Жадный дом

Всякому известно: укрыть в пределах стен что угодно, тем более целый отряд, — сложная, непосильная задача. Спрятать титана — практически невозможно: такую иголку в стоге сена рано или поздно обнаружит любой. На деле все оказалось чуточку проще и, как водится, сложней. Леса между Розой и Синой были полны пустых, брошенных домов. Кто оставил их, когда и почему — никто не знал. Одни дома были разворованы подчистую: в них не осталось мебели, не хватало даже половиц. Печи были давно разобраны и растащены по кирпичику. Вместо стен — ветхий остов, будто дикий зверь пришел и обглодал, но недогрыз, наевшись досыта. Такие дома обходили стороной: пользы от подобного убежища было мало, зато вреда — куда больше. Были и другие. Дома, что казались обжитыми, с полным убранством, словно хозяева отлучились на время — отправились в город за припасами или в лес на охоту. Однако то лишь на первый взгляд: внутри таких домов было сыро, глухо и неуютно, а еще пыльно и грязно — немногим лучше, чем в тех, что были разграблены. Такие, еще сохранившие прежний вид, «живые», пускай и забытые, дома Микаса особенно не любила. Но один, тот, что в конце концов было решено занять на первое время, невзлюбила больше всех. Дом отвечал Микасе тем же. Микаса любила шумные казармы. Засыпать под несмолкаемую болтовню и смех Имир и Кристы и заливистый Сашин храп. Ощущать присутствие молчаливой Анни, когда звенела даже самая глубокая тишина. В казармах Микаса редко оставалась одна, а суета общежитий, вечные собрания, встречи, тренировки для многих солдат были чересчур, но Микасе всего этого в последнее время слишком не хватало. В найденном доме имелось практически все, что нужно: стены и полы, цельная крыша, печь, постели и шкафы, несколько просторных комнат, даже светлый чердак с большим окном. А у Микасы тогда еще болели ребра, не всегда и совсем чуть-чуть, в основном по ночам, и она всем говорила, что те уже срослись, да и сама не верила в иное. Тяжелую работу ей пока не поручали и чаще оставляли дома: дежурить и чистить картошку, штопать и убираться. Микаса, почти или совсем одна, слушала тишину незнакомого места. Этот дом был двойником того, другого, о котором не хотелось вспоминать. Повторял его во всем: от расположения комнат и размеров окон до свистящего хрипа, с которым кряхтели ветхие половицы, и рисунка на резьбе у тяжелых ставней. И пусть это было невозможно, а ничто не могло ее разубедить. Микаса и хотела ненавидеть это место, но гораздо больше — боялась. Днем, за делами, не обращать внимания было легко, но по ночам головные боли всегда возвращались, молоточком отбивая в висках один и тот же навязчивый, непроходящий ритм — тоску по дому. Ее дому. По ночам Микаса не спала, но последствия проявились, а на третий или четвертый день — для нее все проводимые в доме часы слились в одни длинные-предлинные сутки. Хорошо, что перемену замечала лишь она: Микаса не хотела ни говорить об этом, ни беспокоить ерундой кого-нибудь еще. Ведь они здесь ненадолго, не навсегда, пускай дом и старался внушить ей обратное. Дом, из которого Микасе было не выбраться уже никогда. В один из дней (в какой — она уже не помнит) Микаса в очередной раз отправилась на чердак — в единственную комнату, что и дому как будто вовсе не принадлежала. Светлая и уютная, пусть и с характерным низким потолком, запахами ветоши и сухого старого дерева, к которым, впрочем, быстро привыкаешь. На чердаке разместился Эрен. Это Микаса настояла: мол, остальные, включая ее саму, вполне уживутся в общих комнатах, как в старые-добрые, зато Эрену нужен отдых, особенно после изнурительных испытаний в форме титана, а на первом этаже в это время может быть слишком громко и тесно. Идею Микасы поддержали, спорил только Эрен, но его тогда никто так и не послушал. Она собиралась только отнести ужин и оставить на столе возле кровати, ведь Эрен еще спал, а будить его Микаса не хотела. Потом она обещала себе, что только присядет на минутку, и опустилась на пол, спиной привалившись к неровной стене, бессильно и тяжело. Она обещала себе, что совсем ненадолго прикроет глаза… Эрен разбудил ее глубокой ночью. Чердак заливал лунный свет, а ведь последним, что помнила Микаса, было яркое-яркое солнце. — Микаса, вставай. Простудишься. Эрен осторожно коснулся до ее плеча. Микаса зевнула. — Ты ведь знаешь, я почти никогда не болею. — Это не причина ложиться спать прямо на полу. Микаса не могла сказать наверняка: Эрен злился или волновался. Он помог ей подняться и усадил на край постели. Микаса озадаченно моргнула и только теперь по-настоящему проснулась и поняла, где находится, который час и что в доме все, наверное, уже давным-давно спят. Микаса виновато посмотрела куда-то перед собой. — Прости, Эрен. Случайно вышло. Я не хотела тебе мешать. Эрен сел рядом и внимательно посмотрел на Микасу. — Выглядишь устало. Почему не пошла к себе? Если бы Микаса знала почему, то и тогда, наверное, все равно бы не сказала. — Я в порядке, просто не выспалась вчера. Тебе нужно поесть, — вспомнила Микаса про давно остывший ужин. — А я пойду. Она потянулась, собираясь встать и отправиться к дверце — выходу с чердака, но Эрен заступил дорогу. — Не можешь спать внизу — оставайся здесь. Они хмуро посмотрели друг на друга. Микаса сдалась первой. — А ты? — А я выспался. Пойду прогуляюсь. — Нет, Эрен. Так нельзя. — Она потянула его за рукав и попыталась обойти. Бесполезно. — Скажешь почему — пропущу. Нет — комната твоя. — Что «почему»? — тихо спросила Микаса, хотя уже знала ответ на свой вопрос. — Почему ты все время заботишься о других и когда начнешь думать о себе? Все-таки Эрен злился. Его слова звучали как упрек. Сказать на это Микасе было нечего, и она промолчала, так и не ответив. — Спокойной ночи, Микаса. Эрен ушел. Постель была еще теплой, когда Микаса опустилась на кровать и закрыла глаза. Голова не болела. Утром Микаса спустилась вниз сама. Там она с удивлением наблюдала спешные сборы: оказывается, они уже решили уезжать — куда-нибудь еще, в новый брошенный дом. — Эрен сказал, что видел кого-то в лесу, рядом, — объяснил Армин. — Мы вот-вот собирались тебя разбудить. — Наверно, просто медведь, — пожала плечами Саша. — Или ветер, — добавил Конни. Микаса догнала Эрена уже в пути, на лошадях. Ребра еще поламывало от тряски по неезженым дорогам. — Все еще злишься? — спрашивал Эрен. — Не злюсь, — отвечала ему Микаса. — Хотела сказать спасибо. — За что? У Эрена удивленный вид, и Микаса не успевает разгадать — по-настоящему ли, всерьез: он посылает лошадь в резвый галоп и уже скачет далеко впереди, все быстрее удаляясь.