Нью-Йорк, 1929
Такси останавливается у здания на Пятой авеню. На часах почти одиннадцать, женщина на балконе третьего этажа льёт шампанское через перила, целясь в рот подруге, стоящей на балконе второго, но контрабандный алкоголь лишь заливает кусты у входа. — О, бога ради. Эти американцы! Маленькое чудо — и женщина наконец ловит ртом спиртное. Пусть оно хотя бы не пропадёт даром, в конце-то концов. Азирафель одёргивает рубашку, встряхивает фалды фрака и толкает дверь. Мимо как раз проходит официант с утиными яйцами на серебряном подносе. Яйца всмятку приготовлены идеально. На другой стороне зала бар, где подают… кажется, мартини. «Ужасно жаль, — думает Азирафель, — что совсем скоро всё это останется в прошлом». Он заказывает вермут. Белоснежные перчатки исчезают в кармане брюк, снятый с головы цилиндр опускается на барную стойку. Азирафель не изменяет своему стилю: костюм бежевого цвета, белые жилет и рубашка, голубой галстук-бабочка. Мода этого десятилетия притягивает взгляд, но не скатывается в вульгарность, чему Азирафель чрезвычайно рад — после смерти королевы Виктории он боялся, что человечество так и не вернётся к нормальным костюмам и платьям для выхода. С его точки зрения, это было бы даже хуже изобретения автомобилей. — Добавьте, пожалуйста, ещё оливок, — просит он, когда бартендер подаёт ему бокал. — Штучки четыре? Бартендер невозмутимо насаживает оливки на шпажку — теперь их семь. Азирафель разом закидывает их в рот, разглядывая толпу и едва не приплясывая в такт разносящейся по дому музыке: биг-бенд играет зажигательный джаз. Сегодняшняя вечеринка никак не связана с его заданием. Азирафель попал сюда почти случайно: его пригласил Чарльз, замечательный молодой человек, с которым они обсуждали Уолл-стрит. Азирафель честно собирался отказаться, но тут Чарльз упомянул антре. Что ж, Азирафель любил хорошие антре, а ещё он ни разу не был на настоящей американской вечеринке — а уж вечеринка вроде этой вряд ли повторится. Штаты вообще с самого начала казались ему довольно нелепой штукой. Вот Кроули Америка нравится: бунтарский дух, гиперболизированный идеализм, невыносимая спесивость и всё в таком духе. Во времена Американской революции он писал Азирафелю письма, рассказывая о работе в Тринадцати колониях: «Ты не поверишь, что они тут устроили, ты не поверишь!» Кроули бы не поверил, что Азирафель пришёл на вечеринку, где мужчины в элегантных костюмах состязаются в армрестлинге ради закусок с икрой. Если бы они не были в ссоре, Азирафель рассказал бы ему. Не факт, что он вообще появился бы здесь, если бы они не были в ссоре. Азирафель пробует алкоголь. Сейчас ему не хочется думать о Кроули — о Кроули и о том, сколь мало для того значила их дружба, всё, что они пережили вместе. О том, что Кроули просил у него орудие самоубийства. О его «ты мне не нужен». Прошло шестьдесят семь лет, а от него ни слова. Не то чтобы сам Азирафель пытался с ним связаться, но Кроули ни разу… Ножка бокала едва не ломается в пальцах. Азирафель глубоко вздыхает, допивает мартини, заставляя себя выкинуть из головы лишние мысли, и снова надевает цилиндр. Дружба с демоном — затея в любом случае абсурдная. Они враждовали испокон веков, да и друзья из них вышли никудышные, и Кроули вечно ходил в чёрном, и наверняка было что-то ещё, о чём Азирафель сейчас не помнит. Нужно найти Чарльза, поздороваться с ним. Бедняга Чарльз, завтра он станет банкротом. Азирафель понятия не имеет, кто устроил сегодняшнюю вечеринку (кажется, Чарльз и сам не в курсе), но дом этого человека, доверху залитый контрабандным алкоголем, просто прекрасен. Плотные шторы на стенах скрывают дорогие картины, а в залах с высокими потолками словно царит полумрак — вероятно, всему виной количество гостей и обои изумрудно-зелёного цвета. Этот дом заполнен смехом, танцами, громкой музыкой, и Азирафелю почти хочется влиться в праздничный вихрь, развлекаться, не думая о последствиях, позволить заразительному веселью декаданса захватить его. Он понимает этих людей. Протискиваясь сквозь толпу, он чувствует их радость, буквально кожей ощущает, как они счастливы. Он заказывает ещё мартини, подхватывает с подноса прошутто с дыней и поднимается на второй этаж, откуда доносятся звуки расстроенного пианино, — интересно, кто там играет? Так странно: ему правда нравятся эти люди, эти американцы. Мужчина за пианино ставит локоть на клавиатуру, и по забитой гостями комнате разносится последняя нота. Всё же здесь не так шумно, как внизу. Пианист опьянён: алкоголем и женщиной, которая сидит на крышке, тихо шепча что-то ему на ухо; он не сводит с неё глаз, и, ох, там есть на что посмотреть. Длинное чёрное платье считалось бы чересчур скромным, если бы не глубокий вырез на спине, открывающий каждый позвонок; на плечи наброшена лёгкая чёрная шаль, спадающая к запястьям. Сигарета в длинном мундштуке уже начала тлеть, но женщина словно не замечает этого. В её вьющихся коротких волосах знакомого оттенка блестит заколка в форме змеи. Бокал выпадает из рук Азирафеля. Этим вечером было разбито столько бокалов, что почти никто уже не обращает внимания на звук разлетающегося на осколки стекла. Почти никто — женщина оборачивается. Время течёт дальше, вокруг по-прежнему веселятся люди, но Азирафелю кажется, что он вернулся в 1862-й. — Кроули. Тот не двигается. Мгновение он выглядит так, словно вот-вот сбежит из комнаты. Затем его жёлтые глаза проясняются, он распрямляет спину, склоняется к пианисту. — Познакомишь меня со своим другом? — говорит он. — Вот молодец. Мужчина молниеносно вскакивает на ноги, едва не споткнувшись о банкетку. Он будто по приказу скрывается в толпе, торопясь привести нужного человека, и Кроули стряхивает пепел, который исчезает, не успев упасть на пол. Переводит взгляд на замершего Азирафеля. — Ангел, — произносит Кроули так, словно они встретились, чтобы вместе пообедать. Азирафель не выдерживает. Быстро преодолев разделяющее их расстояние, он едва не хватает Кроули за руку, раздражающе размахивающую сигаретой, но вовремя останавливает себя, сжимая ладони в кулаки. — Что ты здесь делаешь? — Что ты здесь делаешь?! Глаза Кроули не скрыты за очками. Вместо них — лишь тёмный макияж, подчёркивающий золотой цвет радужки. — Ты же терпеть не можешь Америку! Азирафель наблюдает за движением его губ, выкрашенных винно-красным. — Я думал, ты бросил курить, — говорит он, потому что больше ему сказать нечего. Кроули тушит сигарету и спускает ноги с крышки, вынуждая Азирафеля отступить на шаг — он не горит желанием получить в лицо ступней в шелковом чулке и туфле на шпильке. Удивительно, но Кроули даже на пианино сумел развалиться. — Я здесь по работе. Искушаю местных гангстеров на контрабанду. — Гангстеров? — возмущается Азирафель. Кроули бесстрастно смотрит на него. — Ангел, сухой закон. Как думаешь, откуда взялся здешний алкоголь, это такая акция благотворительная? Если честно, Азирафель об этом вообще не задумывался. Ему, разумеется, известно, что сухой закон — заслуга Ада: вызванный им расцвет организованной преступности оказался на руку Преисподней. Он так и не выяснил, замешан ли в этом Кроули. Впрочем, запрет на ввоз спиртного ничуть не охладил любовь американцев к выпивке, так что Азирафель не особо переживал за них. — Ну, я тоже здесь по делу, — отвечает он, цокнув языком. — Собираешься обрушить фондовую биржу? Если бы в руках Азирафеля был ещё один бокал, он бы тоже оказался на полу. — Откуда… как ты узнал? Кроули улыбается. Почти. Не будь они в ссоре, он бы, может, и улыбнулся по-настоящему. Только в это мгновение Азирафель понимает, как же ему не хватало улыбки Кроули. Тот подхватывает опасно лежавший на самом краю крышки мундштук и сжимает кончик сигареты в пальцах. Она расправляется в новую, и Кроули спрыгивает на пол. — Твои вечно что-то замышляют. К тому же, век декаданса всегда недолог. — Верно, — отвечает Азирафель, опуская глаза. — Недолог. Молчание затягивается, воздух трещит от напряжения. Азирафель хочет говорить — и не знает, о чём. Подняв взгляд, он встречается с выжидающими глазами Кроули, с проступающим на лице волнением — словно Кроули тоже хочется продолжить их разговор. Словно между ними ничего не изменилось. — Мистер Фелл! Азирафель разворачивается на каблуках. Чарльз приветствует его, приподняв бокал с шампанским, и Азирафелю хочется щёлкнуть пальцами, отправляя его в Канаду — понадобилось же ему появиться именно сейчас! Но Чарльз подходит к ним, энергично трясёт руку Азирафеля — да он пьян! — а затем бережно обхватывает запястье Кроули и наклоняется, целуя ему руку. У Азирафеля дёргается бровь. — Мисс Коралина, рад вас видеть. Я и не знал, что вы знакомы с мистером Феллом. — Мы не знакомы, — машинально отвечает Азирафель, и лицо Кроули становится абсолютно бесстрастным. — Вообще-то знакомы, — возражает он. — И уже давно. — Вот как? — уточняет Чарльз. — Да, — говорит Кроули и кладёт руку ему на плечо. — Спросите у мистера Фелла. Прошу меня извинить, джентльмены. А затем Кроули выходит из комнаты. Бисер его платья переливается в свете ламп, как змеиная чешуя на солнце. Азирафель не сразу понимает, что произошло. Затем его накрывает осознанием: Кроули ушёл. Вопреки фантазиям, которыми Азирафель тешил себя последние шестьдесят семь лет, Кроули не извинился за своё сволочное поведение, не пригласил на ланч, или на ужин, или на завтрак, или на любой другой приём пищи, или даже на все сразу. Он просто ушёл. А хуже всего то, что они, кажется, по-прежнему не разговаривают. Глядя в дверной проём, куда исчез Кроули, Азирафель внезапно понимает, что некоторые из гостей смотрят на него так, словно стали свидетелями какой-то пошлой ссоры между любовниками. Чарльз и вовсе будто верит, что знает о нём кое-что особенное. — Не подозревал, что вы водили знакомство с мисс Коралиной. — С кем? — не понимает Азирафель. — А. Нет, я… То есть, да. Это старая история. Он мучительно краснеет. Право же, зачем Кроули взял такое имя. — Не поймите меня неправильно, между нами ничего не было! Мы просто давно знаем друг друга, и… пойду возьму что-нибудь выпить. Прошу прощения. — И он стремительно сбегает вниз, к бару, а битое стекло хрустит под подошвами. Возможно, ему стоит уйти. В какой же кошмар превратился вечер. Азирафель не уходит. Он заказывает ещё мартини и просит добавить к нему как можно больше оливок. Бартендер опускает в бокал шестнадцать.***
Часом позже он замечает Кроули в беседке — вернее, замечает его непомерно длинные ноги. Ещё двадцать минут спустя всполох рыжих волос выдаёт его среди компании, запускающей петарду снаружи. Затем Азирафель видит его глаза — ярко-жёлтые, завораживающие. Кроули слушает стоящего рядом гангстера, но взгляд его скользит по бару, подмечая каждую деталь. Он никогда не рассказывал, почему не меняет цвет радужки, а Азирафель никогда не спрашивал. Да это и не важно — глаза Кроули нравятся ему именно такими, пусть он и не признается в этом ни за что на свете. Ещё одна из множества связанных с Кроули вещей, о которых он не решается говорить вслух. Азирафель вздрагивает, когда эти глаза останавливаются на нём. Быть может, Кроули искал его? Насколько всё было бы проще, поговори они друг с другом. В глубине души он бы хотел поговорить — но не так. Не среди кучи танцующих пьяных американцев, которые так и норовят облить друг друга алкоголем. Сложно придумать худшее место для встречи. Вспыхнувшая с новой силой нелюбовь к Штатам накрывает Азирафеля с головой, да так, что он и не замечает подходящего к нему Кроули. Когда Азирафель наконец поднимает глаза, тот стоит прямо напротив него. Прозрачная шаль куда-то исчезла — Азирафель видит его обнажённые плечи и чувствует, как краснеют щёки. Кроули выглядит растерянным, и Азирафель почему-то смущается ещё сильнее. Он уже видел этот взгляд — видел и сделал вид, что ничего не заметил. Видел томление в жёлтых глазах: Кроули смотрел на него так, словно в любую секунду мог Пасть повторно, — но верил, что Азирафель его поймает. Порой их взгляды пересекались — и каждый слишком долго не отводил глаза. Со своими чувствами Азирафель уже давно смирился. Но Кроули не делал попыток сблизиться, ни разу не решился перейти невидимую черту. И лишь в последние пару тысяч лет Азирафель начал подозревать, что Кроули не искушает его намеренно, наоборот — старается не подтолкнуть к искушению. Что за взглядом этим скрывается нечто большее. И это… что ж, это до сих пор не укладывается в голове. Если Кроули сейчас поцелует его, думает Азирафель, он ответит. — Азирафель, — зовёт Кроули, привлекая его внимание. Веки его густо накрашены чёрным, и ей-богу, со стороны он выглядит так, словно вот-вот скажет что-то ужасно милое, но столь же нелепое. Ну надо же было ему надеть это платье именно сейчас, когда они в ссоре, а на Азирафеля возложена почётная миссия по уничтожению экономики. — Чарльз думает, что мы любовники, — говорит он в приступе паники. Кроули поднимает брови. — Неужели? Весьма бестактно с его стороны. — Кроули, я серьёзно! — Какого ответа ты от меня ждёшь? В них влетает танцующая компания, и Азирафель с отчаянием смотрит на них. Он не знает, как называется этот танец, понятия не имеет, но гавот давно вышел из моды. В глубине души Азирафель всё ещё надеется, что временно: современные пляски — это слишком. Он думал, что сможет показать гавот Кроули. Может, они бы даже станцевали его вместе. Азирафель поправляет фрак. — Это ты виноват, — фыркает он. — Взял и ушёл. Кроули прищуривает глаза и со вкусом затягивается сигаретой. — Не забыл сказать, что не братаешься с отребьем вроде меня? В словах его нет и намёка на браваду. Азирафель бледнеет. Не это он имел в виду, вовсе не это. Он глубоко вдыхает, пытаясь найти слова для объяснений, но в голову не лезет ничего путного. — Коралина! — кричит гангстер, которого Кроули оставил у барной стойки. — Ты же хотела что-то мне показать. — Иду, Фрэнк! — отвечает Кроули, не двигаясь с места. В этот раз уже Азирафель разворачивается на каблуках и выходит за створчатую дверь бара. Снаружи дышится легче. Сад на заднем дворе — открытое пространство с изысканно украшенными столами и стульями, окружённое цветами и аккуратными живыми изгородями. За одним из столов играет в покер компания мужчин с сигарами. Чуть дальше, у самой границы сада, медленно кружится пара — молодым влюбленным всё равно, что музыку отсюда едва слышно, да и слишком быстрая она для такого танца. Почему-то Азирафель чувствует себя виноватым. Дело-то в том, что они и раньше ссорились. Нет, слово «ссора» сюда не подходит. Спорили. Препирались. Взять хоть тот случай, когда Азирафель узнал, что за все две тысячи лет пребывания на Земле Кроули так и не удосужился вкусить человеческую пищу! Было это в Японии. Азирафель решил, что Кроули просто обязан попробовать суши, и попытался впихнуть их ему в рот, а тот от неожиданности выбил палочки у него из рук. Второй их спор случился за обсуждением Соглашения: Азирафель всё ещё колебался. Третий — когда они не сошлись на том, грешит ли изменщик сильнее, если изменяет на оргии. Конечно, сильнее, утверждал Азирафель. Кроули стоял на своём и смеялся — быть может, ему просто нравилось доводить Азирафеля. В 1862 Кроули позвал его в парк, как часто звал и раньше. Азирафель думал, они пообедают вместе, может, договорятся сходить в театр… а Кроули протянул ему ту записку. Азирафель был уверен, что уже через час Кроули придёт в книжный, извинится — не словами, он почти всегда молчал о самом важном — но тот так и не пришёл. День сменялся днём, неделя — неделей, месяцы растягивались в годы, и наступил двадцатый век. Новый год Азирафель праздновал в компании чашки давно остывшего какао. Он не сразу понял, что Кроули спал всё это время. Однажды, спустя несколько дней после смены столетий, он сорвался и явился в его квартиру — просто чтобы убедиться, что Кроули не раздобыл святую воду самостоятельно. Тот лежал на кровати, укрывшись крыльями; завитки длинных волос спадали с подушки. Казалось, он мирно спит, но почему-то Азирафель был уверен, что сон его далёк от безмятежного. Азирафель не хотел, чтобы Кроули узнал о его визите, — однако стоя в этой спальне, он чувствовал, как расцветает в груди необъяснимое желание: пусть Кроули проснётся. Пусть посмотрит на него. Внутри вдруг поселилась странная уверенность, что иначе Азирафель уже никогда не увидит его глаза. — Мистер Фелл, вы играете? Азирафель моргает. — Прошу прощения? Чарльз — Господи, наверное, он давно тут стоит, — указывает на тасующего колоду крупье. — Присоединитесь на следующую раздачу? Ставки — сто и пятьдесят. — Я, пожалуй, воздержусь, — с неловким смешком отвечает Азирафель. Пришлось бы сотворить себе пачку американских долларов. Небеса опять пересматривают официальную позицию в отношении азартных игр, но Азирафель не горит желанием объяснять начальству, что деньги ему понадобились для праздной партии в покер. В любом случае, он не особо разбирается в правилах. Чарльз вдруг касается его плеча, словно они приятели. Глаза его блестят от выпивки. — Поговорите с мисс Коралиной, — неожиданно серьёзно просит он. — С кем? — непонимающе переспрашивает Азирафель. — А… — Она весь вечер не отходит от Фрэнка, — продолжает Чарльз. Затем склоняется ближе и понижает голос до шёпота. — Говорят, он гангстер. Но мне кажется, вы по-прежнему нравитесь ей, мистер Фелл. — Послушайте, вы всё не так поняли. — Азирафель поджимает губы. На самом деле, Чарльз не сильно ошибся. — В смысле, уверен, Фрэнк ни в чём подобном не замешан. Чарльз невидяще смотрит перед собой. Иногда, когда человек либо очень пьян, либо тщательно что-то обдумывает, на лице его появляется особое выражение. Словно готов раствориться в ночи и никогда не возвращаться обратно. Забавная человеческая особенность, эта свободная воля. Они просто берут — и делают. Азирафель дотрагивается до Чарльза; тот возвращается в реальность, но вложенная извне мысль уже пустила корни в его голове — как и задумано. В конце концов, это то немногое, что Азирафель может для него сделать. — Я планирую переехать в Канаду, — сообщает Чарльз. — Завтра. Только сниму все деньги со счёта. Азирафель улыбается. — Прекрасная идея. Он откланивается, возвращаясь в бар. Пора бы уже просто стянуть у бартендера бутылку, а то и вовсе отправиться в снятую на время задания квартиру и забыть об этом вечере. Завтра утром он обрушит фондовую биржу и вернётся в Лондон, в свой магазинчик, где хотя бы сможет вовсю предаться привычной хандре. Этот бокал — последний, решает Азирафель. В тот же момент перепуганный мужчина сбегает вниз по лестнице, и Азирафель узнаёт в нём Фрэнка, а это значит, что… Фрэнк вылетает за дверь и бежит дальше, не собираясь останавливаться. Его следы пахнут страхом — Азирафель идёт по ним, поднимается на третий этаж. Сквозь приоткрытую дверь доносится женский смех; за ней — заставленный книгами кабинет с пыльным телескопом у окна, незнакомая женщина нахваливает платье Кроули. — Я просто в восторге от него! — признаётся она. — Просто в восторге! Куда подевался этот мерзавец? — Решил, что ему пора баиньки, — отвечает Кроули. Женщина снова хохочет. — Мне та-а-ак нравится твой акцент! Щёлкнув длинными пальцами, Кроули обхватывает её за подбородок, поворачивает к себе лицом и говорит, глядя ей прямо в глаза: — Такси ждёт тебя внизу. Сейчас ты отправляешься домой, выпиваешь стакан воды и ложишься спать. — Хорошо, — соглашается та, уже абсолютно трезвая. Она выходит из комнаты, и Азирафель закрывает за ней дверь. Это лишь слегка заглушает доносящиеся из холла голоса, рёв музыки и смех гостей. Азирафель снимает цилиндр. Ему вдруг становится не по себе. Временами он вспоминает, как Кроули сказал, что обойдётся без него. Конечно, тот просто старался уколоть побольнее. Но иногда, когда вокруг становится слишком тихо, Азирафелю приходит в голову, что, возможно, он и в самом деле не нужен Кроули, — и мысль об этом невыносима. Кроули подхватывает со столика бокал шампанского, залпом осушает его и с хрустом потягивается, разминая шею и плечи. — Какого чёрта тут только что… — начинает Азирафель. — Фрэнк распустил руки, — отвечает Кроули, жестом изображая щипок за задницу. — Так что ему пришлось уйти. — Вот как. Ну, тогда хорошо, что ты вмешался. Кроули с шипением разворачивается. Платье течёт, переливается в такт движению — и правда словно змеиная кожа. — Даже не начинай, ангел. Не сейчас. Он проходит мимо Азирафеля, и тот думает: если Кроули сейчас уйдёт, если он снова уйдёт, всё будет кончено. — Кроули! Тот оборачивается, и на лице его написано удивление — вряд ли он ожидал, что Азирафель последует за ним. Азирафель и рад бы притормозить, но тело его не слушается. Кроули смотрит на него большими глазами, спотыкаясь, неловко шагает назад, Азирафель продолжает наступать, и они движутся будто в танце, пока Азирафель не замечает, что они вот-вот врежутся в стену, — и лишь тогда ему удаётся остановиться. На губах его замирают тысячи слов, а от Кроули странно пахнет шампанским. — Ты же понимаешь, о чём подумает Чарльз, если войдёт сюда? — говорит в конце концов Кроули. — Можешь ты хоть минуту не паясничать? — просит Азирафель. — Ты весь вечер меня избегаешь. — Я работаю. Сею зло. Ну, знаешь, делаю то, чем обычно занимаются демоны. — С каких это пор ты не отлыниваешь от работы? — возмущается Азирафель. — Прошло шестьдесят… — Я знаю, сколько лет прошло, — отвечает Кроули, и ответ его звучит напоминанием, а не упрёком. — Тогда почему… — начинает Азирафель, замолкает на полуслове. Выпрямляется. — Почему не зашёл ко мне? — Почему ты зашёл ко мне, когда я спал? Азирафель чувствует, как краснеет. Взгляд Кроули смягчается — не то чтобы прежде он был каким-то особенно жёстким. Это же Кроули, его Кроули, нежный, терпеливый и такой хороший, как бы он ни пытался это отрицать. «Вот что такое вожделение, да? — думает Азирафель. — Когда злишься на кого-то, но всё равно хочешь поцеловать его.» И он хочет, уже многие сотни лет, а может, и дольше. — Решил убедиться, что… — Слова пеплом оседают на языке. Что тут скажешь? «Я не могу и думать о том, что ты можешь умереть, не могу представить, как буду существовать в мире без тебя? И я не стану возражать, если ты сейчас меня поцелуешь, потому что хочу быть нужным тебе, как ты нужен мне самому?» Он сглатывает комок в горле и продолжает: — Должен же я удостовериться, что ты ведёшь себя прилично. — Прилично? Азирафель, я демон, — отвечает Кроули, выгибая тонкую бровь. — Ты знаешь, о чём я! — Вообще-то нет. Ангел, я же не умею читать мысли. А разговоры у нас теперь как-то не ладятся, да? — Ну, было бы неплохо, если бы кое-кто извинился. — И правда. Кое-кто. Молчание затягивается. Они выжидающе смотрят друг на друга. — Ну или можем продолжить ссориться, — вздыхает Азирафель. — Можем, конечно, — осторожно соглашается Кроули. — Или, например… ох, да ради Бога, — перебивает себя Азирафель и целует его. Может, он действует слишком напористо, а может, просто застаёт Кроули врасплох, но спина Кроули влетает в стену. Он издаёт какой-то невнятный звук, что-то выдыхает Азирафелю в рот, а затем обхватывает его лицо ладонями и углубляет поцелуй, первый в жизни Азирафеля. Когда-то мужчины целовали друг друга при встрече, но времена те давно прошли, и поцелуи те были другими. Азирафеля трясёт — приходится цепляться за Кроули, чтобы устоять на ногах. По открытым рукам Кроули бегут мурашки, и Азирафель чувствует восковой привкус его помады на языке, чувствует, как эта помада мажет губы. Кроули отстраняется, но Азирафель тянется за ним, не разрывает поцелуя, с удовлетворением чувствуя, как Кроули стонет ему в рот. Если они прекратят целоваться, придётся разговаривать, а Азирафель понятия не имеет, что сказать, как оправдаться. Невозможно. Одно дело смотреть, совсем другое — касаться, а уж говорить… сейчас у него не найдётся подходящих слов, и кто знает, найдутся ли позже. Он не сможет объяснить это Кроули. Азирафель втискивает колено между его бёдер и быстро понимает, что Кроули решил приложить Усилие: вставший член натягивает ткань платья, упирается Азирафелю в ногу, и он отвечает тем же. Кроули излучает столько страсти, желания, любви, что чувства его кружат Азирафелю голову, заставляя его прижиматься ближе. Рядом с Кроули он всегда чувствовал отголосок этих эмоций, но теперь они льются на него безудержным потоком. Кроули не открывает глаз — Азирафелю немного жаль, что он их не видит. Свои он так и не закрыл. Он сгребает в кулаке подол блестящего платья, и его всё-таки накрывает сомнениями. Кроули распахивает глаза — никогда прежде Азирафель не видел, чтобы они сияли так ярко. — Давай же, — просит Кроули. — Пожалуйста, я… — Боже, да, — говорит Азирафель, вернее, собирается сказать это, но Кроули снова впивается в его рот жадным поцелуем, пальцами перебирает тонкие волоски на шее. Азирафель находит себе другое занятие: он пытается поднять подол платья, и как можно скорее — того требует острое чувство, поднимающееся от низа живота. Наверное, это и есть похоть. Шёлковые чулки рвутся под пальцами — Азирафель слышит и чувствует это одновременно. Отшатнувшись, он сконфуженно опускает взгляд. — Кроули, мне так… — Всё в порядке, — заверяет его Кроули. Голос его сбивается от нехватки воздуха. — Хуже уже не будет, ангел. Он перехватывает руку Азирафеля, ведёт её выше по бедру, и Азирафель видит край чулок, подвязки… Конечно, под юбкой должны быть подвязки, как иначе чулки могут оставаться на месте — но его всё равно ведёт, и ещё сильнее ведёт от застёжки в форме змеи. Пару секунд он лишь смотрит на неё, затем проводит по ней пальцами. Нога Кроули дрожит, а затем он сам задирает платье до талии и притягивает Азирафеля ближе, обхватывая руками за шею, так крепко, словно боится, что тот развернётся и выйдет за дверь. Азирафель не уходит — разве он смог бы? Он вжимает Кроули в стену, и они медленно двигаются навстречу друг другу, сплетаясь ногами. Стоящий член Азирафеля трётся о бедро Кроули, и его переполняют ощущения, слишком много чувств и ощущений, но ведущее из них — жажда. Азирафель жаждет. Кроули прячет лицо в изгибе его шеи, и Азирафель касается губами его плеча — у обнажённой кожи вкус соли и чего-то ещё, чего-то очень земного, но Азирафель не успевает понять, чего именно, потому что Кроули снова целует его, и движения их ускоряются, а потом ускоряются ещё больше. Кроули шумно выдыхает ему на ухо, и Азирафель едва не кончает от этого звука, но до оргазма его доводит настойчиво вжавшееся в член бедро. Азирафель едва не валится с ног, сбиваясь с ритма, и восхищённо наблюдает за тем, как Кроули дрочит себе, пальцами впиваясь в его плечо. Кроули кончает громко, но музыка заглушает его крик. Он отстраняется, дыша часто и рвано, вытирает размазавшуюся по подбородку помаду. Протягивает руку и убирает её следы с губ Азирафеля. Тот ещё не уверен, что может пошевелиться. Кроули смотрит на него — отчасти испуганно, отчасти одурманенно, а отчасти так, словно только что побывал на седьмом небе от счастья. Дверь позади них приоткрывается, впуская в комнату звуки вечеринки. Глаза Кроули становятся шире, и он щёлкает пальцами, запирая замок. Их взгляды пересекаются. На губах Кроули не осталось помады — Азирафель неожиданно понимает, что сцеловал её всю. Они только что обжимались у стены, довели друг друга до оргазма — влага в его белье служит бесспорным доказательством. Кроули, кажется, тоже приходит к осознанию этого факта, пальцы его нервно проходятся по чулкам, заделывая дырки. Азирафель чудом убирает беспорядок в брюках и прочищает горло. А затем они одновременно произносят: — Что ж, я… — Может, нам… Азирафель замолкает. Кроули увлечённо рассматривает потолок, затем переводит взгляд на пол, а потом наконец-то встречается глазами с Азирафелем. — Как насчёт выпить? — С удовольствием, — облегчённо выдыхает Азирафель. Они возвращаются на первый этаж. Часы из красного дерева в холле показывают почти два ночи, но вечеринка продолжается с тем же размахом, что и три часа назад. Теперь же Азирафель едва замечает музыку и шум галдящих людей. Когда Кроули рядом, всё вокруг словно затихает. «Странно, что я совсем ни о чём не жалею», — думает Азирафель. Его переполняет так много чувств, но сожаления среди них нет. Они не разговаривают; спускаясь, Кроули ступает очень осторожно, словно пол под ним может рухнуть в Преисподнюю. В баре он заказывает два бокала шампанского и первым нарушает молчание. Азирафель благодарен ему за это. — Так что… увидимся в Англии? — Да, — отвечает Азирафель и улыбается. — Непременно. Слова его искренни. Азирафель наклоняет бокал, чокаясь с Кроули. Пара человек протискивается между ними. Потом ещё и ещё. В конце концов они теряют друг друга из виду. В последний раз Азирафель видит Кроули в другом конце комнаты, когда он снова накидывает на плечи полупрозрачную шаль. Тот отвечает неловкой, почти застенчивой улыбкой, но глаза его лучатся золотым теплом. Затем он исчезает, а Азирафель вызывает такси и возвращается в свою квартиру на Манхэттене, так и не узнав, у кого побывал в гостях. В следующий раз они встречаются двенадцать лет спустя. Нацисты, церковь, бомба, сумка спасённых книг — по пути домой Кроули осторожно тянется через сиденье «Бентли», накрывая ладонью его руку. Кроули рядом. Азирафель знает: что бы ни случилось, Кроули всегда будет рядом.