And now we're cryin' and lovin' And now we're fightin' and touchin'
«Как же хорошо,» — думает Сяо Чжань, надевая легкую рубашку перед зеркалом. — «Что я все же поехал отдыхать именно на Мальту». Первый отпуск за полгода и такой удачный. Мальта — чудесное место, где отдыхаешь и душой, и телом, а люди вокруг добры и приветливы. После изнурительной ежедневной работы побывать на Мальте для самого Сяо Чжаня было практически словно побывать в раю. За те несколько дней, что он уже провел тут, мужчина успел посетить несколько экскурсий, посмотреть на знаменитый пушечный залп, даже половить рыбу на пристани возле домика, который снял. Надо будет поблагодарить Чжочэна, который так любезно посоветовал пожить именно в частном домике, а не в отеле — Чжань мог отдохнуть от людской суеты и посидеть в тишине, которую успел полюбить. От тишины никуда не денешься, когда ты одинок. Но Сяо Чжаню порой правда хотелось сбежать в этот тихий дом, потому что вокруг, в городе, одни семьи и влюбленные пары, отчего собственное одиночество становится еще ощутимее. Интересно, ему бы понравилось тут? — Хватит, — вдруг резко заявляет он собственному отражению. — Два года прошло. Угомонись. Забудь его. Он бы и рад забыть. Но сердцу не прикажешь. Может, именно поэтому сегодня Чжань решает действительно отпустить себя окончательно — впервые идет в бар. Напиться и отдохнуть, да, потому что он заслужил. Никаких мыслей о прошлом, никаких сожалений, ничего, кроме алкоголя и ночных улиц Валлетты. Преимущество ночных прогулок — легкая, едва ощутимая, но все же прохлада. Наконец-то можно, не умирая от жары и духоты, надеть шелковую рубашку и темные джинсы. Чжань, вообще-то, не рассчитывал на мимолетные связи этой ночью, потому что просто не признавал такое. Другие — пожалуйста, не ему лезть в чужие трусы, но сам такой опыт он иметь не хотел. Но это совершенно не мешало ему надеть то, что идеально подчеркивает его фигуру. Он делает это не ради кого-то. Ради себя. В первую очередь, ему надо любить самого себя, уметь себя баловать, обожать, знать свои преимущества. Сяо Чжань не считал себя самовлюбленным, нет. Он просто однажды уже обжегся, поэтому пришел к выводу, что если он сам себя не уважает — его не будут уважать и другие. Придя к такой простой на первый взгляд истине, Сяо Чжань понял, как многое это значит — всего за несколько лет у него появились хорошие друзья, несколько стабильных повышений, а самое главное — котик. Последний заменял Сяо Чжаню любовь. Потому что сил и желания заводить новые отношения у него просто не было. Он ненавидел себя за то, что любил так сильно. Надо же было влюбиться в малолетку… Надо же было узнать, каково это — когда любят без остатка. Теперь Чжань просто не мог переступить через себя и впустить в свою жизнь, в свое сердце кого-то. Никто не сравнится с Ним. А Он давно в прошлом. Порочный круг. Сяо Чжань выдыхает шумно и дергает за ручку двери. Больше никаких переживаний, хватит с него на сегодня. В помещении душно и людно, но после второго коктейля это перестает напрягать окончательно. Дурные мысли тоже больше не беспокоят, поэтому мужчина наконец чувствует приятное расслабление во всем теле. И снова мысленно нахваливает Мальту за то, что к нему совсем никто не пристает. Замечательный вечер. Чжань пришел в один из крупнейших баров Валлетты — двухэтажный, с огромной танцплощадкой почти под открытым небом. Неудивительно, что этот бар пользуется популярностью как среди местных жителей, так и среди туристов — коктейли вкусные, музыка хорошая, танцпол достаточно большой, места всем хватит. Видимо, тот, кто прямо сейчас там танцует, судя по свисту и улюлюканью толпы, окружившей площадку, действительно талантлив. Чертовы танцы. Чжань, ведомый алкоголем и интересом, тоже поднимается и бредет в сторону всеобщего восхищения. Начинает играть песня, которая пробирает его до мурашек — слишком личная, слишком больно слышать ее сейчас, когда вокруг все итак напоминает о прошлом. Пробиться в первые ряды оказывается довольно трудной задачей, потому что никому не хочется делиться своим местом. Да, тут определенно есть, на что посмотреть — молодые парни, видимо, команда, танцуют слаженно и завораживающе. У многих, однако, движения чуть смазаны, но невооруженным глазом этого ни за что не заметишь — Чжань видит недочеты только потому, что знает, как двигался бы профессионал. Он своими глазами наблюдал за настоящим произведением искусства. Опять мысли о нем. Взгляд Сяо Чжаня вдруг намертво приковывает один юноша, танцующий спиной к нему. Что-то в нем внезапно заставляет сердце биться чаще, а алкоголю перестать дурманить разум. Конечно, все это не больше, чем совпадение — просто схожий стиль и подача, ничего больше, это точно не… Ибо. Как так? Два года назад он был хрупким, ломким мальчишкой 18 лет, с узловатыми коленками, вечно в синяках и ссадинах от скейта, с ужасно спутанными волосами, стоящими колом от нескольких осветлений. Сейчас перед ним танцевал юноша, крепкий, в каждом движении — жесткость и четкость, он вырос почти на полголовы, вместо белой копны — почти черные волосы с синими кончиками. Другой, но все такой же красивый, Чжань уверен, хотя и не видит его лица. Он почти успевает скрыться в толпе, но Ибо ловит его взгляд за секунду до побега. И замирает. — Чжань-гэ, — одними губами шепчет, пялится так, словно призрака увидел, отчего вместе с Ибо на Чжаня таращатся еще половина танцпола. Чжань не находит в себе силы сказать даже тихое приветствие — слишком много эмоций, они переполняют его, собираются тяжелым комком в горле, перекрывают воздух. Ибо утаскивает его куда-то подальше от толпы, а тот бредет за ним, как в трансе, не понимая, что делать в такой ситуации. Музыка словно начинает идти в замедленной версии, а потом уши и вовсе закладывает, а они все идут, уже по улице, вдоль красивых зданий. Заворачивают в самую темную улочку. И Ибо льнет к нему со всхлипом. — Не верю, что это ты, — он сцепляет руки на шее мужчины, утыкается в шею — словно не было двух лет, проведенных порознь. — Скажи мне, что я сплю, и тогда я не захочу просыпаться. Чжань трясущимися руками зарывается в короткие волосы и инстинктивно прижимает ближе. Быстрее, чем успевает подумать о чем угодно. Старая привычка. — Это я… А это ты, — монотонно бормочет мужчина, рассеянно моргая. — Я пьян, должно быть, отключился в баре, и теперь это мой сон, а не твой. — Я настоящий. Чжань-гэ, потрогай, — Ибо берет чужую ладонь и прикладывает к сердцу, которое заходится, как бешеное, и Чжань плывет, совершенно точно плывет. — Как ты оказался здесь? — хрипит мужчина, не отрывая руки от груди парня. — Я с командой выиграл чемпионат, главный приз — отдых на Мальте, — у Ибо глаза светятся так, что луна блекнет на фоне, — Чжань-гэ, я скучал, я скучал каждый день. Надо соврать. Сказать, что приехал не один, что успел жениться, родить троих детей, а на Мальте он с семьей. Надо оттолкнуть сейчас, потому что Ибо слишком возбужден, слишком рад, до больного счастлив видеть его. Надо забыть эти глаза цвета брусники, смотрящие на тебя так, словно ты — все, что имеет смысл во всей Вселенной. Надо забыть, как приятно обнимать его, чувствовать легкий аромат сандала с чем-то морским, освежающим, как сам юноша. Надо забыть, как любил до сумасшествия, потому что все это — уловка, потому что человек перед ним давно ему не принадлежит. Надо… — Я тоже скучал, — шепчет Чжань, сцеловывая слезу, предательски катящуюся по скуле юноши. — Каждую минуту. Жалеет ли он? Сейчас точно нет. Что будет завтра не волнует совершенно, потому что вот он — родной Ибо, готовый, кажется, сорваться прямо сейчас с ним хоть в Антарктиду. Лишь бы вдвоем, лишь бы побыть рядом. Чжань позволяет себе забыть все — жалкие причины расставания, обиду, копившуюся два года, боль от одиночества, вообще все, что было с ним до этой самой секунды. Важно лишь то, что они вдвоем встретились здесь, на Мальте, и прямо сейчас в темной улочке большой Валлетты прячут от посторонних глаз самые нежные прикосновения. Это будет их тайной. Чжань осторожно ведет подушечкой пальца по щеке, проводит по нижней губе, неотрывно смотря в глаза, в которых хочется утонуть. Сложно разобраться, кто именно начинает поцелуй, от которого у обоих колени подкашиваются. Сяо Чжань осторожно придерживает Ибо за талию, прижимая еще ближе, еще теснее, ему недостаточно, ему катастрофически мало, он изголодался по ласке, заботе, любви, Ибо. Губы горят, опухают, дыхание слегка сбивается, но они не могут оторваться друг от друга. Такими глупыми сейчас кажутся все «важные» причины расставания, все ссоры и переживания. Два года в пустую из-за сраных предубеждений. Какая к черту разница, всем должно быть все равно на их отношения. — Я все еще твой, Чжань-гэ, — сдавленно скулит Ибо, как щеночек утыкаясь носом в Чжаня — его тоже переполняют чувства, Чжань понимает. — Я всегда твой мальчик, всегда. Мужчина не отвечает — лишь переплетает их пальцы и целует его костяшки. К чему вообще слова? Из-за этих самых слов когда-то давно им пришлось разойтись. Сейчас важно, что Чжань каждой чертовой клеткой тела чувствует чужую дрожь, трепет, предвкушение. Больше его не волнует ничего. Весь мир — человек напротив. — Пойдешь со мной? Тебя не потеряют? — Мне уже не 18, Чжань-гэ, — Ибо улыбается, солнечно, как умеет только он, только Чжаню, — Веди меня. Чжань ведет Ибо целомудренно за ручку, а его самого ведет не по-детски ото всей ситуации. Разве могут быть такие совпадения? Разве может все быть так хорошо? Мысли появляются хаотично, а потом снова путаются в клубок, словно намекая, что сейчас время отключить голову и включить сердце. Он так и поступает, когда чувствует, как Ибо доверительно сжимает свою ладонь в его и хихикает. Тихо, влюбленно, почти интимно, предназначая это все только одному человеку. Чжань улыбается до боли в скулах, смаргивает нахлынувшие слезы счастья. А потом открывает дверь своего съемного домика и впускает Ибо. В комнату, в дом, в жизнь, в сердце. Тот заходит осторожно, осматривается, глядит на Чжаня как-то с недоверием — «так бывает?», — читается в его глазах. Они оба не верят, просто не могут, слишком внезапно, слишком сладко, чтобы быть правдой. Проверяют, целуясь, вкладывая в каждый поцелуй всю накопленную нежность, перерастающую в страсть. Чжань не без удовольствия отмечает, что пускай Ибо и подрос — он все еще его малыш. Да, внешне он возмужал, но под этой оболочкой все такой же ранимый, ломкий, чувственный ребенок, которого хочется заласкать до безумия, спрятать ото всех, охранять, как сокровище, заботиться и любить, любить, любить. Как он мог оставить его тогда? — Чжань-гэ, — Ибо шепчет его имя, как мантру, повиснув на мужчине, держать и руками, и ногами.— Тебе все еще нравится, да? — его глаза лихорадочно блестят, он облизывает красные, опухшие губы и ухмыляется. — Нравится, когда зовут папочкой? — Мне нравится, когда это делаешь ты, Бо-ди, — Чжань усаживает его на комод в прихожей, смахивая всякую мелочь на пол. — Только ты. — Папочка, у меня два года никого не было. Я не мог забыть тебя. Скажи, что ты тоже, — скулит и смотрит, с такой мольбой в глазах смотрит, что все внутренние органы Чжаня делают кульбит. — В мире не существует человека, который подходит мне больше, чем ты, малыш. Прости меня, — он оставляет невесомый поцелуй на носу, чмокает в лоб, после прислоняясь своим. — Два года… — К черту эти два гребаных года, — шипит младший, сцепляя руки на чужой шее, обнимая. — Сейчас ты рядом. — Ты прав, — Чжань усмехается. — Всегда таким прытким был… Мой Бо-ди, — он ведет рукой по его бедру, чувствуя жесткую ткань джинс. — Покажи мне, как сильно ты скучал. — Ах, папочка, знал бы ты, сколько грязных мыслей сейчас в моей голове. Я так давно не… Я представлял тебя, когда ласкал себя, каждый раз, снова и снова. Мне было мало, потому что никакие игрушки не заменят папочку, — Ибо ерзает на несчастном комоде, раздвигает ноги шире, ухмыляется, как дьявол. — Ох, Ибо. Ты такой порочный, — Чжань поправляет его волосы, влажные от пота, завороженно глядя на маленькие капельки на лбу. — Искуситель. Я тоже представлял тебя. — А теперь и представлять не надо, я здесь, прямо перед тобой. Возьми меня, Чжань-гэ, — Ибо подскакивает как ужаленный, когда чувствует легкий, но ощутимый удар на ляжке. — За что? — Как ты должен звать меня, малыш? — Чжань смотрит исподлобья, как хищник, готовый в любую секунду наброситься на добычу. — Столько времени прошло, а ты все такой же непослушный, да? — Если это повод наказать меня — да, — Ибо бесстыдно лапает мужчину, забираясь рукой под узкие джинсы, внутренне ликуя, когда его ладонь перехватывают и заламывают над головой, вжимая в стену. Поцелуи обжигают, языки жарко танцуют, определяя главенство, и Ибо впускает чужой язык в свой рот, позволяет вылизать его всего. — Мало, хочу еще, — в штанах жмет так сильно, что звездочки летают перед глазами. — Невозможный, — шепчет в ответ, между поцелуями, расстегивает его ширинку, слышит облегченный выдох. — Попроси. — Папочка, я с ума сойду, если ты ничего со мной прямо сейчас не сделаешь. Я хочу стонать под тобой, насаживаться глубже, хочу, чтобы ты заполнил меня со всех сторон, чтобы я дышать не мог, пожалуйста, папочка, я так долго ждал, не мучай своего любимого малыша. Я же любимый? — Самый любимый, — Чжань подхватывает его под задницу и несет в спальню, опрокидывая на мягкую кровать. — Разденься, пока я возьму смазку и презервативы. Ты же не хочешь, чтобы было больно, да? — Откуда?.. — Ибо дважды повторять не нужно — он в одно движение стягивает уже ненавистные штаны, оставаясь лишь в белых боксерах и длинной майке, необъятной по размерам. Чжань уверен, что сходит с ума прямо сейчас. — Остановись, больше не раздевайся. Я сам тебя раздену. В этих домиках, как в отеле, есть одноразовые халаты и полотенца. И интимный набор тоже прилагается. Сиди. Жди меня. — Папочка такой властный. Куда же я от тебя убегу? Я принадлежу тебе. И буду ждать столько, сколько нужно, — звучит слишком серьезно для того контекста, в котором эти слова звучат. — Ты только всегда возвращайся. А я буду ждать. У Чжаня сердце щемит, он задыхается, как рыбешка на суше от такого честного Ибо. Он ждал все два года, живя с призрачной надеждой, что Чжань вернется? А тот даже не позвонил ни разу. — Прекрати, — обрывает он, заставляя парня поежиться. — Прекрати быть таким. Я не выдерживаю, мне больно, что я не был рядом целых два года. — Я думал, что это к лучшему. Ты для меня наркотик. Может, мне нужно получать тебя дозировано, маленькими частями? Чтобы не умереть от счастья, — Ибо улыбается, а глаза остаются грустными, взрослыми и понимающими слишком многое для 20 лет. — Бред, — Чжань не сдерживает истерический смешок, кладя на кровать пачку и тюбик, усаживаясь неподалеку. — Мы с тобой дураки. — Зато вместе, — Ибо подползает на четвереньках, прогибаясь как кот, облизываясь, наклоняясь ближе. — А теперь… К черту разговоры. Ночь создана для действий, — и в следующий момент Чжань даже не успевает понять, как младшему удается так быстро снять с него джинсы с боксерами. Все, что он чувствует — горячие губы, обхватывающие головку и контрастно-холодные пальцы, оглаживающие выступающую венку. Чжань уже и забыл все эти ощущения — от того каждое прикосновение еще чувствительнее отдается во всем теле, заставляя громко, томно стонать. Ибо такой податливый, малейший наклон головы за волосы — и он доводит мужчину до исступления, до онемения пальцев. Ему так хорошо, что он чувствует себя преступником — наслаждаться так сильно — точно преступление. Рот Ван Ибо еще большее преступление. Ибо лижет, посасывает, даже легко прикусывает, одним словом — играется, дразня Чжаня, сжимая член у основания, чтобы тот не кончил слишком быстро. А еще Ибо греховно смотрит из-под своих длинных, густых ресниц, причмокивая членом во рту. Чжань лишь сильнее сжимает его волосы и закатывает глаза от удовольствия. — Довольно, поворачивайся, — командует через силу мужчина, стараясь дышать глубоко и ровно. Ибо слушается беспрекословно, плюхаясь на живот и с готовностью отклячивая задницу. Чжань улыбается. Просто не может не улыбаться. — Я буду очень чувствительным, — шепчет Ибо, приподнимая бедра, чтобы мужчина снял с него нижнее белье. — Если я быстро кончу — не останавливайся, хорошо? — Как скажешь, малыш, — Чжань невесомо целует в загривок, лопатки, вдоль позвоночника, оставляет несколько касаний губами на ягодицах и бедрах, заставляя младшего крупно дрожать. — Так истосковался? — Ты не представляешь, насколько сильно, — Ибо скулит, сжимает зубами уголок подушки, жмурится, вздрагивая от каждого прикосновения, громко мычит, когда Чжань вводит первый палец в смазке. — Ах, нет, я не могу кончить так быстро, — он метушится по всей кровати, как зверь в клетке. — Шш, солнце, не дергайся, — Чжань мягко поглаживает второй рукой поясницу, успокаивая гипер-чувствительного малыша. — Приподнимись, встань на четвереньки. Да, вот так, хороший мальчик, — он осторожно пережимает член Ибо у основания, продолжая растяжку уже двумя пальцами. — Ты с такой готовностью принимаешь папочку, не так давно трахал себя пальцами? — ухмыляется, видя, как Ибо вздрагивает от его слов. — От папочки ничего не скроешь. Сегодня утром, мне было так грустно и одиноко, это было в душе, — Ибо подскакивает, как ужаленный, когда длинные пальцы толкаются внутрь и упираются в простату. — Ах, папочка, еще, еще, войди в меня, трахни глубоко и жестко, чтобы сравнять меня с этой кроватью. Я так сильно по тебе скучал, я хочу почувствовать тебя всего. — И что же ты в душе представлял? — Чжань издевается, замедляет темп, почти останавливаясь, слыша, как младший скулит в голос и хнычет. — Тебя. Я так хотел, чтобы ты взял меня прямо там, в этой кабинке, — Ибо сипит от бессилия, приоткрывая рот. — Папочка-а, умоляю, я больше не выдержу, не мучай, у нас целая ночь впереди. Уже болит. Сяо Чжань отпускает зажатый в кольцо из пальцев член Бо-ди, зубами открывает презерватив и раскатывает, после на пробу мягко толкаясь внутрь, придерживая за молочные бедра. Ибо под ним с ума сходит, со всей силы сжимая в зубах подушку, краснея и выгибаясь. Чжань сдерживается из последних сил, чтобы не войти по основание, выбив животный всхлип из уст младшего, лишь двигается мелкой амплитудой, понимая, что даже это сейчас для Ибо — слишком много. Тот кончает на простыни, даже ни разу не прикоснувшись к члену, мыча что-то нечленораздельное, а затем наощупь ищет руку мужчины, чтобы переплести пальцы. — Папочка, я знаю, что ты изголодался не меньше моего, — Ибо бормочет, сжимаясь вокруг члена. — Не сдерживай себя. Я хочу кончить еще раз, чтобы все болело и ныло, трахни меня. Крышу срывает окончательно. Чжань вдалбливается до скрипа кровати, до пошлых шлепков и хлюпов, до сорванного голоса Ибо и своих собственных хриплых стонов. Ему мало, он целует, ласкает, он жадный, хочет владеть Ибо вечно, слушать, как тот выстанывает «Чжа-ань-гэ» во время оргазма, чувствовать, как его тело пронзает крупная дрожь от особенно глубоких толчков, видеть, как он краснеет до кончиков ушей, становясь совсем невинным. Чжаню нужен Ибо, целиком и полностью, каждый день. Он хуже, чем наркотик. — Что будет дальше? — тихо говорит Ибо, ложась на грудь Чжаня. — После Мальты? — Ночь не для разговоров. Спи, — Чжань улыбается совсем легонько, но в этой улыбке — весь мир Ван Ибо. Они засыпают в обнимку, мокрые, липкие от пота и спермы, слишком изнеможденные, чтобы помыться, но счастливые.***
«Как же хорошо», — думает Сяо Чжань, надевая легкую рубашку перед зеркалом, — «Что я все же поехал отдыхать именно на Мальту».