Под радугой можно пройти

Она работала в школе учительницей. Со старшеклассниками читала произведения английской литературы, заменяла заболевших учителей по немецкому и французскому. Эннис иногда видел ее в магазине – когда был день зарплаты, она всегда брала пиццу и несколько упаковок мороженого с карамелью. Стоило не очень чтобы дорого, но, похоже, ей надо было экономить. У него та же история, все ясно. После той официантки Эннис перестал смотреть на женщин. И вообще на кого-то. Спустя несколько лет после смерти Джека ему стало казаться, что он живет в каком-то тумане, сером и промозглом, заполнившим не только пространство вокруг, но и душу. - У вас куртка в известке. Это та Учительница подошла к нему и попыталась отряхнуть. - Спасибо. Это уже не отряхивается. Она кивнула: - Рабочая одежда? - Единственная. Эннис не очень хотел говорить, но учительница не настаивала. Улыбнулась и резко посмотрела темно-зелеными глазами, как хлестнула тонким ремешком. Потом отошла. Эннис вернулся домой, в свой холодный трейлер, дверь которого всегда бьется от ветра. Новая хозяйка ранчо оставила его работать, и он был рад – не надо жить у дочери. Поставил чай, достал какой-то бутерброд. Вкус еды он перестал чувствовать сразу после того разговора с Лурин. Джек давно ему не снился, около года. «Даже фотографии нет», - внезапно подумал Эннис. Лицо Джека не то чтобы выцветало в памяти, оно как будто отодвигалось. Так, что рассмотреть все черты – например, ясно-синий цвет глаз с крапинками на радужке, уже не удавалось, как раньше. Через несколько дней он снова встретил Учительницу. Она кивнула и пошла дальше по пыльной дороге, рядом шел мальчик-подросток. Эннис вспомнил, что это был ее сын,который еще учился в школе. Мальчик все время что-то рассказывал матери. Она внимательно слушала, отвечала. Потом вдруг обернулась. Эннис вынужденно помахал – почему-то не хотелось казаться совсем невежливым. Потом начался сезон ветров. Так было каждую весну. Временами ветер сдергивал куски крыш, не давал идти. Эннис однажды не удержался и упал, потом катился по земле, пока не схватился за корень дерева. Ветер бил по голове, насильно втискивался в легкие, мешая вдохнуть. До трейлера было еще далеко, Эннис только закончил работу. - Не хотите зайти к нам? Учительница оказалась рядом в толпе, выходящей из кинотеатра. Эннис удивился и чуть не спросил, зачем. Учительница засмеялась, как будто услышав. - Я помню ваших девочек, внимательные. Много читали. Вам ведь далеко еще идти? Мы живем рядом, заходите. Вы устали. Эннис не захотел отказываться. Ноги болели после суточной работы, в трейлере сейчас не уснуть – дверь надо бы давно привести в порядок, но как-то забывается… У Учительницы было непривычно тепло и тихо, свободно. Мальчик поздоровался, взял из холодильника тарелку с едой и ушел к себе. Оказалось, что Учительницу звали Эвелин, и она знала Альму. - Ваша жена всегда очень следила за девочками – как они учатся, как себя ведут. Потом они стали видеться чаще, Эннис однажды рассказал Эвелин про свой трейлер и почему-то позвал к себе. Они все время разговаривали. Эвелин не обсуждала с ним больше ни девочек, ни Альму и, к счастью, никогда не говорила о литературе. Он как-то спросил, почему, и она ответила: - Хватает на уроках. А через два месяца он выложил ей все. Как хорошая хозяйка выкладывает покупки на стол, так он резко и полностью рассказал про Джека. Было уже все равно. О нем и так потихоньку шептались, когда делать было не хрен. Пускай она знает. Эвелин помолчала, положила в камин старую газету. - Тебе повезло. Эннис подавился кофе. - Похлопать? - Нет, уже все. - А что ты думал, я сделаю? – она рассмеялась. – Скажу – убирайся отсюда? Встану в угол и наревусь? Эннис улыбнулся. - Обо мне тут иногда говорят, что не женат и все прочее. Что неразговорчив. Смотрят… Сама понимаешь. Вот с тобой разговорился. Ты, наверное, ждала от меня другого? - О, это хорошо, что разговорился. Я не ищу мужчину, да и моему сыну не нужен, так сказать, новый папа. Мне нужен друг и собеседник. Вот как раз такой, как ты. - И я тебе нравлюсь? Как собеседник? - Да, именно так. - А почему мне повезло? Она снова помолчала. Поискала другую газету, не нашла. Просто дунула на огонь. - У тебя была и остается любовь. У меня ее не было. Поэтому я хорошо вижу тех, кто мог любить, особенно взаимно. - Но ты же была замужем? - Да, у нас были хорошие отношения. Потом развелись, он встретил уже свою любовь.А я… у меня нет такой энергии, чтобы любить. Не получается. Не хватает. Вот у тебя хватило, это замечательно. У Джека, похоже, было то же самое. К тебе, конечно. Не к тем мексиканцам, которым, как ты думаешь, он платил за перепих. Эннис подумал, что очень хотел бы, чтобы она была права. Может, у них действительно была любовь? И остается? - Остается, ты ведь его помнишь. Видимо, он пробормотал это, а не подумал. - Любовь можно определить по времени и воспоминаниям. Если их много, любовь есть. Также и время – когда оно не стирает любовь, значит, она сохранена полностью. Воспоминания у него были всегда. Даже то, как они подрались, вызывало веселье и почему-то умиротворение. Наверное, из-за тех рубашек. Вообще, похоже, что не было ни одной минуты, проведенной с Джеком, которую ему совсем не хотелось вспоминать. - Я вот мало кого вспоминаю, - добавила Эвелин. - И если вспоминаю, то с чувством легкого раздражения. Прошел еще один год. Год обычной работы, ветров, безвкусной еды. Но Эннис починил бьющуюся дверь и купил новую куртку. Эвелин стала ему действительным другом, очевидным и понятным. И он, похоже, для нее тоже. Потом она спросила, как выглядел Джек. И Эннис опять подумал, что нет ни одной фотографии. Ни одной. И стало снова тяжело, серо и безысходно. *** - Мне кажется, ты ждешь смерти, - сказала она однажды. - Конечно. Очень жду. Он совсем, совсем не соврал. Ждал, как избавления. От чувства вины, что боялся быть с Джеком… От боли, распространившейся уже давно по горлу, животу, ногам. Эта боль была очень похожа на ту, первую, возникшую так неожиданно, когда Джек уехал после их работы на Горбатой горе. Она душила и распирала одновременно. Нападала снаружи, раздирала изнутри. «Конечно, я жду смерти»… - Давай, я попробую добыть несколько фотографий. Съезжу к жене Джека. Эннис вздрогнул. Вроде бы должно получиться, но кто его знает… - Я скажу, что журналистка. Пишу о родео. Надену красивое пальто. Он посмотрел на нее. Смотрел долго. И как на женщину, и как на друга. Почему она так сказала – нет сил для любви? Как для этого может не быть сил? Особенно у нее, у такой … неожиданной? Через неделю она постучалась в трейлер. Пальто было красивым. В нем она была похожа не на учительницу маленькой школки, а на профессора известного университета. - Я нашла ее адрес в книге. Она не переехала. Богатая, высокомерная, но старалась вести себя вежливо. Дальше Эвелин рассказала, что Лурин, может, и поверила байке о статье про родео, а может и нет, но фотографии отдала сразу. Эвелин спросила, когда нужно их вернуть, Лурин довольно резко сказала – не нужны, оставьте или выбросьте. Потом как будто растерялась от своей резкости и сказала, что немного грустит о муже, ведь он погиб в довольно молодом возрасте. - Во время родео? - Нет, он не пришел домой, а утром сообщили, что нашли его лежащим у дороги в крови. Рядом была машина с взорвавшимся колесом. Все это Эннис помнил, все это вранье про колесо. Дальше Луринсказала, что у Джека был друг Эннис. И он часто к нему ездил, она даже решила, что поехал и тогда, просто не сказал. Эвелин спросила, где похоронили, Лурин рассказала. - Этот Эннис с Джеком работали на Горбатой горе. Там он хотел быть похороненным. Я потом от Энниса узнала, что это место настоящее, не выдуманное Джеком. Но часть его праха похоронили родители. Эннис помнил и это тоже. Эвелин добавила: - А потом эта Лурин стала немного другой, еще больше растерянной. И сказала, что подошла к лежащему Джеку первой, другие были поодаль. Рядом с его рукой в пыли было написано «Энн…». Видимо, перед тем, как потерять сознание, он хотел написать твое имя. Лурин уверена, что никакой Энн у него не было. Был Эннис. И она, чтобы избежать плохих вопросов, быстро стерла это ногой. Потом попросила об этом не писать. Я сказала, что пишу только о родео. Но думаю, она уже поняла, что я не журналистка. И отдала фотографии. Эннис взял коричневый широкий конверт. - Ты посмотрела? - Первое фото. Она потом все упаковала, и я не стала… Джек легко улыбался на этом снимке. И смотрел прямо в объектив: «Вот я, я здесь! Я снова приехал!». Эннис испугался, что сейчас заплачет и закричит, попытался сдержаться. Получилось. Эвелин тихо встала. - А когда я уже хотела уйти, Лурин сказала, что несмотря на ее деньги, она никогда не была счастливой. И в этом никто не виноват. Ни Джек, ни кто-то еще. Это ее личная проблема. Но она знает, что Джек был счастлив. - Это было как-то заметно? - Да, перед каждым отъездом на эту гору он всегда становился веселым, радостным, много говорил. Это такое, знаете, обычное счастье. Но у меня его не было. В отличие от Джека. И я за него рада. Раньше злилась, особенно на то, что он пил. Потом поняла, почему пьет… Эвелин договорила и замолчала. У нее не было любви, у Лурин не было счастья… А у него, у Энниса, значит, все было?! Вот эти редкие, едва вырванные, встречи в палатке возле реки, сильные поцелуи, искры от костра на их руках – все это и называется счастьем?! Что за мерзкая, поганая, неудачная жизнь, если счастьем ЗДЕСЬ нужно называть тайные попытки любви дважды в год? Почему ЗДЕСЬ нужно все выдирать? Выдирать у этой паскудной жизни себя настоящего, отбирать, как у хитрейшего темного врага? И враг прячется в сером тумане, бессовестно накидываясь с ножом со спины… Ему самому всего было мало. А Джеку еще меньше. Им обоим никогда не хватало. Ни секса, ни разговоров. И Джек все понимал, когда вкладывал одну рубашку в другую. На следующий день он надел свой единственный костюм, который висел в шкафу уже много лет. Купил цветы. - Выходи за меня. Эвелин удивилась. - Как за друга. - Ладно, выйду… - медленно ответила она. - Только пусть все остается без перемен? Он так и хотел. Без перемен – значит, они будут долго разговаривать, потом уснут на разных кроватях. Иногда она спала в его трейлере, иногда он в ее теплой квартире, в комнате для гостей. Вот к чему Эннис пришел в середине своей чертовой-навыворот жизни – он дружит с женщиной, которая знает, что он любит погибшего мужчину и поэтому пытается ему немного помочь. Разбавить. Свадьба была даже веселой. Эвелин пригласила нескольких своих подруг, Энниса рьяно поздравили пастухи, наконец-то нашедшие причину зверски напиться. И никто не знал, что это не свадьба, а дань дружбе, новый и странный ее символ. Да, ближе к концу двадцатого века мир меняется… Между мужчинами становится возможной любовь, и они начинают дружить с женщинами. Но сам Эннис уже давно не видел здесь чего-то вне нормы. Устал. Альма искренне поздравила Эвелин, придя специально в школу на следующий день. Может, она решила, что он снова влюблен. *** Через несколько дней Эннису приснился Джек. Прошло больше десяти лет, как он не приходил. Но вот – есть… И сон – как не сон, все понятно и четко. Гора видна издали, она, как раньше говорил Джек, их не отпускает. И пусть держит, как теперь Эннис держит Джека, сдавив руками и не дыша. - Это тебе не четыре года, как тогда! Почему не приходил?! Я же просил, звал… - Не мог, дружище, никак не мог, прости. Тебе ведь еще долго быть ТАМ. Эннис молчит. Сам понимает, что умрет не завтра. Это не то чтобы наказание, он никогда не думал о боге; это необходимость. Ему надо прожить долго, чтобы этим временем вернуть прощение за свою трусость. - Нет у тебя трусости, придурок! – Джек слышит, что он думает. – Ты всегда пытался быть со мной, как получалось. Ты не виноват. Эннис молчит. Он все равно виноват, для самого себя. Потом оглядывается. Вокруг пусто, растет разнотравье, которым пахнет свежо и легко… Нет привычной палатки, вместо нее вдали виден фундамент простого дома. - Это я тебя немного жду, - отвечает Джек. – Строю вот. Он подходит ближе, Эннис хватает его руки, целует волосы. Это никак не сон… И одежда летит в траву, и жесткие поцелуи не дают вдохнуть, и запах Джека – вот, наконец, он полностью чувствуется... Они упали под большое дерево: волосы смешиваются, зубы Джека снова задевают губы Энниса, руки срываются и дрожат на пряжках ремней, и резкие вдохи одновременны, как и завершение. Эннис упирается головой в шею Джека, гладит по груди и спине, опять вдыхает летний запах его кожи. - Не хочу… не хочу домой… - А сейчас и не пойдешь, будешь спать долго… со мной, здесь. Они больше не разговаривают, снова прижимаются друг к другу, губы Джека ищут губы Энниса, находят, их ноги сплетаются, а листья дерева почти не шевелятся, ветра нет, солнце греет, баюкает. Джек уснул, но Эннисне станет, потому что знает – если уснет ЗДЕСЬ, то проснется уже ТАМ. И над головой будет растрескавшийся потолок трейлера, а не зеленая крона. - Эвелин хорошая. Это Джек проснулся и смотрит на появляющиеся звезды. - Она тебе нужна. Эннис согласен: - Я на ней женился, чтобы показать, насколько нужна. Но она мне именно друг, а ты… - Тише, тише, это потом. Потом. Я пришел, чтобы ты не так сильно ревел в подушку. А то пока тут строю, все время тебя чувствую. - Я нашел рубашки, ты знаешь. Джек улыбается в сумерках. - Знаю. И ты знай – я жив. Вот ЗДЕСЬ – я жив. И тебя встречу. Однажды. Эннис просыпается, лежит в мокрой простыне, тихо смеется над собой. *** Эвелин тихо убирает со стола. Поминки были недолгими, многие знакомые Энниса уже умерли, как и ее подруги. К концу жизни, после тридцати лет их дружеского союза, они с Эннисом остались почти в одиночестве. Хорошо, что ее сын живет в соседнем городке и часто приезжает. И дочери Энниса не забывали. Вот и все. Он умер тихо, не мучаясь. Ничем не болел, не жаловался. - Эвелин? - О, здравствуйте, Альма. Ваши девочки и внуки уже ушли. Я одна. - Это и хорошо. Я хотела немного поговорить об Эннисе. - Пожалуйста, вот чай. Эвелин поняла, что хочет или сказать, или спросить Альма. - Как он умер? - Легко, как не проснулся. Я была рядом, тоже в это время задремала. Потом резко вскочила, и он уже не дышал. Но улыбался. Они еще немного говорят о ненужном, и вдруг Альма спрашивает: - Вы с ним… У него был друг Джек… - Да, был. Они долгое время виделись. - Я знаю, как они виделись, - резко отвечает Альма. – Эннис и Джек были гомосексуалистами! Вы об этом либо должны были знать, либо хотя бы догадывались. Эвелин удивляется – надо же, прошло несколько десятков лет, уже рубеж веков, а она никак не угомонится. - Он мне все рассказал почти сразу после знакомства. Не скрывал. Мы с ним дружили. И никогда даже не целовались. А гомосексуалистами ни Эннис, ни Джек не были. Альма неприятно смеется. - То есть трах мужчин – это не гомосексуализм?! - Ну, зачем вы так грубо. Гомосексуалист – это мужчина, у которого было несколько любовников. Или вообще много. При этом ни о какой любви говорить не приходится. - Ммм… - цинично тянет Альма. – У них была любовь? Рассказать ей или нет? Может, не надо, вдруг не поймет, и все застынет, захряснет, как кофе на морозе…Потом не выпьешь – испортился. - Думаю, да. Это была истинная любовь, располагающаяся над всем. Над нормальным-ненормальным, принятым-непринятым, важным-неважным. - Сейчас модно слово «толерантность», - отвечает Альма. – Я недавно его услышала. - Да, звучит часто. И как вы думаете, что это значит? - Терпимость, что же еще… Похоже, теперь ко всем гомосексуалистам надо относиться с радостью! - Не совсем. Толерантность – это умение вовремя заткнуться и пройти мимо. Мимо чужого индивидуального выбора, который никому не мешает. Все-таки Эвелин немного сорвалась. Альма, конечно, не глупа, но мудрости в ней немного. Лучше не рассказывать. - Хорошо, я не буду спорить. Хотя как сказать насчет «не мешает»… И Альма ушла. Эвелин села на пол, стул был далеко, а ноги уже давно подрагивали от усталости и эмоций. Эннис умер два дня назад, и она знает, где он сейчас. После ужина он уснул в новом трейлере, который купил несколько лет назад, а она уселась в кресло почитать. И внезапно куда-то поплыла, как в теплой реке… Потом оказалось, что она стоит на красивой поляне, среди разнотравья, впереди – почти достроенный дом, вдали – горы. И идет Джек, которого она видела только на добытых фотографиях. Идет, машет руками, смеется. И над головой Эвелин раскинулась радуга, огромная и мощная, сияющая и светлая… Она оборачивается и видит позади странный, некрасивый и серый туман, клубящийся мокрой пылью. - Эннис! Эннис! – вдруг весело и громко кричит Джек. И в тумане показывается Эннис – сначала он просто идет, потом бежит, вырываясь из серых облаков. И пробегает под радугой! Так просто… Эвелин помнит, как маленькая, задыхаясь, бежала и бежала, чтобы попасть под радугу, похожую на эту. А та, само собой, все отодвигается и отодвигается… Мама потом немного смеялась – под радугой нельзя пробежать. И вот оказалось – можно, получается! У Энниса получилось! Джек сам бежит к нему, Эннис что-то говорит, они обнимаются и долго-долго стоят. Внезапно становится очень тихо, и слова обоих сталкиваются, связываются, пропеваются: - Я тебя люблю, Джек. - Я тебя люблю, Эннис. Потом они подходят к Эвелин, Джек говорит – «спасибо за вас, за настоящую!». А она спрашивает немного по-детски: - А я? - А ты придешь, обязательно придешь! – отвечает Эннис. - Но все-таки не сейчас. И они улыбаются ей и друг другу, радуга горит, травы греют ноги. Эннис и Джек медленно поворачиваются и идут к дому, разговаривая о том, как будут его достраивать. Надо же достроить вдвоем. … А туман – туман ждет. Ее. Придется вернуться. И Эвелин просыпается, быстро вскочив из кресла. Эннис лежит в постели, улыбается – он ТАМ. Она теперь сама знает – под радугой можно пройти. Надо просто подождать.Дотерпеть.