морозко

Задувает. Сяо жмурится, запахиваясь в плед сильнее и игнорирует то, что вообще-то сидит на подоконнике у окна. Его любимым занятием на все времена остаётся пить чай в сколотой кружке, наблюдая из окна шестого этажа за маленькими людьми, похожими на муравьев. Хочется схватить их пальцами и раздавить. А ещё — самое приятное — отдирать белую краску от оконной рамы. Чем-то напоминает окна в школе — с такой же потрескавшейся краской. Прижмёшься ближе и по зиме начинает продувать. У них в квартире в принципе всегда холодно. Сяо хочется обратиться птицей и отправиться зимовать в тёплые страны, нежиться на солнце, так чтобы ноги утопали в песке. Зима его нелюбимое время года. Но он остаётся. Ради Чайльда. Тот просто обожает холод, снег и зиму. Обожает праздновать Новый Год, бросать Алатуса в снег и зажженные желания в шампанское. Скоро уже праздники, а у них квартира не украшена. На стенах остались лишь отпечатки отчаяния, усталости и любви. Любовь сердце Тартальи не плавит, высокие айсберги впиваются между рёбер и ноют-ноют-ноют. Но Сяо никогда не бывает одиноко — мороз оставляет на окнах картины инеем, обнимая костлявые плечи. Прикосновения похожи на такие нужные прикосновения Тартальи. Сяо хочется завыть, но он прижимается губами к сколу и надеется, что чай расплавит его внутренности, обжигая язык. Глотает кипяток, прикрывая глаза. В замке щёлкает ключ, дверь открывается, пропуская внутрь ещё больше холода вместе с Тартальей. Тот смахивает мелкие снежинки с волос, потоптав ногами, чтобы сбить снег и вешает свою куртку. Алатус не сводит с него глаз, потому что с кухни очень удобно смотреть на прихожую. — Сяо, поднимай зад, будем заниматься делами! — весело оповещает Аякс, поднимая пакет из Пятёрочки, в котором что-то шуршит, чуть не падает, запнувшись о кроссовки Сяо, стоящие рядом и идёт к нему. У Тартальи холодные руки, когда он обнимает Сяо, прижимая к себе. У него в груди стучит сердце, выбивая кости. Сяо жмётся ближе и ему кажется, что они в сказке, а Чайльд сейчас погладит его по щеке со словами: тепло ли тебе, девица? И Сяо не ответит, отмахнется, сказав, что он ему никакая ни девица. — Какими? — Алатус ставит пустую кружку в раковину, не удосужившись помыть. Шаркает ногами в тапочках, завернувшись в плед. Тарталья рядом смеётся, впихивая ему пакет, а потом исчезает мыть руки. Уходит от ответа на вопрос. В пакете мишура, наборы елочных игрушек и гирлянда. Сяо смотрит на все это. А потом вздыхает. Все же они будут украшать квартиру, про ёлку даже говорил арендодатель. Сказал, что вот там, где-то у них есть ёлка, можно поставить. Эта ёлка оказалась старой, ещё с советских времён, кажется. Коробка была перевязана старыми веревками, а сама ёлка выглядела как длинная палка, на которую надо надевать подобия пластиковых веток. В итоговом варианте выглядела она не то, чтобы очень празднично и совсем не как в кино и рекламе. Тарталью это мало смущало, когда они начали украшать её. Сяо цеплял шарики на ветки. Там были не только они, но и другие украшения — маленькие елочки, один снеговик, олень и ботинок, который все никак не хотел надеваться. Наверх Чайльд водрузил ярко-красную звезду. Она, не продержавшись долго, свалилась на пол и разбилась у его ног на мелкие кусочки. Алатус тогда подумал, что это его сердце, разлетевшееся на мелкие-мелкие стекляшки. Они впились в босые ноги Тартальи, потому что ему не холодно ходить без тапочек и Сяо весь вечер вытаскивал осколки потому что Аякс ненавидит больницы. Сяо его понимает. Он их тоже ненавидит. Запах лекарств, старости и смерти. Белые стены, в которых боишься заблудиться, долгие очереди, громкие звуки. Страх смерти, сжимающий горло и не дающий даже пискнуть. Всю следующую неделю Чайльд хромает, заставляя Алатуса быть его импровизированным костылем.

***

Ещё Тарталья любит гулять. Любит хруст снега, так напоминающий кости врагов. Любит Сяо. Любит кусачий мороз, который окрашивает их щеки румянцем и просто обожает не застегивать куртку. Её полы развеваются на ветру, походя на какой-то плащ, Аякс прыгает в сугробы, где снега по колено и потом по-ребячьи жалуется на то, что все ботинки мокрые. Алатус пинает комки старыми большими кроссовками, в которых ногам чертовски холодно и давит улыбку. Они гуляют, взявшись за руки, такие холодные-холодные без перчаток. Тарталья обсуждает с ним последние сплетни — кто что сделал, как у кого дела. Сяо в академе по причине «я хочу умереть». Не совсем в такой формулировке, но суть именно такая. Рядом с Чайльдом не хотелось умирать. Хотелось только идти вперёд и давать морозному свежему воздуху обжигать легкие. У него и до этого было такое состояние, только с приходом зимы все ухудшилось в разы. На речке, на пляже, просто огромные сугробы. Приходится пробиваться с боем, оставляя за собой небольшую вытоптанную тропинку. Кое-где на берегу сидят рыбаки, закинув удочки в сделанные на льду дырки. На другом берегу качаются голые деревья, сыплет снег. В детстве Сяо ел снег. Это единственное, что он помнил из детства. Помнил тепло вязаных рукавиц, то, как на них налипал снег и Сяо ел его прямо так — снимая с варежек. Ещё помнил, что у них в семье тогда были какие проблемы, есть было почти нечего. Поэтому Алатус часто ходил голодный. И ел снег. Он подхватывает лежащую палку, начиная вырисовывать на снегу сердце, пока Чайльд ходит по берегу. Смешки раздаются за его спиной. — Сяо-Сяо, смотри! — кричит Тарталья, пытаясь привлечь внимание. Сяо оборачивается, не дорисовав половину. Парень хихикает, отталкиваясь и прокатывается по кривому льду, чуть не упав в процессе. Потом крутится вокруг своей оси. Ветер треплет ему волосы. Их цвет напоминает Алатусу жаркое лето. Ему нравится зарываться в них пальцами, тянуть на себя, заставляя Аякса наклониться для поцелуя. А в итоге мазать мимо губ, оставляя следы на шее. От него всегда пахнет мятой. Кожа на вкус морская соль. — Я же просил тебя не звать меня так, — фырчит в ответ Сяо. Это прозвище напоминает ему гиперактивную Ху Тао, слишком активную для той, кто планирует наследовать похоронное бюро. Он потирает руки друг о друга, возвращаясь к нарисованному кусочку сердца, пока Чайльд строит из себя фигуриста. — А как мне тогда тебя звать? Дорогой? — хихикает Аякс, покусывая губы. Опять будет жаловаться. Несмотря на то, что это прозвище ему тоже не очень нравится, Алатус оборачивается. Он смотрит на то, как Тарталья двигается вперёд, собираясь вернуться ближе к берегу, под подошвой скрипит лёд, расходясь паутинкой трещин. А потом ломается. Сяо слышит лишь стук своего сердца, когда видит, как Чайльд падает в холодную воду, проламывая лёд. Его телефон отлетает куда-то в снег в попытке спасти гаджет, а сам Чайльд хватается ладонями за лёд, чтобы не уйти под воду полностью. Затем крик. Сяо не узнает свой собственный голос и не может разобрать, кто кричал — он или Тарталья. Только видит боковым зрением подбегающего рыбака-зеваку. Тот что-то говорит, но Алатус игнорирует это, посылая далеко и надолго. И отчаянно лезет за Тартальей, ползая коленями по льду, в слепой надежде вытащить его. Только вот не получается. Чайльд вцепляется в его локти мертвой хваткой холодных пальцев, но у Сяо сил не хватает вытащить тяжелое тело из воды. У Тартальи синеют губы, а румянец усиливается, переходя на лоб и открытую шею. Дальше все как в тумане. Стук сердца прерывает гудение, в глазах моргают цветные мигалки. Его оттаскивают от Чайльда профессионалы, вытаскивая и его тоже. Потом он благодарит рыбака за вызов специалистов, подбирает мобильник Тартальи и едет с ним в больницу на скорой, потому что родственников у него в этом городе нет. Есть только боль и промозглая холодрыга. Сердце так и остаётся недорисованным.

***

— Мы с тобой теперь как супер-пара. Оба в академе. Только ты по причине, что хочешь умереть, а я по причине, что чуть не умер, — смеётся Тарталья, чуть прокашлявшись. Сяо бы его оптимизм, потому что ему на стену лезть хочется. Он не видит ничего смешного в том, что Чайльд чуть не умер от обморожения. Повезло, быстро среагировали, он не пострадал. Спасатели тоже быстро приехали, спасибо тому рыбаку. Ноги не ампутировали и ладно. Тепло. Сяо удивляется этим мыслям, бросая взгляды на стоящий рядом обогреватель. Его им арендовали соседи — молодая пара напротив — совершенно случайно узнав о случившимся с Чайльдом. Теперь у них хотя бы в одной комнате было тепло. В полутьме моргают развешанные гирлянды, прицепленные на скотч и сопли. Аякс толкает его коленом в спину, путаясь в одеяле. Сяо закатывает глаза, кровать скрипит, когда он на ней двигается. — Через час будешь полоскать горло, — он чистит мандарины, цепляет кожуру и слизывает сок. От него щиплет маленькие царапины на пальцах, которые Алатус еле заклеил пластырями — так в больнице изнервничался, что места себе не находил и искусал не только ногти, но и подушечки пальцев. Вспоминать о том, как в горячечном бреду Тарталья их целовал, совершенно не хочется. Щеки предательски заливает румянцем, как будто это у него температура. — Открой рот. Чайльд послушно открывает рот, переворачиваясь на подушке. Из-за пота его волосы прилипли ко лбу. Сяо кладёт кусочек мандарина и убирает взмокшие рыжие пряди. Тарталья пережёвывает, жмурясь от удовольствия. — Я бы хотел, чтобы это были не мандарины, а твои губы. — Я боюсь, что идиотизм может быть заразен, — фыркает Сяо, поводя плечами и тоже кладёт себе в рот кусочек. Доедают они в молчании, комнату наполняет запах цитрусовых. Слышится только прерывистое дыхание Тартальи, который пальцами гладит костяшки Сяо, выводя на них незамысловатые рисунки. Руки у него, отчего-то, горячие. И на коже едва можно различить бледные рыжие веснушки. Сяо переплетает пальцы, целуя одну из веснушек на указательном Чайльда. Тот громко выдыхает. — Тепло ли тебе, девица? — шепчет Алатус, не надеясь на ответ. — Без тебя нет, — отвечает Чайльд. У него слипаются глаза, но он все еще держит их приоткрытыми. Всё смотрит на Сяо и смотрит. Сяо выдыхает, ложась рядом. Матрас под ним прогибается, но не скрипит. И одеялом Алатус не накрывается. Тарталья кладёт голову ему на плечо, закрывая глаза. Сяо вплетает пальцы в чужие волосы цвета лета, ласково перебирая их. — Тепло ли тебе, красная? — тихо срывается с губ. Чайльд опаляет его шею горячим дыханием. — Тепло.