Кофе с коньяком

      Тебе опять плохо. Сидишь на камнях набережной, прямо в снегу, подстелив под задницу рюкзак. Семь часов вечера, уже стемнело, на тонком слою снега, покрывающего сковавший реку лёд, беззвучно трепещет свет фонарей, которые освещают дорогу для многочисленных машин и пешеходов. Любуешься. Петербург действительно красив. Но эта красота не особо ведь помогает справиться с душевными проблемами, верно? Иначе ты бы не торчала тут днями напролёт в надежде, что она сможет принести покой в разум и сердце, что поможет забыться.        — Безумие — это точное повторение одного и того же действия раз за разом, в надежде на изменение. Знала? — произношу я, спускаясь по ступенькам к тебе, бросая свою сумку с телефоном и другими важными вещами на утрамбованный чьими-то зимними ботинками снег и плюхаясь сверху. Ты поворачиваешь голову и смотришь на меня печальными и уставшими глазами, где читается немая просьба о помощи, просьба вытащить тебя со дна этой грёбаной жизни. Но ты открываешь рот и… Нет, не просишь о помощи. Ты язвишь, надеясь, что я оставлю тебя в покое, хотя желаешь вовсе не этого:        — Да уж, мне это знать как никому другому. Нахрена опять припёрлась?       Морщусь и протягиваю свой стакан кофе.        — Блять, Т/И, выпей, смотреть тошно на твоё скуксившееся ебало, вот ей богу!        — А кофе тут явно поможет! — огрызаешься вновь, вырывая напиток из рук и жадно глотая, чтобы согреться хотя бы изнутри.        — Поможет. Он с коньяком.       Давишься и выплёвываешь горький напиток в реку. Тёмные капли оставляют в белом и ровном снегу дырки, растапливая его своим теплом.        — Ника! — возмущённо кричишь ты, и на нас оборачиваются люди, идущие где-то сверху по набережной.        — Ну, а что? — хмыкаю я, забирая обратно свой кофе. — И вообще, не хочешь — не пей, лол.       Однако ты снова отнимаешь у меня бумажный стаканчик и греешь о него замёрзшие руки с побелевшими кончиками пальцев. Вздыхаю.        — С Колей так и не помирилась? — тихо интересуюсь я. Вновь переводишь на меня взгляд, под которым хочется одновременно извиняться и умирать.        — Нет, — коротко отвечаешь ты и снова смотришь на реку, крепче сжимая в руках стаканчик. Твои глаза начинают медленно наполняться слезами. Сочувствие и вина за потревоженную душевную рану заставляют меня подорваться с места. Чуть повернув голову, следишь мокрыми глазами за моими движениями.        — Я пиздец замёрзла, поднимай задницу, пойдём ко мне отогреваться. Нам ещё детей рожать, как-никак, — усмехнувшись, пояснила я.        — Плевать, я чайлдфри, — бурчишь ты, вовсе не спеша подниматься.        — Нет, блять, картошка фри, — фыркаю я.       — Очень остроумно…        — Т/И, кончай нудить, хуже моей бабки, блять, вот честно, — говорю я и, наклоняясь и хватая тебя под мышки, поднимаю на ноги. Подпнув ногой и словив руками твой рюкзак, протягиваю его тебе. Принимаешь, буркнув безэмоциональное «спасибо». С осуждением смотрю в твои влажные глаза. Конечно, тебе всего пятнадцать, ты поссорилась с парнем, тебе хуёво, настроение ни к чёрту, но когда ты уже повзрослеешь и поймёшь, что жизнь не драматическая книга и к ней надо относится проще?        — Т/И, расслабься. Всё стабильно, всё окей. На Колю насрать, захочет — вернётся, нет — да и хуй с ним. Возьми уже себя в руки, научись жить с этой болью. Время лечит, позже станет легче, — положив руку тебе на плечо и несильно сжав, проговорила я, отчаянно пытаясь поймать твой взгляд и увидеть хоть какое-то прояснение.       — Знаешь… Вот тебе уже восемнадцать, а ты ведь до сих пор не повзрослела, — сведя брови к переносице, произносишь ты, переводя стрелки разговора в мою сторону.       Я закатываю глаза и шумно выдыхаю, взывая к богам. Резко трогаюсь с места в сторону дома, ты спешишь за мной; молчу, пока мысль дозревает. Надо как-то сформулировать её, чтоб до тебя дошло, да и не осталось вопросов… Думать совершенно не хочется, хочется сбежать.        — Т/И, я не веду себя, как королева драмы, в отличие от тебя, — наконец отвечаю я.        — Но всё равно ты ведёшь себя, как подросток-нонконформист, бухая всякое говно днями на пролёт и крича о несправедливости, — продолжаешь гнуть свою линию ты. Невыносима.        — Всё это говно знатно прочищает мозги и заставляет искать что-то хорошее в обычных событиях, чтобы просто не загнуться в ворохе дел и проблем, — безэмоционально пробубнила я, пряча руки глубоко в карманы.        — Неправда, Ника. Ты сама себя хоть слышишь? Да и вообще… Твой характер, вызывающее поведение, образ жизни — всё это отталкивает людей! Хоть раз задумайся, почему ты до сих пор одна! — рычишь ты, прижимая к груди свой рюкзак и ускоряя шаг, чтобы не отставать от меня. Резко останавливаюсь, отчего ты врезаешься в меня и поскальзываешься, но я успеваю вовремя схватить тебя под руки. Я, сдвинув брови, грозно смотрю тебе в глаза, причём моё лицо так близко к твоему, что мы чуть ли не касаемся носами.        — Подумала бы лучше, как решать свои проблемы, вместо того, чтобы прозябать сутками на набережной и лезть, куда не следует, — буквально рычу я, выведенная из себя.        — Тебе того же желаю! — мгновенно вспыхиваешь ты, вырываясь из моих рук и, гневно фыркнув, разворачиваешься, а через мгновение уже мчишься прочь. Я решаю тебя не догонять.       Я знаю, что была не права, пытаясь поучать тебя, сама по себе являясь хуёвым примером, однако извиняться я не хочу: всё же ты в ссоре задела меня за живое. Именно поэтому я ненавижу спорить с тобой… Только вот как иначе донести до тебя мысли, что тебе нужно жить дальше?       Прихожу домой совершенно разбитая. Сердце кровью обливается, когда вспоминаю о твоём несчастье и хрустальных слезах, вызванных этим подонком, в твоих чистых глазах, и твоих гневных речах в мой адрес. Обидно, что никак не смогла тебе помочь… Скидываю верхнюю одежду, кое-как нахожу ногой одну тапку и, забив на поиски второй, прохожу в комнату, опустошённая, падаю на кровать. Шевелиться не хочется абсолютно, поэтому минут через семь я благополучно погружаюсь в лёгкую дрёму.       Мой сон обрывает беспокойный звонок на телефон. Я с трудом разлепляю глаза и на ощупь обнаруживаю мобильник, отвечая на вызов.       — Алло, — заспанным голосом отвечаю я в трубку, одновременно потирая глаза, чтобы не уснуть снова.       — Ника, привет, Т/И не у тебя? Я ей дозвониться не могу, — звонит твоя мать. Я с секунду обрабатываю непроснувшимся мозгом полученный запрос и говорю:       — Нет… А она не дома разве?       — В том то и дело, что нет! А уже десять часов вечера…       Дремоту и вялость как рукой снимает. Надеюсь, ты с собой ещё ничего не успела сотворить…       — Я приведу её, не переживайте, — твёрдо произношу я и сбрасываю вызов, летя к выходу из квартиры, захватив с собой куртку и гитару. Что-то внутри, откуда исходит это безумное волнение за тебя и странный трепет при мыслях о тебе, подсказывало, что ты как всегда на нашем месте. Не было ни разу, чтобы ты не пришла туда в особо сложный период жизни. Я знаю, чего же такого ты нашла в этом нашем уголке мира. Воспоминания, которые хранит это место, в большинстве своём положительны, а их перемывание в своей голове хоть как-то облегчает тяжёлые ноши самокопания, в отличие от созерцания пустых красот Санкт-Петербурга.       На улице было светло из-за фонарей и белого снега, неторопливо летящего с неба. Мимо проезжали редкие машины, разрушая своим шумом хрупкую тишину. Я быстрым шагом, чуть ли не срываясь на бег, спешила в сторону вокзала. Забежав по пути в круглосуточную кофейню, я несла в руках подставку с двумя стаканами остывающих напитков: какао для тебя и кофе для меня, с уже добавленным туда мной коньяком.       Я нашла тебя сидящей на скамейке, забравшейся на неё с ногами и уткнувшейся лицом в колени. На тебе была только толстовка. Ты, пытаясь хоть как-то сохранить тепло, натянула на голову капюшон, запорошенный снегом. Подхожу ближе и нарочно громко вздыхаю. Никакой реакции. Пожимаю плечами, ставлю рядом с тобой подставку с напитками и скидываю с себя куртку, в следующую секунду накрывая ей тебя. Сейчас тебе нужнее… Неизвестно, сколько ты вот так просидела здесь. Смахиваю рукой снег со скамейки справа от тебя и усаживаюсь, ёжась от холода.       — Чего тебе? Посмеяться пришла? — голос тихий и дрожит от обиды, слёз и холода. Ты и правда королева драмы, накрутила себя до невероятия… Что ж, ничего не поделаешь, придётся тебя «раскручивать».       — С чего ты взяла? Я пришла, потому что волновалась за тебя. Твоя мать позвонила, сказала, что тебя дома нет. Ну я и прибежала сюда, — поясняю я, а ты молчишь, по-прежнему уткнувшись лицом в колени. Вздыхаю и отворачиваюсь от тебя, смотря на рельсы. Тебя нужно переключить на хорошее. — Помнишь, как мы тут впервые встретились? — я улыбаюсь. — Ты тогда очень сильно накрасилась, с твоего лица тогда всё это чуть ли не сыпалось. Я ждала поезд в Новгород, хотела поехать к бате, однако увидев тебя, заплаканную, с размазанной по лицу косметикой и потерянную, отвлеклась и решила помочь тебе. А потом увидела, как мой поезд успешно уезжает без меня. Ты позвала меня в гости и предложила переночевать…       — Такое разве забудешь? — едва слышно произносишь ты, наконец поднимая голову и смотря на меня покрасневшими от слёз глазами. — Знаешь… Тогда я впервые тебя встретила и не знала, чем это всё обернётся… — Я опускаю взгляд в землю, думая, что ты намекаешь на мою вину в нашей ссоре. — Я ж не знала, что влюблюсь в тебя.       Я замираю, внутри всё холодеет, воздух в лёгких вдруг кончается. Голова в мгновение полностью очищается от мыслей, оставляя лишь одну: «Я сейчас не ослышалась?» Ты ждёшь реакции, а я не могу даже придумать, что ответить. Ты начинаешь нервничать, потрясённая такой реакцией на своё признание, и пытаешься встать, но я хватаю тебя за руки и усаживаю обратно, впихивая тебе стакан то ли с кофе, то ли с какао. Шумно выдыхаю, смотря в твои бегающие глаза. Я знаю, что внутри тебя сейчас эмоциональная буря вселенских масштабов, которая готова вот-вот вырваться наружу новым шквалом слёз. Драгоценные секунды твоего ожидания катастрофически быстро улетают, а в голове по-прежнему паника, ничего дельного. И я не придумываю ничего лучше, чем наклониться к тебе и поцеловать. Ты жадно отвечаешь на поцелуй, жмурясь и смаргивая слёзы. Я прикрываю глаза и придвигаюсь ближе, обнимая тебя и прижимая к себе, стараясь отдать замёрзшей тебе последние капли тепла своего тела. Твои ледяные руки отставляют в сторону стаканчик с остывшим напитком и путаются в моих волосах; ты отчаянно хватаешься за них, не давая отстраниться, но я и не пытаюсь. Осознание, что ты, моя маленькая девочка, повзрослела, накатывает неожиданным шквалом, взрывая внутри меня запретный ящик эмоций и любви к тебе, который я отчаянно пыталась прятать последние два года. Ты и правда совсем взрослая, уже способная любить… А эти эмоции на твоём лице, боже… Почему я заметила это только сейчас? Это же совсем очевидно!       Отрываюсь от твоих губ и соприкасаюсь с тобой лбами и кончиками носов, пытаясь восстановить дыхание.       — Прости, — выдыхаю я, опуская глаза. — Прости, что не заметила, что ты уже совсем взрослая и способная на такие же чувства, что и я. Боже, это же было так очевидно… А я, как ребёнок, игнорировала любые знаки и намёки… Мне так стыдно… Господи, какая же я дура! Пыталась оградить тебя от себя, а получилось наоборот, подумать только…       С твоих губ слетает смешок, они растягиваются в счастливой улыбке. А из глаз уже текут два ручейка слёз. Я чуть отстраняюсь от тебя и нежно вытираю солёную воду с твоих щёк.       — Да не плачь ты, всё же хорошо, — смущённо говорю я.       — Знаешь, — сглатывая, произносишь ты, — я когда стала встречаться с Колей, думала, что смогу временно переключиться с тебя на него, но идея потерпела крах. Я очень люблю тебя, Ника. Люблю больше всех на свете.       — Я тоже тебя люблю, Т/И. Ты бы знала, насколько сильно.       Ты обнимаешь меня, утыкаясь в меня лицом, и со всех сил прижимаешь к себе. Так мы сидим ещё где-то минуту, пока я не понимаю, что уже ощутимо дрожу от холода.       — Т/И, пойдём ко мне? Помнишь, я говорила, что разучила новую песню? Хочешь послушать?       — Конечно! — дрожащим и радостным голосом произносишь ты, после вновь вовлекая меня в поцелуй.       Я вызываю такси. Через десять минут мы уже едем к моему дому. Я звоню твоей маме и сообщаю, что ты не отвечала на звонки, потому что сел телефон, а дома тебя не было, потому что ты ехала ко мне на автобусе и попала в пробку. Она безоговорочно мне верит. Доверяет. Ты сидишь тихо, уставившись в окно на ночной Петербург. Блики играют в твоих задумчивых глазах, на лице отражается напряжённость и неуверенность. Ты действительно прекрасна даже сейчас. Хочется тебя успокоить, но понимаю, что это бесполезно, ты должна сама справиться с этим, придя к какому-то логичному выводу у себя в голове. Остаётся надеяться, что ты быстро справишься с этим бардаком мыслей.       Наконец мы дома. Молча сняв верхнюю одежду, проходим на кухню. Ты усаживаешься на диванчик и смотришь за тем, как я завариваю чай. Ты до сих пор напряжена, и это невольно смущает и меня, поэтому я не спешу начинать разговор. Зашумел чайник. Я сажусь рядом с тобой и наблюдаю за процессом закипания воды, в это время ощущая твой взгляд на себе. Чайник выключается, и я заливаю кипяток в кружки с чайными пакетиками. Чай дымится, когда я ставлю его перед тобой. Берёшь кружку в руки и дуешь в неё. Осторожно делаешь глоток и жмуришься от удовольствия. Ты наконец расслабляешься, морщинка между бровями разравнивается. Улыбаюсь, обрадованная изменением твоего настроения.       — Секунду, — произношу я, поднимаясь с дивана и убегая в прихожую. Возвращаюсь уже с гитарой.       — Вау, музыкальное сопровождение чаепития? Давай, Ника, показывай, на что способна, — ты мягко смеёшься. Жуткая неловкость, витавшая в воздухе всё это время, окончательно рассеивается. Усаживаюсь рядом, ставлю гитару на ногу и проверяю, настроена ли она. Всё оказывается в полнейшем порядке, и я, кашлянув, начинаю играть. Ты догадалась, что я собираюсь играть, только по вступлению. Знакомая песня приятно удивляет тебя, брови поднимаются чуть вверх. Глаза смотрят на меня недоверчиво-радостно.       — Ты же не любишь Алёну Швец? — уточняешь ты.       — Но ты любишь. Я её для тебя выучила. Не всё же время тебе Цоя и Короля и шута в моём исполнении слушать! — улыбаюсь я и начинаю петь. Ты опускаешь взгляд в остывающий чай и наслаждаешься моим голосом. Наверняка в твоей голове сейчас прокручиваются события сегодняшнего вечера, но ты уже легче относишься к этой ситуации: переживания уступили место усталой радости. На твоих щеках лёгкий румянец, бледные руки сжимают кружку с напитком, греются. Ты очень милая. Моя единственная слушательница и фанатка, как же я тебя люблю… Завтра сходим на набережную вдвоём, любоваться Питером уже в хорошем расположении духа и с предвкушением счастливого будущего.