Два лепестка моли. И сжечь все к чертям

Камень в руке нагрелся от сильного сжатия. Он не чувствовал сил из-за подавляющих магию браслетов на кистях, но вычерчивал острием рисунок прямо на влажной стене. Аккуратный штрих, а за ним ещё один… Дневного пасмурного света едва ли хватало, чтобы рассмотреть свою работу. Сколько прошло времени? После того, как он перестал следить за ним? Два, три месяца? Да… Три месяца в Азкабане. Почти сто дней в этой камере. Сто дней дикой, жиреющей с каждым днём тоски. Он убил Мортиферу, но какой ценой. Он всё потерял. И в этом «всё» была его единственная. Теперь он это знал. Теперь знал… На голом предплечье чернели слова. Их всего три. Дьявол… появились так не вовремя, когда он оборвал обет. Три слова, произнесённые ею… Я Тебя Ненавижу. Это всё, что осталось от Грейнджер. Метка на руке, насмешливо обещающая, что именно с ней он будет счастлив. Какая ирония… Счастлив с той, которая его не помнила. Не помнила ничего, что их связывало. Даже на очной ставке во время следствия Гермиона не смотрела ему в глаза. И её метки больше не было. Она её стерла. Конечно, ведь кроме ненависти у неё больше ничего не осталось. Господи, как ему было жаль… Как бы он ни хотел проникнуть ей в голову, показать всё, что было — не получалось. Зачарованные браслеты на руках блокировали его магию. Грейнджер уверяла судью о его ужасных злодеяниях, которые внушила ей Мортифера. Драко же уверял судью в обратном. На весах были его и её воспоминания. В его — вся их история. В её — история с печальным концом. Судья верил Грейнджер. Поттер, как бы ни хотел оставаться нейтральным и хладнокровным ко всему, поддерживал подругу. Гарри передавал ему, что Пенси и Блейз в нём ни капли не сомневались, но слово Грейнджер было самым весомым. Десятки свидетелей того, как джин показал истинное желание Драко. Использование непростительного империуса на Гарри. Укрывание от министерства беспалочковой и невербальной магии. Пособничество Мортифере. Даже Майнд дала показания о том, как он её чуть не убил, красноречиво описывая зелёный шар авады в его ладони. И если бы не Гермиона, вовремя подоспевшая, он бы её убил. Непрямое участие в изнасиловании Гермионы, которого не было, чёрт возьми. Были лишь его воспоминания, как он входил в спальню и видел весь тот ужас, что она сделала. Когда же в омуте памяти от Грейнджер было совершенно по-другому. В нём Малфой смеялся над ней. Дразнил мужчину, заставляя делать все эти омерзительные вещи, пока не вложил Гермионе в руку нож, чтобы просто посмотреть, кто из них одержит победу. Боже… Мортифера внушила ей, что смерть её матери была его прихотью. Господи. Всё было безумием против него. Ещё был его отец… Который, дабы выгородить себя, дал показания, что он мог рассказать министерству о Мортифере, о том, какая она опасная. Люциус говорил, что писал письма сыну об этом. Говорил, что умолял его прийти к аврорам, чтобы они незамедлительно начали поиски этой психопатки. Ёбаный лжец… Десять лет. И вряд ли он проживёт в Азкабане больше двух… Желания бороться за жизнь просто не осталось. Он давно смирился со смертью. Его никто не ждал… Он сжал пальцами собственные плечи, до белых пятен, до идущего во всё тело напряжения. Сжимал и сжимал собственное тело, которого не чувствовал. Просто не мог. Словно это всё сон или он просто умер… «Гермиона! Посмотри на меня! Посмотри на меня, Салазар!» — кричал он ей в спину, пока она уходила из зала суда. Драко сделал два шага назад, осматривая свой рисунок на стене. Моли, точно такие же, как на её предплечье. Вот только теперь к цветам прибавилось четыре белых полосы зажившего шрама от когтей Мортиферы. Она не избавилась от татуировки. Господи… не избавилась от неё. Он всё ещё с ней. На её руке. С высеченной чёрной буквой у сгиба локтя. «М» значит Малфой… Он думал, что это красиво. Во всём этом ужасе красиво быть рядом и одновременно далеко. — Драко, — послышалось из соседней камеры, — я буквально слышу, как ты думаешь, сын… Первое, о чём он жалел, прибывая здесь — быть в паре метров от того, кого отчаянно ненавидел. И даже убить его было невозможно. — А я говорил, что нужно было её вместе с её матерью убить. Ноздри раздулись, как у быка, и Малфой прикрыл глаза, пытаясь не сорваться. — Беллатриса говорила Нарциссе, что нужно избавляться от выродков и их отпрысков сразу же. Драко на секунду замер, прожевывая всё то, что услышал. — О ком ты говоришь? — хрипло уточнил он. — О Грейнджер? — О Мортифере, конечно, — приглушенно хмыкнул он. — Это ведь я рассказал повелителю о местонахождении её матери. Драко ощутил мгновенный жар, ошпаривающий всё его тело. Это была не Нарцисса… Это была не она. Тот, кто рассказал обо всём Лорду… Господи. Малфой сел на пол, прямо на тонкий матрас, зарываясь руками в волосы. Кажется, у него температура. Или же в венах вместо крови текло адское пламя. Драко слышал, как отвратительно громко стучало его сердце, билось о рёбра. И дыхание сбивалось, словно что-то пережимало на уровне кадыка и гортани. От этого стало на грамм легче. Он никогда не сомневался в собственной матери. Вся ненависть Мортиферы должна была быть направлена не на неё. Блядство. Только не на неё. Драко думал, что во время того, как заключённым раз в месяц позволялось выходить в коридор, он использует эту возможность, чтобы завершить её месть. Завершить свою месть. Но это будет позже… А пока… Он встал и подошёл к небольшому окну, заколоченному железными прутьями, и посмотрел на то, что больше всего мечтал увидеть. Он шипел, раскидывая волны о скалы. Дементоры кружились у самого неба, рассекая воздух дырявыми мантиями. Драко смотрел вперед, ощущал солоноватый запах. — Так вот какое ты, море…

***

Конец мая злился грозовыми тучами на горизонте. Гермиона, присев на скамейку у озера, смотрела куда-то вдаль, ища глазами то, за что можно было зацепиться. Завтра последний экзамен, который она сдаст на отлично, а учебник в руке — просто для того, чтобы убедиться, что она всё помнила наизусть. Вчера отец прислал цветы. Она улыбнулась, вспоминая, как бедная молодая сова влетела в зал, таща в лапах небольшой букет белых роз. «Удачи на экзаменах, Гермиона». Сердце сжалось. Скорбящая, ранящая боль ещё не отошла. Было тяжело. Очень. Не хотелось верить, что мамы больше нет. Они с отцом хоронили пустой гроб. И Джон изо дня в день выходил на улицу по одному и тому же маршруту. До магазина и обратно. Он всё думал. Он всё ждал, что Джин просто потерялась. Что она вот-вот выйдет из-за угла и улыбнётся ему. Чёрт возьми, ведь тела не было… лишь слова Мортиферы и сворованный облик мамы. Грейнджер винила себя. Винила во всём, что произошло с её семьей. Отец, давая показания, описывал то, как она вместе с Малфоем вошла в их дом. Как представила его своим парнем. А затем — тот чередующийся ужас. Похищение и реакция Малфоя, который, оглушив отца, аппарировал из кухни. На суде она убеждала всех, что Драко вошёл к ней в доверие, чтобы затем извращённо уничтожить её мир. Воспоминания красочно накладывались одно на другое. Она ненавидела себя за это. Ненавидела за то, что так слепо доверилась ему. А он просто… За один день разрушил всё. За один день она вспомнила, что было в мэноре. Испытала на себе гнев его невесты. Испытала боль от утраты и пустоту. Она ненавидела его за всё. Презирала. Жарко. Гермиона закатала рукава рубашки и взглядом зацепила татуировку. Моли просыпались, разворачивая бутоны, почувствовав свежий воздух. Вдалеке гремело. Наверное, скоро пойдёт дождь. Воспоминания о том, как на руке оказались эти цветы, совсем тусклые. За них невозможно ухватиться. Но они ей нравятся. Они похожи на тюльпаны, которые обожала мама. Хватит ли ей сил пережить всё? — Привет… Гарри обошёл скамейку и сел рядом. Она посмотрела на его профиль и улыбнулась, шепча ответное «привет». — Чем будешь заниматься летом? Не надумала поехать с нами в Италию? — в его глазах тепло и осторожность. Она пожала плечами и потянула носом воздух. — Думаю, поедем с папой в путешествие. Меня почему-то тянет к морю… Гермиона сама предложила отцу попытаться сделать шаг вперёд. Вместе. Попытаться жить сначала. Делить грусть на двоих. Делить безумное желание плакать. Её тянуло к воде. Она будто всё забыла, словно никогда не видела моря. Хотелось увидеть волны и взбитую пену на них. Хотелось ощутить эту силу. Смыть с себя тоску. Поделиться ею с морем. Очень хотелось… — Я… — он склонил голову, глядя на её тату, — я никогда у тебя не спрашивал, но что означает буква у тебя на татуировке? Она посмотрела вниз, чуть приподнимая руку. И в голове — белый шум. Никаких воспоминаний. Ни-че-го. Наверное, это банально. Когда она рисовала на себе эти цветы, о чём-то думала. Гермиона обвела пальцем «М» и сделала глубокий вдох. Наверное… Да… — «М» значит моли. И ничего больше…