Он меня бесит

Черт. Он заметил. Черт-черт-черт. Хироки неловко кашлянул и, пригнувшись, надвинул шляпу на глаза. Он не ожидал, что сможет выдать своё присутствие, находясь на противоположной стороне улицы от цветочного магазина, где работал объект его наблюдения. Но как такое возможно, что пронзительно-синие глаза сейчас в упор смотрели на него, выдавая безграничное удивление, отзываясь неприятным спазмом где-то в районе сердца. И как же безумно хотелось поддаться слабости, бросить к чертям всю эту ребяческую маскировку и броситься к молодому человеку. Камидзё бы кричал, ругался, возмущался, почему тот так быстро ушёл (хотя он сам его выгнал), почему больше не приходил (хотя он сам велел не приходить), почему, в конце концов, позволял себе ворковать с женщинами (хотя это совершенно нормально), если любит его… На этой неутешительной мысли, мужчина подскочил с места, оставляя в кружке два недопитых глотка кофе и в полуприсядочку пополз в сторону выхода. Как унизительно, раньше он бы не позволил себе такого. Раздражение достигло своего апогея, когда тот поймал на себе недвусмысленные взгляды обслуживающего персонала кафе, пока по стеночке пробирался к двери. Плевать. Все равно, что они подумают, ведь хуже его жизнь уже быть не может. Выбравшись на улицу, огибая заведение по периметру, Хироки благополучно оказался на соседней улице, спокойно выдыхая и снимая очки, от которых уже начинали болеть глаза. Все таки они рассчитаны на близь. Но чего только ни сделаешь, чтобы остаться незамеченным. Камидзё невесело усмехнулся. Как же жалко он выглядит. Подобно маленькому ребёнку шпионит за взрослым мужчиной, пока тот работает. Ах да, ещё, кажется, этот самый мужчина заставляет сердце сжиматься и болезненно пропускать удары, когда находится в непосредственной близости от других людей и вежливо общается с ними. Дурак! Как он может быть таким милым с кем-то, кроме него! «Боже, как же я жалок» — удручающая мысль мелькала с пугающейся частотой последние пару недель. А может быть и больше. Черт. Как же он жалок. Пока лучший студент факультета литературы стоял на переходе, в ожидании зелёного сигнала светофора и метал мрачные взгляды на проходящие мимо парочки, в голову продолжали лезть ужасающие сознание думы, заполняющие собой с ещё более завидным упорством. Раньше все его мысли занимал только Акихико и их позорная неполноценная ночь, когда Хироки, наплевав на чувство собственной значимости, поддался отчаянию и совершил самый ужасный поступок. От чего, в итоге, и страдал больше всего. Ещё и Усами в это втянул, делая только больнее. Вспоминая, как содрогался под ним Акихико в приступе блаженного исступления и шептал имя Такахиро, Камидзё, до боли закусывая изнутри нижнюю губу, ронял полные отчаяния слёзы, пользуясь тем, что его слабость никто не видит. От неприятных воспоминаний передернуло. Хироки неосознанно пнул камушек на тротуаре, который, звонко перекатываясь, устремился на проезжую часть. Попытки заглушить подступающую злость не приносили успеха. Он был готов поддаться ещё более глупому порыву и броситься под колёса со свистом проезжающих автомобилей, только бы избавиться от этой боли. Нет, о чем он только думает. Что за бред сумасшедшего, какие машины, ему же ещё надо дописать диплом. А потом уже можно хоть под машины, хоть поезда. Все равно никто и не вспомнит о нем. На автомате перейдя дорогу, вслед за толпой бесформенной человеческой массы, Хироки, глядя себе под ноги, продолжил заниматься бесцельным самоуничижением, которое у него получалось лучше всего в этой жизни. После литературы, само собой. Если раньше мысли вертелись только вокруг друга детства, с которым их связывала теперь не только крепкая дружба, то сейчас он был целиком и полностью погружён в раздумья о странном придурошном парне, по имени Новаки, который бесцеремонно вторгся в его личное пространство, квартиру, а потом и всю жизнь. Они совершенно не похожи с Усами, но почему тогда этому человеку удалось сделать то, чего у самого Хироки не получилось сделать полжизни — выбросить из головы навязчивую, отравляющую его изнутри любовь к Акихико. Почему теперь открывая глаза он возвращается мыслями не к суровому писаке-романтисту с вечно угрюмым взглядом, а улыбчивому приветливому Новаки. Последнее время тот завёл привычку растягиваться у него дома на ковре, откидываясь спиной на стопки невероятно ценных книг, и проваливаться в безмятежный сон, заставляя Хироки против воли любоваться этими утонченными чертами лица, изящными руками с длинными тонкими пальцами, сжимающими очередную книгу, которую тот взял из личной библиотеки хозяина квартиры. Почему после его неожиданного признания все так поменялось. Почему Хироки больше не может терпеть звонки Акихико, который с упорством заботливой мамочки продолжает названивать и интересоваться, поел ли тот, заботится ли о здоровье и, вообще, все ли у него хорошо. Нет! У него не все хорошо! А от этих звонков становится только хуже. Но теперь, хотя бы, ушёл тот трепет, с которым Хироки вслушивался в каждое слово и ловил каждую усмешку друга, ложившиеся бальзамом на его и без того истерзанное сердце. Об инциденте с Новаки в его квартире Усами не упоминал, по всей видимости, посчитав это очередной придурью своего странного друга. Но он определённо заметил, что Камидзё перестал звонить первым, говорил сухо и по делу, а на смс вообще перестал отвечать. Но Хироки это уже мало волновало. Сам того не ведая, он вычеркнул из своего сердца того единственного, ради которого открывал глаза каждое утро последние несколько лет. Добравшись до дома, тот нисколько не успокоился. Устроив шляпу на комоде и закрыв неприятно скрипящую дверь, парень глубоко вдохнул, после чего с чувством пнул стопку книг, которые собирался разобрать сегодня. Разлетевшись с громким шелестом, разноцветные томики заполонили собой всю комнату, не давай даже приблизительно разглядеть очертания пола. Хироки, взяв в себя руки, раздраженно подхватил с кресла чистую рубашку и направился в душ — смывать тяжесть прошедшего дня. Лучи уходящего солнца уже заполонили комнату, удобно устроившись на всех поверхностях своим тёплым желтовато-оранжевым светом, когда Камидзё вышел из ванной комнаты, промакивая полотенцем ещё влажные на затылке волосы. Скептически оглядев собственноручно наведённый бардак, тот принял решение прибраться, дабы не топтать потенциальный материал к будущему диплому. За который он сегодня точно уже не сядет. Снова. Раздражённый вздох покинул легкие, когда уже несколько книг в ярких шуршащих переплётах покоились друг на друге, вновь принимая вид аккуратной стопочки, которой, собственно, и являлись до прихода хозяина. Хироки разложил все по своим местам, задвинул ногой столик ближе к кровати и удовлетворенно оглядел свои труды. От уборки даже стало немного легче, но на сердце по-прежнему скребли кошки. Место, что Новаки так плотно облюбовал, всегда находилось в идеальном порядке, а стопка книг не достигала такой высоты, как остальные, чтобы на обрушиться на голову. Но теперь это уже не имело значение, он больше никогда не придёт. Хироки понимал это холодным рассудком, но, почему-то, рука так и не опустила пухлый томик с классической японской поэзией на десятую по счету книгу в заветной стопке. «Молодец, Хиро, отлично постарался» — язвительные нотки внутреннего голоса заставили снова почувствовать себя отвратительно, — «Почти также хорошо, как разрушил крепкую дружбу с детства и выгнал из дома единственного человека, который любил и терпел тебя совершенно не требуя ничего взамен. Только твою любовь.» Мужчина вновь едва не разрушил свои труды очередным приступом гнева. Он злился. Злился на ни в чем неповинную стопку книг, на Акихико, Новаки, но больше всего, он злился на себя. Злился потому, что страдал. А страдал от того, что, если уж на то пошло, заслужил. Он слишком привык к присутствию Новаки в своей жизни, что сейчас отчаянно чувствовал царившую в доме пустоту. Даже если тот будет мирно дремать рядом, Хироки было бы достаточно, только бы этот человек оказался здесь. Поток душевных экзекуций нарушил звонок в дверь. Раздраженно пересекая комнату, Камидзё уже мысленно подбирал отборные ругательства, чтобы донести до Акихико смысл фразы «Не надо привозить мне готового лосося», которого, по какой-то причине, у писателя оказался стратегический запас. Приоткрывая дверь настолько, чтобы глазу было удобно метать молнии, мужчина не успел открыть рот для заготовленного потока возмущений, когда увидел неожиданного гостя. Инстинктивно потянув на себя дверь, в попытке создать нерушимую преграду, Хироки с треском потерпел поражение. Новаки, уже в который раз, сумел пробиться через его защиту, в прямом и переносном смысле, вторгаясь в личное пространство. Молодой человек, со свойственным ему спокойствие, почти не прикладывая усилий, потянул на себя дверь, отстраняя Камидзё в глубь квартиры. Отшатнувшись назад, тот поспешно отвернулся, чтобы снова не попасть в плен чарующей проникновенности синих глаз и, хотя бы ради приличия, попытаться противостоять натиску. — Хиро-сан, — мягкий глубокий голос Новаки словно обволакивал все вокруг, заставляя успокаиваться даже взрывную сущность Хироки. — Что тебе надо? — голос казался уже не таким уверенным, как изначально звучал в голове. — Я хотел увидеть Хиро-сана. С тех пор, как ты сказал, что не хочешь видеть меня, я и глаз не сомкнул, — ощущая спиной пронзительный взгляд, Хироки внутренни напрягся, сохраняя невозмутимый безразличный вид. Но, каждое слово Новаки все больше заставляло понимать, что тот больше не может противостоять ему. Он проиграл, уже второй раз. Его глупое наивное сердце вновь трепетало, когда слышало этот желанный голос, который в очередной раз говорил, как сильно нуждался в нем, — Я так разволновался, когда узнал, что на моем пути стоит Усами-сан, что все выложил ни к месту и не вовремя, прости. Но отказаться от Хиро-сана — это выше моих сил. Кусама говорил так искренне, и так печально, что казалось, он и правда больше ни секунды не проживет, если снова будет вынужден покинуть заветную квартиру. То спокойствие, что было присуще его натуре, сейчас давало сбой, выдавая нотки боли и волнения. — Мне то какое дело, — Камидзё ляпнул первую пришедшую в голову колкость, когда понял, что они стоят слишком близко. Отскочив и развернувшись к собеседнику, он вновь взглянул тому в глаза. И как же зря он это сделал, — Ты несёшь полный бред! Хватит дурака из меня делать. — Но, ты же приходил в цветочный магазин… Одно мгновение и сильные руки Новаки уже крепко сомкнулись на его спине, прижимая к себе. То магическое тепло и дурманящий аромат дезодоранта, резко ударили в нос, опьяняя посильнее любого саке. Хироки помнил, что друг не любил запах никакой парфюмерии, за исключением дезодоранта, который тот сам ему одолжил. Теперь Новаки использовал только его. И Камидзё необычайно гордился своей маленькой собственнической победой. — Я был просто счастлив… — горячее дыхание опалило шею, поднимая изнутри почти забытый ранее огонь страстного волнения, который заставил лоб покрыться испариной, а все вены выступать более отчетливо, — Хиро-сан, я скажу тебе это снова. Я люблю тебя. Хироки слушал, отказываясь верить в реальность происходящего. Человек, которого тот прогнал, с которым вёл себя максимально неучтиво, сейчас стоял перед ним, обнимал и клялся в любви, которой тот был совсем недостоин. Весь свет и тепло, что излучал Новаки, заставляли чувствовать себя ужасно и прекрасно одновременно. Совершив над собой усилие, Хироки кое-как отстранился, с трудом заставив себя убрать руку с груди парня. — Так сразу, напрямик, — он не верил. Не мог поверить, что это все происходит с ним. Если даже Акихико, при всей своей любвеобильности, не смог полюбить друга за много лет, проведённых вместе, почему Новаки считает, что может любить такого сложного неуживчивого человека. Они знакомы всего ничего и за это время, Хироки вел себя необычайно отвратительно. И как репетитор, и как человек. Так почему же тот все ещё здесь и продолжает объясняться. — Тебе не нравятся такие прямые люди? Как он наивен. У него все просто. Новаки правда говорит, то, что думает. Без подтекста и двусмысленных фраз. Он действительно уверен в своих словах. Но, как такое возможно. Почувствовав, как щеки залились румянцем, Камидзё попытался скрыть это за падающими на лицо прядями волос. Он вновь стоял спиной к тому, кто занимал сейчас все его мысли и заставлял сердце реагировать на один только голос так, как не реагировало все его тело на прикосновения Акихико. Что этот человек делает с ним, что за наваждение… — Нет, я просто не привык к этому, — честно признался Хироки, тихо выдыхая каждое слово. Тот, глядя невидящим взором перед собой, пытался поверить в смысл сказанного. В голове резко стало пусто, а сказанные слова наконец начали становиться ясными. Словно в ответ на его мысли, Новаки решил перейти к действиям. Хироки снова был заключён в кольцо рук, ощущая тепло, исходившее от их владельца, всем своим телом. Парень уткнулся подбородком в его плечо, продолжая делать размеренные вдохи, опаляющие шею Камидзё, заставляя того продолжать гореть изнутри. — Я сделаю так, чтобы ты привык, — серьезно произнёс голос у самого уха, — Раньше ты любил кого-то, но, а теперь, пришёл твой черёд, и я буду любить тебя. «Акихико всегда был единственным, кого я любил…» Руки Новаки так нежно прижимали его к себе, словно боясь потерять в пространстве и времени, которое сейчас, казалось, перестало существовать. Не успел Хироки задуматься над собственными чувствами, как голос вновь зазвучал и теперь источал ещё больше напора, и желания быть услышанным. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Хиро-сан. Его руки… Они были такими тёплыми, они не оставляли ни единого шанса. Они заставили позабыть обо всем: об Акихико, о бесконечной любви к нему. Теперь его мир состоял только из Новаки и того тепла, что он дарил каждой клеточкой своего тела, доводя до опьянения, исступления, вынуждая окунуться с головой в тот омут, что он называл любовью. — Я люблю тебя, Хиро-сан. Хиро-сан, пожалуйста, полюби меня тоже, — Хироки и сам не заметил, как положил свои ладони на предплечья Новаки, неловко стараясь войти в контакт с этим удивительным человеком. «Он меня бесит.» Когда горячее дыхание переместилось с шеи на щеку, Камидзё окончательно потерял голову. Его хваленый самоконтроль сейчас летел ко всем чертям, заставляя ноги подгибаться, а сердце неистово биться о рёбра. Он проиграл. Окончательно и бесповоротно. Он больше не мог отрицать, что ему небезразличен этот человек. Он больше не мог ничего сделать, лишь забыться в требовательном, но при этом таком нежном, поцелуе. Новаки слегка развернул голову возлюбленного, впиваясь губами так жадно, словно мечтал об этом всю свою жизнь. Чувствуя, какой жар сейчас охватывает парня, Хироки и сам понял, что уже давно отпустил мысли и сейчас полностью поглощён прикосновениями Новаки, который уже обошёл его и сейчас медленно, но настойчиво, тянул к кровати. Камидзё хотел пробурчать что-то протестующее в ответ, но не смог этого сделать. Новаки первый опустился на постель, скидывая сумку на пол и продолжая притягивать его к себе. Усадив возлюбленного к себе на колени, Кусама нехотя отстранил руки и потянулся к молнии своей куртки и шарфу. Когда с верхней одеждой было покончено, а Камидзё слегка обернулся, чтобы ещё раз взглянуть в его глаза, цвета морской глубины, он залился краской ещё больше. Новаки уже снял футболку и сейчас глядел нежным взором в карие глаза напротив. Хироки с трудом сглотнул, забывая как дышать. Парень был чрезвычайно хорошо сложен, имел худощавое рельефное тело, которое казалось сейчас таким соблазнительным. Не в силах оторвать взгляд, он с трудом выдохнул, давая Новаки шанс передумать. — Новаки, постой… — хриплый, абсолютно незнакомый голос удивил самого Хироки. Он не говорил так даже с Акихико, которого желал когда-то больше жизни. Новый знакомый творил с ним совершенно необыкновенные вещи, заставляя чувствовать сердцем то, о чем говорил некоторое время назад. — Хиро-сан, я больше не могу терпеть, — в подтверждение своих слов, Новаки прижался ближе, заставляя Камидзё самому ощутить его желание, — Ты слишком сильно на меня действуешь… Не сдержав стона от столь явного проявления его возбуждения, Хироки и сам почувствовал, что низ живота словно охвачен пламенем, посылая спазмы во все остальные части тела. Теперь он больше не сопротивлялся, давая Новаки полностью контролировать процесс. Не сказать, что для Хироки это было в новинку, но каждый раз все равно казался волнительным. Особенно с абсолютно новым человеком. Хотя с Новаки у него складывалось ощущение, что знает его лучше, чем Акихико, с которым провёл всю свою жизнь. Ловкие пальцы расстегивали пуговицы рубашки, случайно задевая оголенные участки тела, заставляя Камидзё каждый раз жарко выдыхать, доводя до предела своего партнёра. «Новаки — означает тайфун. Прежде, чем я это узнал, я уже был поглощён им. Когда я это заметил, было уже поздно…» — Хиро-сан, — прошептал Новаки в самое ухо, когда с пуговицами было покончено, — Я так хочу тебя, что у меня кружится голова. Иди ко мне, пожалуйста. Хироки едва не взвыл. Его рациональный мозг никогда не был восприимчив к такому роду словесных прелюдий, но сейчас бил тревогу. Тело уже горело от прикосновений, поцелуев, а теперь от слов. И все из-за этого невероятного человека. Когда брюки с нижним бельём отправились в полёт к остальной одежде, а рубашка была спущена на плечи, Камидзё закрыл глаза. Он понимал, что сейчас должен сделать, но тело не могло расслабиться до конца. Набрав в легкие побольше воздуха, мужчина покорно опустился на кровать, сгибая руки в локтях и упёрся предплечьями в лёгкий хлопок постельного белья. Нервозно комкая левой рукой край одеяла, готовясь почувствовать боль, Хироки вздрогнул. Его тыльную сторону накрыла тёплая, слегка влажная, ладонь Новаки. Парень продолжал тихо шептать слова любви, которые почти сразу развеяли нервозность Камидзё. Переплетая их пальцы, он едва не плакал от той легкости, что дарили прикосновения партнёра. Новаки действовал на него возбуждающе и успокаивающе одновременно, вопреки всем законам логики. Резкая боль пронзила тело Хироки лишь на мгновение, заставляя издать приглушённый стон. Почти сразу мягкие губы Новаки прикоснулись в область левой лопатки легким, почти невесомым, успокаивающим поцелуем, отвлекая и притупляя неприятные ощущения. Когда Кусама прикоснулся собой совсем близко, а потом неспешно вошёл, Хироки не мог передать весь спектр эмоций, что царил внутри него. Боль с непривычки, резко накатившая слабость, удовольствием и жгучее, почти болезненное, возбуждение сейчас блуждали в каждой клеточке тела доводя до точки невозврата. Выгибаясь навстречу, буквально выкрикивая имя, ставшее самым родным за последний час, Хироки не мог перестать желать большего. Когда Новаки вошёл на всю длину, срывая тем самым очередной протяжный крик с губ возлюбленного, поддавшись ведомому лишь ему порыву, запустил правую руку в волосы Камидзё, перемещая ладонь в район лба и пропуская каштановые пряди сквозь пальцы, словно струйки воды. Хироки задыхался от страсти, чувствуя насколько Кусама находится на пределе. Его хриплое отрывистое дыхание и не на шутку увеличившийся размер, заставляли Камидзё хотеть Новаки всего ещё больше, насколько это было возможно. — Новаки… — не своим голосом прошептал Хироки, привлекая внимание партнёра. Тот моментально отреагировал, приближая голову ближе, попутно задевая плечо влажным поцелуем. — Хиро-сан? — он буквально дрожал от возбуждения, делая все возможное, чтобы слова оказались различимы. — Новаки, прошу, прикоснись ко мне… Хироки не мог видеть, как расширились зрачки любимого, когда тот услышал просьбу, о которой даже не мог мечтать. Зато его реакцию почувствовал в полной мере, когда резкий спазм, исходивший от Новаки, прошёл сквозь все тело, срывая внеочередной стон. С титаническим усилием, Камидзё приподнялся на локтях, создавая пространство между собой и кроватью, давая Новаки поле для манёвра. — Ты так удивил меня, надеюсь, мне удастся сделать то же самое в ответ, — после этой фразы мир Хироки в очередной раз перевернулся. Когда пальцы Новаки обхватили его затвердевшую плоть и принялись совершать поступательные движения, задевая о ладонь, Хироки понял, что больше не выдержит. Вдобавок, от переполнявшего возбуждения, Новаки начал двигаться быстрее и резче неминуемо приближая совместный пик наслаждения. Их стоны слились воедино, а разрядка накрыла почти в один миг. Окончательно сорвав голос, Хироки уткнулся вспотевшим лбом в подушку, продолжая издавать удовлетворенные стоны. Он никогда не чувствовал такого. Ни-ког-да. С Акихико ему не удалось приблизиться к такому из-за нервов, да и нехватки взаимного желания, чего уж таить. Однако Новаки был совершенно другим. Ему удалось разбудить всех живущих внутри демонов, которые давным-давно были заперты на свинцовые замки, и теперь откликались на звуки его голоса. Не выходя из него, Новаки прижался всем телом к возлюбленному, покрывая поцелуями все места, до которых только мог дотянуться. Он по-прежнему тяжело дышал, а Хироки мог поклясться, что в момент поцелуя чувствовал самой кожей, как Кусама улыбается. — Хиро-сан, я так счастлив с тобой, — тот благоговейно вздохнул, сжимая тело под собой в объятиях, — Спасибо, что доверился мне. Камидзё проскрипел что-то нечленораздельное, когда Новаки отстранился, а он почувствовал опустошенность и холод. Ощущение было схоже с тем, когда те ещё не помирились: одиночество, готовое сожрать изнутри. Мужчина уже сел на кровати и принялся собирать свою одежду, когда рука Хироки внезапно перехватила за предплечье. — Иди сюда. Новаки непонимающе хлопал глазами, удивленный таким нетипичным поведением. — Но, Хиро-сан, мне надо в душ. — Плевать. Ложись, — тон Камидзё не терпел возражений, а ладонь, хищно вцепившаяся в руку друга, не оставляла выбора. Кусама лучезарно улыбнулся. Хироки редко проявлял свои чувства и уж точно никогда не говорил о них вслух, но в этом суровом приказном тоне отчетливо слышались нотки мольбы, которые тот так умело пытался скрыть. Когда Новаки вытянулся рядом, приобнимая самого дорогого для себя человека, он был счастлив. Тем самым настоящим, искренним, тёплым счастьем, которое так успешно передалось и Хироки, с которого тот не мог свести глаз. Новаки нежно прикоснулся пальцами к волосам возлюбленного, заботливо ероша и убирая с лица. Тот недовольно фыркнул, но мешать не стал, а лишь поудобнее устроился в объятиях Кусамы. — Хиро-сан, ты меня когда-нибудь отпустишь? — Нет. — Я имею ввиду в душ… — Нет. — А если пойдёшь со мной? — Так то лучше.