Будем смотреть на город

Сидела на какой-то скамейке. Одна. Ночью. Посреди незнакомого города. Сидела, плакала и думала: ну не дура ли, что согласилась на это безнадёжное предприятие. Как будто не понимала заранее, что, оставшись наедине, они неизбежно поругаются опять. Как будто не очевидно было, что она расплачется и хлопнет дверью гостиничного номера. И уйдёт вот так в ночь, непонятно, куда и зачем. Совместное путешествие было последней попыткой спасти трещащий по швам брак. В последнее время — сплошные ссоры и скандалы. Так, как будто не они всего каких-то два года назад страстно клялись друг другу в вечной любви. Как будто не они, счастливые, улыбались со свадебных фотографий. Билеты именно в Вильнюс взяли случайно. Было совершенно неважно, куда. Просто в Вильнюс были неплохие скидки. Ничего не знали об этом городе, но решили довериться судьбе. Она даже собиралась с воодушевлением. Даже положила в чемодан красивое платье и туфли на каблуках, чтобы переодеться вечером из любимых кроссовок и толстовки и пойти ужинать в ресторан. Прилетели ночью. Заселились в первую попавшуюся гостиницу. Собирались лечь спать, а утром уже пойти гулять, исследовать город, пить кофе из первых попавшихся кофеен и надеяться, что обилие впечатлений примирит их с существованием друг друга, может, даже сделает союзниками. Позволит вспомнить, почему они два года назад поженились, что нашли друг в друге. Собирались лечь спать, но вместо этого поругались, по-глупому совершенно, и она отвесила ему пощёчину и выбежала в холодную виленскую ночь, под пронизывающий до костей ветер. И теперь сидела и плакала. И не знала, что делать дальше, знала только то, что обратно в гостиницу она не хочет. — Сударыня, — вторгся вдруг в сознание вкрадчивый голос, — позвольте полюбопытствовать, можно ли помочь вашему горю? Оно, видите ли, нарушает только установившуюся сегодня здесь хрупкую гармонию. Пикапер хренов. Ну почему. Почему. Был бы здесь Юрка, ни один дурацкий пикапер бы к ней не подошёл, но Юрка в гостинице, она здесь, они поссорились, и непонятно, что теперь, и разбираться ей самой. Подняла глаза на незваного гостя, сказала решительно и зло: — Моей маме зять не нужен. Точно. Тот уставился на неё растерянно, молчал с минуту, а потом, когда она уже понадеялась, что ему хватит совести развернуться и уйти, вдруг расхохотался, да так звонко и искренне, так заразительно, что и она невольно улыбнулась. — Вы неправильно поняли мои намерения, уверяю вас. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Хотите кофе? — Ч-что?.. — Кофе. Нет, я не соберусь после этого на вас жениться. Просто горячее на таком ветру согревает и успокаивает. И, возможно, улучшает настроение. Незваный гость бесцеремонно устроился на другом краю скамейки, выудил откуда-то из внутреннего кармана своего пальто термос и протянул ей колпачок, полный изумительного горячего кофе. И она почему-то взяла, хотя кто, скажите на милость, пьёт на улице в незнакомом городе из чужих термосов? Но терять было нечего, выпить горячего хотелось отчаянно, а кофе оказался совершенно изумительным на вкус. — Вот так. А теперь рассказывайте. Что за горе у вас случилось? — Да какое горе, — буркнула зачем-то. — Просто Юрка козёл. И глупо это всё. Не стоило сюда и ехать, это ничему не поможет. — Козёл, говорите? Такое звание ещё заслужить надо. — Так он заслужил! Уже и не помня о своих опасениях относительно этого незнакомца, зачем-то рассказала ему всё. И о том, как познакомились с Юркой в летнем лагере, в школе ещё, и как поженились, когда она перешла на второй курс, а он на третий, как первое время жили душа в душу, а потом начали ссориться, и что она устала от этого, невыносимо устала, и ей предстоит дипломный год в университете, самый тяжёлый, надо сосредоточиться на учёбе, но всё из рук валится, и они решили приехать сюда, понадеявшись, что совместная поездка что-то исправит, но она не исправит ничего, конечно же, ничего, глупо было на это надеяться, и она так устала, и совершенно не знает, что делать дальше. Говорила и плакала, плакала и говорила, а он слушал внимательно, глядя на неё глазами, бездонными, как вечность, и ничего не говорил, только время от времени подливал кофе. А потом слова кончились, и слёзы кончились тоже, и, по-видимому, чудодейственный кофе в термосе, и она сидела на этом пронзительном виленском ветру, тёрла руками красные глаза и думала, что глупо было, наверное, исповедоваться вот так первому встречному. — Простите, не сдержалась. Спасибо, что выслушали. И за кофе. Потрясающий кофе. Я теперь ваша должница. — Ну что вы, — он улыбнулся, — помогать оказавшимся в беде — это мой долг. Собиралась сказать что-то ещё, но тишину ночи нарушил оглушительный кошачий мяв. А мгновение спустя на колени к незнакомцу забрался и бесцеремонно лёг огромный рыжий котяра. И тот как ни в чём не бывало почесал его за ухом. — Это ваш? — растерялась и удивилась. — Можно и так сказать. Хотя скорее это я его. А теперь простите, сударыня, у нас дела. Если мне будет позволено дать вам совет, идите к вашему Юрке и ничего не бойтесь. Всё будет хорошо, вот увидите. Встал, подхватил кота и растворился в темноте. А она осталась. Мёрзнуть и осознавать, что надо и правда идти в гостиницу. Там хотя бы не холодно. Встала, сделала пару шагов и вдруг замерла — на миг почудилось, что вляпалась головой в паутину. Даже провела рукой по волосам. Но нет, всё чисто. А когда опустила руку, почему-то неудержимо захотелось улыбаться. И к Юрке. — Куда ты подевалась, сумасшедшая? Я, кажется, все окрестные кварталы обошёл… Юрка вскочил навстречу, глаза светились беспокойством и любовью, совсем как раньше, а на тумбочке у кровати стоял букет её любимых георгинов, которого тут точно раньше не было. — Юрка… — прошептала одними губами, не отрывая взгляда от цветов. — Откуда… — Откуда надо. Иди сюда. Я тебя больше не отпущу. Никогда. Никуда. Сбросила куртку прямо на пол и обняла его, такого родного, тёплого и надёжного, прижалась всем телом, нащупала губами губы. А потом вслед за курткой полетели её кофточка и лифчик, его рубашка, потом расстёгивали друг на друге джинсы, с трудом справляясь с тугими неподатливыми пуговицами. Его язык скользил по её шее, по ключицам, по груди, зубы ласково прикусили сосок, потом второй. Он швырнул её на кровать и навалился сверху. — Ты моя, слышишь?.. Я люблю тебя… Мы будем вместе… И она ощутила его в себе и закричала, от удовольствия, от счастья, от того, что он принадлежит ей, а она ему. Его ладонь заткнула ей рот: — Тише… услышат… Ей было всё равно, пусть слышат, пусть знают, что они вместе, что они любят друг друга. Она лежала и плакала от счастья, огромного, всепоглощающего, а он толкался в ней резко и сильно, отчего по телу разливались волны наслаждения, а потом затих и поцеловал в лоб, бережно, как два года назад, или даже ещё раньше, когда они, совсем ещё юные, целовались за корпусом в летнем лагере, боясь, что сейчас придут, увидят, будут ругать, но совершенно не в силах оторваться друг от друга. — Ты сумасшедший… — прошептала она. — Но ты мой. Ты мой, я твоя, и так будет всегда… А утром мы пойдём гулять. Будем смотреть на город. Он красивый. Хорошо, что мы сюда приехали. *** — Мяу! — требовательно выдаёт Нёхиси. Я со вздохом предъявляю ему пустой термос: — Прости, ей было нужнее. А тебе зачем? Ты всё равно кот. — Мяяяяу!!! — Пошли к Тони, он ещё сварит. Ночь нам предстоит длинная. А какая девушка, ты заметил? Зацепила Сеть — и почувствовала. Вот бы познакомиться с ней поближе. — Мяу! — Не сейчас. Сейчас у неё её Юрка. А мы идём к Тони за кофе. А вот утром я бы с ней столкнулся. Интересно. Нёхиси устраивается у меня на шее, как меховой воротник. — Так и будешь лежать? — Мяу! — Ладно, пошли… — сдаюсь я. Благо, до кафе Тони здесь всего пара кварталов.