Бдын

Андрей не собирался задерживаться здесь надолго. Нет, он вовсе не был каким-то избалованным городским, и в другой ситуации с удовольствием бы пожил загородом. Но вид деревни детства, практически полностью вымершей, никому не навевает приятных мыслей. Здесь никого не было. Автобусы больше не ходили — Андрюхе пришлось топать пешком из соседнего села. Дед и бабка Андрюхи держались дольше всех, но и им пришлось отступиться: возраст был уже не тот, проще в цивилизации. Андрюха и сам приехал только кое-что из бабкиных вещей забрать, пока родители заняты. Машины у него, конечно, не было, но забытые фотографии можно было легко увезти в рюкзаке, а оставленную банку засолов он собирался прикончить самостоятельно. Когда к вечеру будильник на шесть утра воскресенья — к единственному приходившему в соседнее село автобус у — уже был поставлен, фото найдены и бережно упакованы, а банка патиссонов съедена, Андрей решил пройтись по единственной улице. Всё же попрощаться захотелось. Виды были ожидаемыми: дворы заросли, сады одичали, окна разбиты, дома покосились. Магазин «чипок» перестал работать уже лет пять как — а ведь Андрюха бегал туда покупать мороженое за пять рублей. Единственным, что не поменялось, был дом Виталича — старый, еще дореволюционной постройки — мрачно нависающий над центром улицы. Андрей улыбнулся — этот дом он отлично помнил. Да, он был незабываемой частью его детства. С облезлыми стенами, железными сплошными ставнями, ржавой скрипучей дверью с тяжеленным навесным замком и угрюмой ветхой мебелью внутри. Но главной частью был сам хозяин дома: брюзгливый, вредный старик, гонявший его всё детство, как, впрочем, и всех детей в округе. Виталич — личность интересная. До развала союза он был, что называется, ярым партийцем и «в каждый бочке затычкой», если верить бабке. После — сначала ударился в мистику и экстрасенсорику, потом, когда в деревне ненадолго построили церквушку, а по телевизору появились каналы типа «спаса», заставил весь дом иконами и начал заряжать воду у телевизора. Была у него характерная черта — при всей общественной популярности каждого из его интересов, Виталича не переносили буквально все. И он отвечал тем же. За всю жизнь он любил, наверное, только свой старый Москвич, да и тому от него временами доставалось. Под старость дядьку, и так всегда бывшего скрытным, окончательно зашибла паранойя, и дом, в котором тот провел всю свою жизнь, оброс почти военной бронёй на окнах, тяжелыми запорами и стальными дверьми. Таким его Андрюха и узнал: злобным стариком, который ходит в церковь по воскресеньям, но при этом однажды больно ударил Андрюшку клюкой, когда тот как-то не так перешагнул через порог. Но именно эта часть его детства изменилась меньше всего: дом разве что стал немного более обветшалым, а сам Виталич… Жил ли там ещё? Последние годы он почти ни с кем не контактировал, так что кто его знает. Правда, когда Андрей проходил мимо его дома, в окне спальни, кажется, горел свет. Может, зайти поздороваться? Нет, подумал Андрей, не стоит. Он не питал к этому старому человеку никакой глубинной ненависти, это было бы глупо. Просто хотел быть от него как можно дальше. Андрюха, вдоволь нагулявшись по местам своего детства, вернулся домой в темноте. Уже на грани сна и яви ему привиделась длинная фигура, нависшая над ним. В странном головном уборе, похожем на какой-то кокошник, вот только сплошь чёрная. Тогда, сквозь сон, Андрею это показалось даже забавным. Экие у него демоны сонного паралича!  — Несут покойника — холодно сказала она. Голос был не громче, чем шум деревьев за окном, но Андрей услышал отчётливо. — Буди всех спящих в доме, или он заберёт их с собой. «Всё-таки мать что-то добавляет в эти патиссоны», подумал Андрей, окончательно засыпая. А ночью ему снился сон: поле, затянутое туманом. Во все стороны — бесконечные ряды колосьев, уходящие в далёкий осенний дым. А посередине — Виталичев Москвич. Новенький, как с завода сошел. Андрюха глядь — а в нём сам Виталич за рулём сидит. Обычно он бы сразу при таком раскладе оттуда деранул, пересекаться с этим озлобленным человеком лишний раз не хотелось совершенно. Но схватившийся за баранку старик, непонимающе вглядывающийся в лобовое стекло перед собой, выглядел совершенно не пугающе, скорее комично. Подумав, Андрюха подсел на заднее сидение и спросил:  — Что, отец, завяз? Водитель молчал. Он что-то пытался разглядеть там, в тумане. Сухопарые пальцы сжались на руле мёртвой хваткой. — Куда едем, Виталич? — спросил Андрей снова с беззлобной ухмылкой. — А, Адрюха, ты, — буднично ответил тот, будто они каждый день общались. — Да вот никуда, как видишь. Старик озадаченно щурился, бегая глазами по немногочисленным москвичёвским приборам, будто пытался обнаружить там причину проблемы. Потом снова уставился в покрытое моросью лобовое. Андрей и сам поглядел в туман, но ничего не увидел, кроме застывшего безветренного поля. А вот Виталич вдруг напрягся.  — В общем, тут такое дело, Андрюха. — Старик, наконец, повернулся к Андрею. Хриплый, прокуренный голос был необычно спокойным. — Сходишь, посмотришь на моё тело? Парень не успел даже сообразить, что ему сказали, как вдруг его вышвырнуло обратно, в реальность, на старые потёртые бабкины простыни в васильках. *** Андрюха не мог поверить в то, что делает. Вот за каким чертом ему следующим вечером взбрендило сюда лезть? Совесть, видишь ли, заела после сна — а что, если старому человеку плохо? Парень перелезал через поломанный забор, чертыхаясь, когда вдруг увидел у дома… Нечто. Кого-то. Эти существа, чем бы они ни были — поехавшей Андрюхиной кукухой или какой-то неводомой НЁХ — были такими же, как и то, что пришло ему во сне. — Мы не спали в купальскую ночь, чтобы выследить ведьму, — он услышал, как они переговариваются — Но ведьма тогда ушла! Существ было трое, все — разного роста. Все — чёрные, как сингулярность. В странных, будто погребальных одеждах с кокошниками.  — Нужен один с человеческими глазами — тоненьким голосом пропела низенькая. — Хотя бы одни глаза, чтобы справить! — ответила средняя. Голос у неё был противный, словно подвывающий. — Этот подойдёт, — холодно сказала самая длинная. И существа обернулись к нему, уставившись своими круглыми, как блюдца, белёсыми глазами. Они не ходили, они плыли по земле. — Кто вы такие? Что вы здесь делаете? — Андрей не мог, просто не был способен переварить происходящее, — Я вызову полицию!  — Нет связи, — спокойно ответила высокая. Существа подплывали ближе. — Мы не любим эту… Эту вязь, — проблеяла вторя, чуть пониже. — Мы бдим. Больше некому!  — Но теперь ты будешь бдить с нами — жизнерадостно заверещала маленькая. Прежде, чем он успел что-либо сообразить, они закружили его в танце, схватив за руки, а он, словно в бреду, не кричал и не сопротивлялся. Кружа, существа вели его в пасть старого здания: все замки сами собой открылись. Комната за комнатой, они плыли по мёртвому, выеденному временем дому. Наверное, так черти затаскивают души грешников в ад, подумалось ему. Вверх, по допотопной деревянной лестнице, ближе и ближе к единственной комнате, где горит свет.  — И что теперь? — спросил Андрей слабым голосом, когда они дошли до цели. На кровати, накрытый одеялом с головой, лежал хозяин дома. Тусклый свет от запылившейся настолки отбрасывал неподвижную тень от очертаний его тела на цветастый настенный ковёр. — Нам нужно спровадить его. Ты нам поможешь.  — Да чем я вам помогу то? — К Андрею вернулась часть его здравого рассудка  — Просто будь здесь и держи свечу, пока петух не пропоёт. — Не хочу я! Я его даже не знал толком, — взмолился Андрей.  — Человек — самое высокое из существ вдруг внимательно посмотрело на него. — Ты знаешь, что такое вечность? Андрей, как заговоренный, принял из его рук маленькую восковую свечу. *** — Простите, но если притвориться на секунду, что я сейчас не ловлю самый эпический приход в моей жизни от маринованных патиссонов… Как это всё вообще работает?! Они сидели в этой комнате с мёртвым телом уже много, много часов, держа почему-то не гаснущие свечи. У Андрюхи, несмотря на ужас, начинали появляться вопросы. — Этот человек — продолжал он, неожиданно для себя глядя на существ почти бесстрашно — не верил ни в бога, ни в чёрта, ни в какого-нибудь там Перуна, ни, даже, кажется, в партию. Или верил, но во всё сразу — и ни во что конкретно! Андрей махнул рукой в сторону стены, где рядом с портретом Ленина красовался пыльный иконостас, а поодаль — календарь за 96 год. Этот человек, подумал Андрей, всю жизнь прятался за какими-то символами. Одними, потом другими. В каком мире он жил — за всеми этими защитными чарами из общественно-правильных речёвок, суеверий и запертых наглухо железных окон? Во что действительно верил? Этот советский человек, который всю жизнь боялся, что за ним придут. «Придут» — это вдруг такая универсальная, понятная фраза здесь, в доме, похожем на крепость, не только и не столько физическую. В доме, словно постоянно готовом к нашествию: своих, чужих. К борьбе со всеми сразу — и никем конкретно. Вот, собственно, пришли, в конце концов. И что теперь? Ликов икон не видно под пылью. Ленин с плаката смотрит куда-то в светлое будущее, насквозь всех. Мисс март с календаря игриво подмигивает. Прорехи древнего сруба под рваными обоями скалятся, отплевываясь паклей. — Что мы вообще с ним делаем, куда «справляем»? — Голос Андрея стал хриплым. Что-то подкатило к горлу. С чего бы? — Кто вы? Какая-то языческая хрень? Ангелы, черти? Почему вы здесь? «Потому что больше некому» — вспомнил он вдруг. Фигуры причудливо-извивающиеся — словно издеваются. Но глаза льдистые, тускло светят. Смотрят прямо, не моргая, и молчат. Держат свечки маленькими чёрными руками — пламя дрожит, но не гаснет. — И что теперь? — Спросил он уже вслух, ещё помолчав. — А теперь — ответила старшая, — скоро рассвет. Андрей вздрогнул, услышав стандартную «самсунговскую» мелодию будильника, возвещающую о наступлении шести утра. Петух пропел. Тени и мертвец пропали, оставив его одного. Андрей ещё какое-то время сидел, ошарашено глядя в пустоту перед собой, а потом — выключил последний в деревне свет.