"Жажда"

В хвойных лесах Аляски, где воздух от невероятно холодной температуры быстро лишается водяных паров, земля быстро отдаёт свою жизнь: нет воды – расти нечему, кроме огромных деревьев, уходящих корнями в далёкие подземелья. Даже собаке очень холодно. Надо встать, скулит Балто. Привстаёт: и вроде лапа болит несильно, можно двигаться. Надо сообщить своим, что спасся, падая с утёса, что живой, они же там, наверху, наверняка волнуются… Но скоро Балто начинает колотить нестерпимый озноб. Кровь, густая, похожая на обезвоженное пюре – из-за раны и из-за недостатка воды, едва течёт по телу, и от этого холодно втройне: как будто насквозь промёрз застывшим в воздухе льдом. Может, ну тебя к чёрту, вылизывает Балто свою рану. Как было в городе хорошо: а он-то думал, там он голодал… Трясёт так, что зуб на зуб не попадает, а из глотки вместо призывного воя выдавливается какой-то писк. Даже позвать никого не может, а их всего-то пятьсот метров утеса разделяет – меньше километра. Никогда в жизни так не замерзал, подшерсток густой, но сейчас есть вероятность умереть не от раны, сломанных костей или этого ужасного мороза, а от жажды – почему-то пить хочется невероятно. Днём, когда они убегали, где-то потеряли свою провизию. А ветер-то усиливается. И прибежища нет нигде, пройдёт мимо голодная стая… или медведь, чего лучше… Кстати, может быть, Стилл и был прав, и на самом деле он не только по происхождению ненормальный. Вон, уже говорит сам с собой… Хотя да какая тут нормальность, при таких-то обстоятельствах. Даже Борис, старый ворчун, подтвердит. Тут не только с собой говорить начнёшь… Надо вставать. Неужто он подтвердит слова Стилла – пса, бросившего своё дело? Вот он встанет, дойдёт до ребят, и… Не хочу. Не могу. Болит вообще всё. И утёс гладкий, как лёд, не поднимешься по такому. А куда он денется? От него – от него! – всё зависит: дело, дети, лекарства… Если они умрут из-за него, он себе никогда того не простит. Так что хочет, не хочет – надо. Трудно, но он же сможет, должен это сделать… Ни маленького камушка, чтобы зацепиться и подняться вверх, и никакой защиты от ветра. Кроме деревьев, пожалуй. Это предел. Через месяц, когда обезумевшие от горя родители отправятся искать пропавшие сани с лекарством, выяснится, что они с упряжкой проделали путь в восемьдесят километров. А по ощущениям – будто все двести. Значит, ещё немного осталось… И Балто встал, и неуверенно, пошатываясь от раны в лапе, пополз в гору.