Migraine

Киллуа просыпается от необъяснимого и неприятного чувства тревоги. Ощущая разливающуюся по телу тяжесть, он с трудом приподнимается на локтях и мимолетно бросает взгляд на прикроватные часы, что издевательски подмигивают красным светом, показывая половину третьего ночи. Недовольно поморщившись, Киллуа тяжело вздыхает и утыкается лицом в подушку, в надежде снова заснуть. Однако беспокойство никуда не уходит — наоборот, становится только сильнее, оседая пылью где-то в легких и не давая возможности вдохнуть полной грудью. Киллуа сглатывает вязкую слюну и прислушивается к своим ощущениям: его сердце как-то странно бьется — это не обычное ритмичное биение, а замедленный и далекий гул, который становится всё громче и громче, отдавая шумом в ушах и заглушая все остальные звуки, а потом вдруг стихает совсем. Некоторое время он бессмысленно смотрит на мерцающие, подсвеченные ярко-красным, цифры электронных часов, а потом перед глазами начинает расплываться, постепенно погружая его в липкий тревожный сон. Медленно перекатившись на другой бок, Киллуа инстинктивно тянется к Курапике, однако его рука находит только пустоту и скомканные прохладные простыни. Он тут же встревоженно распахивает глаза и резко принимает сидячее положение, щурясь в темноту и пытаясь сориентироваться. Несколько секунд Золдик в недоумении рассматривает пустое место рядом с собой, чувствуя, как его сонное сознание захватывает сначала удивление, а затем паника. Облизнув пересохшие губы, Киллуа неуверенно, чуть осипшим голосом зовет: — Курапика? Он слышит тяжелый вздох откуда-то снизу. — Прости, — хрипло шепчет Курута, пряча лицо в коленях. — я не хотел… будить тебя. Лунный свет окутывает комнату: в слабом сиянии неясно выступают очертания предметов, и когда глаза Киллуа привыкают к темноте, он видит, что Курапика сидит у подножия кровати, прислонившись к нему спиной. — Что случилось? — совершенно забыв о сне, Киллуа практически вскакивает, путаясь в одеяле и чуть ли не падая, преодолевая сопротивление застрявших в простынях ног, затем обходит кровать и присаживается рядом с ним. Не поднимая головы, Курапика продолжает сидеть неподвижно, с плотно закрытыми глазами — с первого взгляда может показаться, что он спит. Киллуа протягивает руку и нежно касается его щеки, гладя по скуле и чуть путаясь пальцами в пшеничных волосах. Курапика замирает, еле заметно вздрагивая, после чего очень медленно открывает глаза. — У меня закружилась голова, — бормочет он и несколько раз моргает, пытаясь сфокусировать взгляд, а затем зажмуривается, — когда я встал, чтобы выпить таблетки. Золдик вздыхает неким с облегчением. Всего лишь очередная мигрень. Даже несмотря на то, что он знает, как справляться с приступами Курапики — всё равно каждый раз волнуется, не в силах оставаться равнодушным к чужой боли. — Ты не ударился? — с вселенской заботой в голосе спрашивает Киллуа, проводя ладонью по его волосам, и замечает, как в уголках глаз Курапики постепенно начинают скапливаться слезы. Ему хочется наклониться и сцеловать их. Курута слегка качает головой. Осторожно, чтобы это не принесло новую вспышку боли. — Даже если бы ударился — это ничего, по сравнению с… — он вдруг замирает в напряжении и страдальчески морщится, так и не договорив. Киллуа непроизвольно жмурится, когда Курапика, стиснув зубы, тихо стонет. Мышцы на его челюсти напрягаются и слабо подрагивают, а руки, до этого спокойно лежащие на ковре, судорожно сжимаются, цепляясь пальцами за мягкий ворс. — Насколько больно в этот раз? — Киллуа неотрывно смотрит ему в глаза, — От одного до десяти. — Два, — отвечает тот, не думая. — Курапика. Курапика давит в себе истеричный смешок, предпринимая отчаянную попытку улыбнуться, которая, впрочем, оказывается неудачной. — Восемь. Золдик опускает голову и взволнованно вздыхает, прикусывая нижнюю губу: просто надеется, что в этот раз таблеток окажется достаточно, чтобы подавить приступ. — Ты ведь помнишь наш уговор? — напоминает он, мягко поглаживая его за ухом большим пальцем. Курапика коротко кивает, — Девять, и мы идем в больницу. Курута мычит, запрокидывая голову и прислоняя ее к ящику комода. Комната наполнена мраком, и только свет из окна, падающий на его обнаженное лицо, разгоняет тень и позволяет Киллуа увидеть капельки пота, выступившие на его лбу от сильного напряжения, что придают Курапике странную и неестественную бледность. Одного лишь взгляда на него достаточно, чтобы понять, насколько ему больно прямо сейчас. — Потерпи чуть-чуть. — ласково просит Киллуа, пытаясь унять дрожь волнения в голосе. — Скоро станет полегче. На ватных ногах он подходит к прикроватной тумбочке, на которой предусмотрительно хранятся нужные лекарства, берет все необходимое и возвращается к нему. Быстро расправившись с упаковкой, Золдик протягивает ему таблетку, пристально наблюдая, как тот кладет пилюлю себе в рот и, поморщившись, проглатывает ее. — Так… теперь давай уложим тебя обратно, — тихо говорит Киллуа и, наклонившись вперед, осторожно запускает руку под его спину, крепко обхватывая стройную талию, а второй придерживает под коленями. Курапика утыкается лбом ему в плечо и испускает сдавленный стон, впившись пальцами в его руку. — Курапика?.. — Больно. — уткнувшись лицом ему в шею, Курапика жалобно всхлипывает и сильнее впивается тонкими пальцами в чужое плечо, почти царапая кожу ногтями. Киллуа прислоняется щекой к светлой макушке, вдыхая запах волос, а затем, наклонившись, едва касается губами его закрытых век в мягком мажущем поцелуе. Больше всего на свете Киллуа хочет избавить его от боли. Лишь бы Курапике стало лучше и он больше не мучился. — Прости. — едва слышно шепчет Курапика. Его голос звучит надтреснуто. — Это не твоя вина, — отвечает Золдик, аккуратно укладывая его на кровать. — ты ведь не можешь контролировать это. — Я бы хотел. — Я знаю, — он нежно целует его в висок, — сейчас вернусь. Полежи пока. Курапика тихо мычит, положив голову на подушку, а Киллуа быстро идет на кухню, где берет пакет со льдом из морозилки и тщательно заворачивает в первое попавшееся полотенце. Налив стакан прохладной воды, он возвращается в спальню и ставит его на тумбочку, прежде чем забраться обратно в кровать. Киллуа осторожно кладет пакет со льдом Курапике на лоб и прислушивается к его дыханию: по-прежнему неглубокому, с расслабленной грудной клеткой и еле заметной дрожью в плечах. — Спасибо, — тихо говорит Курута. — Не за что, — Золдик улыбается уголком губ, — Хочешь, сделаю массаж? Курапика кивает. Наклонившись, Киллуа убирает пакет и аккуратно зачесывает его челку назад, круговыми движениями подушечек пальцев массируя виски. Закончив, Золдик возвращает холод ему на лоб и, не сдержавшись, целует в нос, выглядывающий из-под пакета со льдом. — Попробуй поспать. — Киллуа придвигается ближе, подпирая голову рукой. — Я посижу с тобой. Курапика с хрипом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Нащупав руку Киллуа, он крепко сжимает ее и переплетает их пальцы, как бы прося прощение за то, что ему приходится с ним возиться. Некоторое время они сидят в тишине, прерываемой лишь редким дыханием Курапики и шуршанием одеяла. Наконец, когда боль немного проходит, он облегченно выдыхает, а окончательно расслабившись, еле слышно зовёт: — Киллуа? — Да? — тут же отзывается Киллуа, поднося липкую, покрытую холодным потом ладонь Курапики к своим губам, и с особым трепетом — почти невесомо — целует костяшки и пальцы. Приглядевшись, он замечает влажные дорожки, пересекающие его виски от уголков глаз до линии роста волос. Киллуа сжимает руку Курапики чуть крепче, обеспокоенно спрашивая: — Что такое?.. Курапика приподнимает пакет со льдом, чтобы взглянуть на него. Немного подумав, он высвобождает вторую руку из чужой хватки и кладет её ему на щеку. Его губы трогает слабая улыбка, а взгляд, несмотря на испытываемую им боль, источает такую невыразимую нежность, что у Киллуа на секунду перехватывает дыхание. — Я люблю тебя. Киллуа вздрагивает от волны мурашек, прошедшей вдоль позвоночника, когда знакомое приятное тепло разливается в груди. Мягко улыбнувшись, он шепчет в ответ: — Я тоже люблю тебя.