Под кожей

      К некоторым вещам невозможно быть готовым. Они обрушиваются, как ураган в знойный летний день. Но разве это не то, что Инеж когда-то просила? Каз просто приходит в дом Уайлена. Через парадную дверь. Сидя в своей комнате, Инеж на секунду замирает: звуки удара трости о каменную дорожку ей определенно кажутся. Она просто так сильно хотела их услышать. Но звуки реальны, а возможно намеренно громче, чем обычно. И это её пугает. Она будто чувствует в этих ритмичных ударах что-то настораживающее. Инеж хочется выбежать из комнаты, быстро спуститься по лестнице и встретить Каза. Но внезапная мысль, что он пришел не к ней не даёт двигаться. Но трость стучит по коридору, по лестнице, неумолимо приближаясь к её комнате. От стука в её дверь сулийка вздрагивает. Она открывает и видит, что Каз протягивает маленький, сложенный в несколько раз квадратик бумаги. Белизна вспыхивает на фоне черных перчаток.       — Что это? — невольно вырывается у неё глупый и бессмысленный вопрос.       — Броня. У тебя семь минут.       Не входя в её комнату, он закрывает дверь. Инеж дает себе несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, а потом разворачивает бумагу.       Каз умеет говорить. Долго, не сбиваясь, уделяя внимание каждой мелочи и детали. Ответить на любой вопрос. Будто очень уважаемый профессор на лекции. Но это всегда касается дел, операций, планов. Рассказать, выговорить любое слово в истории мальчика по фамилии Ритвельд ему не под силу. А написать вполне. Не сразу. Снимать такую броню - равносильно сдирать собственную кожу. То ещё удовольствие. Каз не считал сколько раз переписывал, стараясь убрать сантименты и оставлять только сухие факты. Но проклятый горячий шоколад никак не желал уходить. Кожа Инеж не была как шоколад — «жжённая карамель», — говорила девушка, — но иногда напоминала. Как вкус из детства обжигающий, но прекрасный. Об Имоджен было трудно писать вдвойне. Закрыв дверь в комнату Инеж, Каз садится на пол, поглядывая на часы в руке. Вслушиваясь, не решит ли его Призрак исчезнуть. Призрак бесшумно преодолевает разные препятствия, но иногда старые оконные рамы могли скрипнуть. Каз входит в комнату и видит то, что и ожидал. Исписанная с двух сторон бумага лежит на столе, девушка с опустошенным взглядом, а на её щеках две ровные дорожки от слез. Каз аккуратно берет бумагу, быстро и ловко рвет на множество клочков. Инеж дергается, будто очнувшись, но клочки уже загораются в камине.       Инеж нужно что-то сказать. Она должна что-то сказать. Но он совершенно не дал ей времени. Или наоборот, или он так и задумывал?       — Дай мне время… — шепчет она и ловит его взгляд.       Он молча кивает и уходит. Оставляя её одну с его кошмарами. Всю ночь девушку будят мертвецы с Баржи Жнеца. Разлагающиеся тела с почерневшими конечностями и струпьями от огненной оспы. Распухшие утопленники, в чьих открытых глазах отражается звездное небо. Проснувшись, очередной раз она проклинает обильный ужин. И не сдерживается. Но это будет единственный случай. На следующее утро солнце заливает всю комнату. Она открывает окно, вдыхая свежий воздух, подставляя лицо солнечным лучам. Она счастлива. Хотя пока не знает, что делать. Но Каз дал ей ключ.       Каз находит записку с двумя словами «Закат. 22» в обед. Он на секунду хмурится, так как нужно менять планы. Он думал Инеж понадобится больше времени. Парень приходит на двадцать второй причал как раз в тот момент, когда закатное солнце обрамляет маленькую фигурку.       — Команда придет утром, — говорит Инеж.       Не дожидаясь ответа, девушка скользит по мостику на корабль. Каз, на мгновение закрывает глаза, а потом следует за ней. Ему не нужна экскурсия, в конце концов, он сам выбирал этот корабль. Парень наблюдает за Инеж, как та легко, не упуская ни единой возможности касается чуть ли ни каждого предмета корабля: снасти, канаты, мачта. Но ведёт его не в капитанскую каюту. Первое, что замечает Каз это новое металлическое ведро, которое поблёскивает, отражая лучи солнца.       Инеж нравится каюта капитана, но сейчас ей хочется меньше пространства и больше уюта. Здесь есть небольшой стол, стул, окошко-иллюминатор и кровать. На которую Инеж сразу садится. Каз медлит, но потом снимает перчатки, кладет их на стол. Сев рядом он прислоняет трость к кровати и вытягивает больную ногу. Некоторое время они сидят молча. Слушая приглушенный крик чаек и скрип самого корабля.       — Тебе больно? — спрашивает Инеж, потому что она не уверена, что всё правильно поняла. Каз не писал о чувствах. Только факты.       — Не физически.       — Что ты чувствуешь? — осторожно продолжает она.       — Тошноту… отвращение, — Каз косится на ведро.       — Меня вырвало сегодня ночью, — признается она и видит, как дергаются его пальцы.       Казу приходится выуживать эти простые ответы, словно пакетики из пищевода. С пакетиками было проще. В голосе Инеж только осторожность. Жалости нет. Жалости бы он не выдержал.       — Ты всегда сдерживаешься? — продолжает она.       — У меня есть выбор?       — Может в этом все дело? Чем больше ты с этим борешься, тем хуже становится.       — Я же смог взять тебя за руку, — бурчит он.       — И чего тебе это стоило?       Вопрос повисает в тишине. Противорвотное. Но парень ни за что в этом не признается.       — Просто не сдерживайся.       Каз сереет. Инеж закатывает глаза.       — Я видела вещи и похуже, — она протягивает руку. — Ты можешь мне доверять, ты же знаешь это.       Инеж была готова. В противном случае она бы предложила поужинать, а не приготовила ведро, воду и полотенце. Каза рвёт. Больше этой ночью они не делают попыток. Но сейчас ей достаточно… правда достаточно, что они просто лежат вместе. И она может оставить руку на его груди, чувствуя тепло тела через тонкую рубашку. Следующим вечером всё повторяется. Инеж готова и к этому. Но на третью ночь это похоже уже на пытку. Она снова боится прикоснуться даже к его одежде. Каз в темноте говорит, что следующие ночи он должен быть с парнями. Она предлагает помощь, хотя знает ответ. Замки имеют склонность ржаветь так, что ни один ключ их не откроет.       Каз спокоен. Будто стоит перешагнуть палубу «Призрака», уйти с причала, с него спадают какие-то чары. Иллюзии, что он может измениться. Что они могут изменить город. Он должен был отпустить Инеж. Он открыл дверцу и должен был вытащить из клетки, которой сам для неё стал. Должен был сказать что-нибудь особо мерзкое, чтобы она уплыла не оглянувшись. А вместо этого взял её за руку, пригвоздив к себе ещё сильнее. Подарил надежду. Ей. Себе. На что? У Кеттердама, как у гидры, много голов, но отрубишь одну и на её месте вырастет ещё больше. Есть выражение, что на тысячу людей, обрывающих листья с дерева зла, находится лишь один рубящий его под корень. И Каз определенно не этот человек. Каз дерево. Инеж сильнее его, но и она отравлена городом. Он не должен был привозить её родителей, он должен был отправить Инеж к ним, чтобы она никогда не возвращалась. Никогда больше не марала рук.       Инеж не знает что делать. Краски блекнут. Ей хочется в море. Охотиться на работорговцев. Быть может, за морем она заодно найдет гриша, который придумает выход. Она безумно рада родителям. Но они никогда уже не станут прежней семьей. Она никогда не сможет жить прежней жизнью, спать спокойно по ночам, зная, что где-то плавают корабли с рабами. Она никогда не сможет отмыться от всей грязи, в коей утопил её Кеттердам. Танте Хелен посеяла зерно ненависти и злости. А город помог ему взойти и окрепнуть. Она не винит их. Она стала сильной. А потом Инеж снова думает о Казе. Думает, что и его отравил город. Быть может его воздух, каналы, и, разумеется, люди — всё прогнило. И чем дальше от города, тем больше шансов исцелиться. Она точно знает, что Каз никогда не согласится уехать. По крайней мере добровольно. Инеж представляет, как подливает Казу снотворного. Интересно как сильно он будет злиться? Отправится ли он обратно при первой возможности или останется с ней? Девушка вздыхает. Какие глупости. Она не столь жестока. Кеттердам его королевство. А он только стал королём. Инеж съёживается, вспоминая игрушечного львенка.       Каз немного думает о поездке в Новый Зем. О ферме. Может, через двадцать лет он тоже будет говорить о наследии. Он не уверен, что проживет ещё двадцать лет. Вряд ли и десять проживет. Но единственное, чего он точно хочет: умереть раньше Инеж. Парень уверен, что она точно справится лучше. «Она сильнее, чем он когда-либо станет». А он может в припадке помешательства разрушить весь Кеттердам. Всю Керчию. Но пока начнет, пожалуй, со «Зверинца». «Мне тоже нелегко», — звучит эхо. Каз заставит страдать Павлина. Заставит страдать так, что любой владелец борделя будет содрогаться, вспоминая, что случилось с Хелен Ван Хауден. «Фокус в том, чтобы снова подняться», — повторяет эхо. А потом Каза простреливает мысль. Голос.       Инеж получает принесённую записку от слуги с одним только словом «закат». Она почти не удивлена. Каз ждет, и как только она бесшумно появляется, стремительно идёт в каюту. Внутри он стягивает перчатки, пальто и начинает расстёгивать рубашку. Брови Инеж ползут вверх.       — Твой голос вернул меня из ада, — объясняет он, — говори, Инеж, и не останавливайся.       — Что говорить? — неуверенно спрашивает девушка.       — Что хочешь, всё что угодно.       Каз садится на кровать, снимает ботинки, а потом ложиться и закрывает глаза. Инеж успевает несколько мгновений позлиться. Он мог заранее предупредить. Но когда Каз предупреждал заранее? Она умащивается рядом и начинает рассказывать, как проходил её день. Многочисленные, глупые, сентиментальные мелочи, о которых бы она никогда и никому не стала говорить. Тем более Казу. Она делает мазки пальцами по его груди. Не дольше секунды. Но она видит, как он всякий раз напрягается. Вскоре девушка понимает, что Каз заснул. По крайней мере, сегодня ведро не понадобилось и это их маленькая победа.       Каз ощущает как её пальцы, словно начинающийся дождь, легкими каплями падают на его грудь. Он держится за её голос. Она рассказывает о своём детстве. О дикой герани и родителях, представлениях и родственниках. Он тонет в её смехе, когда она говорит, что скоро её истории закончатся и она начнет читать сулийские сказки. Спустя ночи она водит пальцем по его груди не отрывая несколько секунд, потом всей ладонью. Однажды Каз, ловит её руку. Инеж вздрагивает и замолкает. Он видит в её глазах страх. Холодная вода канала начинает прибывать.       Инеж не готова. Каз касается её так осторожно, бережно, нежно, так как никто и никогда не касался. И происходит то, чего она боялась. Девушка раскалывается на части. Она падает с каната, задыхаясь от ванили и утопая в лепестках роз. Все воспоминания, которые она замуровывала, пробиваются через маленькую трещину. Каждое мерзкое прикосновение, против которого бунтовало её тело. Каждый удар. Каждое грязное слово. Всё проникло под кожу. От этого никогда не очиститься. Слезы приходят в ту же секунду, у девушки нет сил их сдерживать. Она не может больше быть сильной.       — Инеж… — вдалеке скрипит голос Каза. Она падает на сетку.       — Говори, Каз, — выдыхает она. Твой черед собирать меня из осколков, — расскажи мне что-нибудь хорошее.       Каз старался не думать о её жизни в «Зверинце». Раньше это было неважно. Сейчас — невыносимо. «Когда Нина обняла меня в первый раз, я вздрогнула». Но он держится за верёвку собственного голоса и пытается тащить их обоих. Он рассказывает ей об отце и Джорди. Треклятых крокусах и ферме. Выуживает из памяти то, что когда-то засыпал могильной землей. То, что утопили воды залива. У него не так много хороших воспоминаний. Но они есть. Инеж не перестает плакать. Он бережно гладит её спину. Чувствуя тепло и эхо того, как сильно бьется её сердце. Инеж засыпает, стараясь не прижиматься к нему.       — Я люблю тебя, Каз.       Каз Бреккер не удивлен. Его очень трудно удивить. Никто и никогда не назвал бы Каза романтиком. И парень точно никогда бы не поверил, в волшебную силу слов. Но что-то в нём ломается. Дамба рушится. И он будто вновь оказывается в бурном потоке под Ледовым Двором. Его буквально парализует. А он должен ответить. Инеж заслуживает это. Но горло словно сковывает балин. А потом Каз понимает, что его ладонь застыла на её животе. И что тишину нарушают только скрип дерева, да приглушенный плеск волн. Холодная, грязная вода канала отступила. Он чувствует её кожу. Теплую, гладкую, чистую. Он смотрит в глаза девушки. Звуки больше не нужны. Джорди больше нет. Есть только Инеж. И её до невозможности нежные губы.       — Я люблю тебя, Инеж.        Инеж не нужны его ответные признания. Это всего лишь слова. И они давно прозвучали во множестве его поступках. Каз Бреккер никогда не подарит ей цветы. Каз Бреккер выплатит её контракт, купит корабль и подарит свободу. Но слова приятно растекаются по телу. Склеивая. Сшивая. Спаивая. И теперь она наконец-то ощущает себя целой.