Имя — это власть

Обжигающе-холодные капли скользят по загривку, но сам дождь, шедший уже который день, наконец прекратился. Оглядевшись, Себастьян Моран понимает, что перешедшее ему по наследству не так давно фамильное поместье осталось далеко-далеко позади, впрочем, как и всё остальное. Погружённый в свои мысли и все ещё не находящий сил двигаться дальше в одиночестве, он оказался здесь, у ступеней, ведущих к кафедральному собору. Моран горько усмехнулся бы, если бы смог. Кутаясь в дорожный плащ, он озирается вокруг. Уже стемнело, ливень, судя по лениво стучащим по каменным дорожкам одиночным каплям, может начаться вновь, но что-то не даёт ему просто уйти. Шелест листвы в яблоневом саду неподалёку — словно шёпот. Мягкий и бархатный, но настойчиво зовущий за собой. В вечерних сумерках у фонтана, украшенного полудюжиной мраморных статуй, мелькает силуэт, и машинально схватившийся за рукоять револьвера Моран тут же отпускает оружие. Успевает заметить, как непривычно дрожит ладонь, чего прежде никогда не случалось. Образ отца, твёрдо вбитый в подкорку подсознания, смотрит презрительно и совсем не удивлённо. — Дурацкий кот, — произносит Моран, тщетно пытаясь разглядеть изящную фигурку чёрного кота, показавшегося всего на долю мгновения. — Ты-то что здесь забыл, в такой глуши? «Джентльмену не пристало показывать своих чувств, — говорил отец. — Чувства — это слабость, удел глупцов и трусов». Джентльмен должен беспрекословно следовать несомненно мудрым наставлениям предка, быть пешкой в его руках, а не пытаться проявлять своеволие и уж тем более влюбляться в кого не следует. Граф Арчибальд Моран, известный в прошлом военный и политический деятель, скончался несколько недель назад, оставив после себя больше карточных долгов, чем денег, и пребывающее в глубоком запустении поместье, но даровав сыну свободу. Вот только тот, едва начав дышать полной грудью, был сбит с ног самим мирозданием и до сих пор ощущает себя выброшенным на берег и не способным сделать и вздоха. Ричард — тот, в кого влюбляться не следовало — слёг с горячкой через два дня, врачи же лишь отводили взгляд, не в силах помочь. Чувства, привязанность и любовь — это слабость. Но без них, без Рича — лишь выжженная пустыня да бесконечная, обжигающая глотку горечь алкоголя. Моргнув, Моран вновь смотрит на парапет фонтана, видя там уже знакомого кота. Угольно-чёрная шёрстка поблескивает в ярком лунном свете, словно отражая россыпи звёзд, взгляд же животного, направленный прямо на него, настолько осознанный, выжидающий, что Морана берёт оторопь. Не знай он, что магия осталась в прошлом, истощилась сотни лет назад или же просто ушла из мира, посчитал бы, что видит пред собой кого-то из волшебников. Кот чуть склоняет мордочку, и Моран готов поклясться собственной шкурой, что тот кивком указывает ему на двустворчатую дверь. — Заперта, приятель, — хмыкает он, мысленно прощаясь со своим рассудком. Быть может, он окончательно потерял меру, пытаясь бутылкой виски заглушить гнетущую пустоту в грудной клетке, может, все это — лишь бред путающегося сознания? — С чего бы ей быть открытой ночью?.. Небосвод вдруг расчерчивает ветвистой вспышкой молнии, ударяющей в одну из статуй фонтана, кот, совершенно спокойный, пружинисто спрыгивает на асфальт. Из-за мощных раскатов грома Моран не сразу замечает шум вновь начавшегося ливня. Дверь ожидаемо не заперта. *** Неф, встречающий его тишиной, нарушаемой лишь лёгким треском огня в лампах, огромен. Колонны, устремляющиеся вверх и поддерживающие арки, там и здесь украшены потрескавшимися от времени статуями, Моран сбивается со счёта на второй дюжине, с интересом рассматривая ближайшие к нему фигуры. — Я жду. Бесплотный голос эхом дробится вместе с гулом его собственных шагов, разносящихся по бескрайнему залу. Застыв на месте, Моран слышит глуховатый — и в то же время звонкий — неестественный смех, отчего-то вызывающий у него ассоциацию с опасным горным ручьем. — Жду, — вновь повторяет бесплотный голос, и одна из статуй, викарий в полном облачении, вдруг приходит в движение, указывая узкой старческой ладонью в полумрак. — Себастьян… — Кто ты? Его рык тонет в пустоте, обрушивающейся уже через пару мгновений дробным эхом смеха таинственного незнакомца. Это не может быть чьей-то шуткой, слишком многое Моран видел, слишком реальным всё это выглядит, слишком похожим на… магию. — Покажись, — твёрдо произносит он, вспоминая якобы древнюю форму обращения, подслушанную краем уха в таверне у спорящих меж собой джентльменов волшебников. Кто бы или что бы это ни было, говорили они, оно должно подчиниться. Он продолжает продвигаться по нефу и краем глаза видит, как остальные многочисленные статуи приходят в движение, зал заполняется десятками, сотнями переплетающихся голосов, а затем всё вдруг так же резко смолкает. Темноволосый незнакомец, возникающий прямо из воздуха, утопает в тёмно-зелёном, сплетённом из трав и цветов плаще. Делает несколько лёгких шагов в сторону, небрежно касается пальцами серебристой фибулы и скидывает верхнее одеяние, оставаясь в изящном серебристом костюме. — Обычно я не подчиняюсь приказам, предпочитаю приказывать сам, но в качестве исключения… Он подходит ближе, каблуки серебряных туфель стучат по мраморным плитам, от них же струится, разбегается подобно живым змеям изморозь. Оборачивается вокруг своей оси и усмехается; Моран же чувствует, что не сможет отвести взгляда, даже пожелай он сделать подобное. Изображения в книгах со сказками, которые когда-то были былью, лгут, фейри — Моран уверен, что это один из них, — ещё прекрасней. — Я думал, вы исчезли, — он видит, как могущественное создание иронично вскидывает тонкую бровь. — Разве тебе дозволено находиться здесь?.. Оно смеется — всё так же неестественно. Моран чувствует, как холод сковывает его тело, звук же подобен хрустящему под ногами тонкому льду. А под ним — бездонное озеро, способное поглотить его навеки, стирая из реальности и обращая в невзрачную тень. — Мне дозволено всё, — просто произносит фейри. Под светлой, будто бы заледеневшей тоже кожей играют желваки, чёрные глаза же словно вобрали в себя весь доступный свет. — Я не жалкий демон, заключающий мелкие сделки. Я дух, я сама природа, её воплощение, от пронизывающего ветра до палящего солнца, от снежной лавины до взрыва вулкана… Моран тщательно пытается собрать те обрывки информации, которые слышал когда-то, ещё в самом детстве, но чувствует, что практически ничего не знает. Фейри — сильнее всех волшебников, когда-либо существовавших; последние обращались к ним, когда сами были бессильны, те же совершали невыполнимое. — Зачем ты позвал меня к себе? Завёл сюда? — Разве это я звал? — хмыкает фейри, на мгновение закрывая пугающе глубокие глаза. Морану кажется, что он замечает изморозь, поблескивающую даже на кончиках ресниц, что он смотрит в саму тьму. — Это сделал ты, Себастьян. Ты потерян, вот-вот сорвёшься в бездну. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? — осознав глупость вопроса, Моран добавляет: — Как зовут тебя? — Сколько вопросов, мой дорогой, сколько вопросов… — мелодично тянет фейри, поправляя лацкан узкого сюртука. — В какой-то мере, пусть и незначительной для меня самого, имя — это власть. Ключ, если пожелаешь, так символичней. Я пришёл, чтобы помочь тебе. Фейри могут совершить невыполнимое. — Ты можешь воскресить его? — Моран сам не верит, что просьба срывается с уст, насколько нереальным кажется подобное, несмотря на всё, что происходит прямо сейчас вокруг. — Мог бы. Фейри подходит ближе, замирает на расстоянии вытянутой руки, и Морану интуитивно хочется тоже сделать шаг, втянуть запах, коснуться волос цвета вороного крыла, убедиться, что собеседник реален, из плоти и крови, а не только из тумана и холода; но он не уверен, что хочет знать ответ. — Он не заслужил этого, — произносит он, стоит молчанию затянуться. — Умереть так рано. — Не заслужил, — бесстрастно соглашается фейри, неожиданно зябко и так по-человечески поводя плечами. Так… знакомо. — Мог бы, но не стану. Этого он тем более не заслужил, слишком много времени прошло с его смерти, души здесь больше нет. Моран бессильно прикусывает нижнюю губу, глядя на фейри и только сейчас понимая, кого тот ему всё это время напоминал чертами лица. Что это, часть его могущественной магии?.. — Нет, — вдруг решает ответить на невысказанный вопрос фейри. — Мы были знакомы с тобой и Ричи прежде. — Моран недоумённо моргает, но, прежде чем он успевает открыть рот, собеседник поясняет: — Не здесь. И даже не в прошлом. Морану чудится короткое и собственническое «Себ», сказанное уже знакомым перекатистым голосом, но фейри молчит, лишь едва уловимо и так понимающе улыбаясь одним уголком губ. Фейри достает из щегольского сюртука карманные часы, задумчиво пробегает кончиками пальцев правой руки по их циферблату, и Моран задерживает дыхание. Стрелки часов движутся в обратную сторону, фейри назвал его любовника именно так, как он сам его называл, и происходящее совсем не похоже на сон. Моргнув от резкой вспышки света, он видит два прозрачных силуэта, скользнувших из тумана прямо между ним и фейри. Легко узнаваемых, хоть эта версия могущественного существа и выглядит более человечной, облаченная в костюм странного кроя, позволяющая своему партнёру по танцу — ему — вести. Под краем своего укороченного сюртука он с ухмылкой замечает кобуру револьвера. — Через десять дней без меня в этой реальности ты глупо погибнешь, — фейри тоже смотрит на танцующих, отходя обратно к стене и прислоняясь к ней спиной. Прячет часы на золочёной цепочке, понижая голос до интимного полушепота: — Мне не нравится, когда ты погибаешь, Моран. Я помогу тебе. Верну смысл. Найду занятие по душе и подобающее мастерству, только позволь… Фейри заключают сделки, напоминает себе Моран, об этом известно всем. Никто в этом мире, включая ставшее давным-давно мифом магическое создание, не делает ничего для другого безвозмездно — это ещё очевидней. — Я ведь даже не волшебник, — говорит он. Фейри иронично вскидывает бровь, легко пожимая точёными плечами, затянутыми бархатом. Прогремевший сверху взрыв заставляет Морана резко вскинуть голову, тут же, на одних инстинктах, броситься к своему собеседнику и, сбив его с ног, накрыть собой. Осколки многочисленных витражей, всего пару секунд назад летевшие прямо к ним, возвращаются обратно, с шелестом собираясь воедино и обретая первозданный вид. Это происходит снова и снова, по мановению чар, будто не имеющий исхода цикл. — И в услугах какого же волшебника я нуждаюсь, позволь узнать? — хмыкает фейри под ним — из плоти и крови, глядящий широко распахнутыми глазами и потирающий ушибленный бок, когда Моран помогает ему подняться. — Прекрасно. Кажется, всё будет даже быстрее, чем я думал, тигр… Моран непонимающе моргает, глядя на то, как кружащая в танце пара растворяется в тумане, словно сорванный резким порывом ветра белесый пепел. Подчиняясь изящному движению тонкого запястья фейри, силуэты появляются вновь, окружённые другими. Они словно смотрят в мутное полотно зеркала: стоит протянуть руку — и прикоснёшься к кованой ограде крыши, сможешь остановить, сумеешь спасти. Фигура фейри выглядит особенно уязвимо — у самого края бездны, под порывами стихии, цепляющаяся за подол короткого пальто. — Я тоже падаю. Иллюзия исчезла, они снова наедине. Опустив глаза, Моран видит повёрнутую вверх ладонью руку. Фейри говорит без слов, звуча прямо в самом сознании, заменяя собой его внутренний голос и прогоняя прочь образ старика-отца. Отрицание любви, отрицание чувств — слабость, удел глупцов, а трусость тиграм не присуща, им даже слово подобное неведомо. Ему нужен он. Весь, без остатка, как компаньон, как тот, кто не позволит сорваться в бездну и не утащит в собственную, тот, с кем падение никогда не окончится, обратится в полёт. Ему не нужно отвечать согласием вслух, им не нужно заключать сделку; в глубоких омутах глаз фейри Моран уже видит их двоих, кружащих в тревожном и пугающем всех других танце. — Джим. Мое имя.