***
Свежий воздух всегда приносил удовольствие Сансу. Хоть он и был ленив, он все-таки любил иногда проводить короткие прогулки с самим собой. Сейчас он сидел под деревом в парке и наблюдал за людьми и монстрами, что шли туда-сюда по своим делам. Куда они шли его не интересовало, но было интересно следить. Ещё в Подземелье у него была странная привычка, следить и анализировать монстров. Связано ли это с его способностями или нет, не знал даже он сам. Впрочем, не стоит думать об этом сейчас. С последнего приступа прошла неделя. Дыр больше не появлялось, а вот чесотка мучила его. Брат всегда спрашивал, в порядке ли он, на что старший подправлял маску на лице, отшучивался и говорил, что все хорошо. Чаще всего Папайрус верил, но в последнее время он все больше ловит на себе грустные взгляды брата. Папс не тупой, наверное уже догадался, что что-то не так, что все намного хуже. — Прости Папс, твой брат идиот, — прошептал Санс, прикрыв глазницы. Люди и монстр веселились, играли в мяч, теннис и другие уличные игры. Дети бегали, прятались, а кто-то судя по всему после на свидание со своей второй половинкой. Жизнь кипела, все были счастливы и радовались, один только монстр сидел под деревом и отчитываться свои последние дни, если не часы. Это вечное ожидание гибели, ощущение приближение худшего утомляло. Хотелось чтоб уже все закончилось и если это означает смерть — да будет так. Лай собаки прервал мысли больного. Не успел он и голову повернуть, как в него вцепился пёс. Кабель сомкнул свою пасть на его руке, прогрызая клыками одежду, и начал тащить. — Колекс, нет! Фу, отнусти его, фу я сказал! — хозяин бежал в их сторону и пытался остановить пса. Хрупкие кости тут же захрустели и каждое отверстие стало кровоточить. Адская боль прошла по телу, из-за чего не удалось сдержать крик. Пес тащил его, а после них оставался грязный след из праха и крови на сочной зеленой траве. Его одежда порвалась и испачкалась, а сам Санс не мог и косточки призвать, чтоб отбиться от животного. Хозяин догнал из в считанные секунды (его протащили только на три метра?) и ударил пса, крича на него и ругая. Животное заскулило и отпустило его руку, в то время как сам монстр крыхтел, заточенный в ловушке боли. Было больнее в три раза, чем в последний раз, кровь не останавливалась. Он не слышал вопросов, не слышал криков, не слышал приезжающей скорой. Лишь боль, лишь слезы, лишь кровь.***
Запах спирта и других медикаментов ударил по носовой полости, заставив поморщиться. Санс еле-как открыл глаза и яркий свет резанул его по зрению. Пришлось несколько минут приходить в себя. Где он? Он в больнице. Как он сюда попал? Его…его укусила собака. При воспоминание об этом, фантомная боль прошлась по левой руке. Санс хотел её сжать, но не нашёл. Вместо неё был кусок ткани. Почему то от этого хотелось смеяться. Ему осталось недолго, буквально секунды, он уже рассыпается в пыль. Смешно до слез, до боли в костях. Начинающуюся истерику прервал громкий топот ног и резко открывшаяся дверь. Папирус вбежал в палату, тяжело дыша. — САНС! ХВАЛА АЗГОРУ ТЫ ЖИВ! ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? МНЕ ПОЗВОНИЛИ И СКАЗАЛИ ЧТО ТЫ В ТЯЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ…- Папирус взволновано смотрел на брата, пытаясь прочитать на его лице хоть что-то. Но дыра под глазом мешала ему сохранять спокойствие. Санс горького хмыкнул. Уже поздно что-либо скрывать. Брат здесь и все видит. Даже если он солжет сейчас, ему никто не поверит. Бессмысленно. Лучше сказать как есть. Но это лицо…лицо, что наполнено страхом за него и надеждой, что все можно исправить. Папирус всегда надеялся на лучшее и иногда это ему помогало справится с многими трудностями. Если Санс умрет — это подорвет его веру и сломает. А старший брат не хотел этого, не хотел чтоб его младший умирал, хоть и не физически. К сожалению, его никто не спрашивал, хочет он этого или нет. — БРА-… — Мне… Осталось жить два месяца. Я болен, на моем теле…формируются дыры… Папс, я умираю, это не лечится, — он не мог смотреть на лицо брата, на глазницы, что наполняются слезами. — Прости… Что не сказал раньше. Папирус горько всхлипнул и аккуратно сжал ладонь старшего брата. Она была в два раза меньше, слишком хрупкая, по сравнению с его большой ладонью, в красных перчатках. Папирус не готов прощаться.