О вечернем досуге.

      — Нет, — Паша глядит упрямо из-под насупленных бровей.       Алексей тяжело вздыхает про себя, не выдав этого снаружи ни единым движением мускулов. Вечер явно перестаёт быть томным.       — Паша, — спокойно и терпеливо, давая возможность одуматься.       — Мне он нужен, я ещё не закончил, — Паша рефлекторно дёргает локтем, словно собирается прикрыть рукой планшет. — Это рабочие вопросы. Мы с тобой договаривались.       — Договаривались, — Алексей кивает. — Договаривались о соблюдении тобой режима труда и отдыха, согласно рекомендации твоего кардиолога.       — Это не мой кардиолог, а твой, — плечи у Паши напрягаются, но головы он всё еще не поворачивает и на Лёшу не смотрит. — Ты меня к нему потащил. Не так уж мне и плохо было.       — Я, — будничным тоном соглашается Алексей. — Ты мне очень дорог, знаешь ли, и потерять тебя во цвете лет из-за потенциального инфаркта в мои планы не входит.       Паша наконец оборачивается и смотрит снизу вверх таким взглядом, что у Алексея перехватывает горло. Как долго он ещё будет вынужден читать в тёмно-карих глазах эту неуверенность в собственной нужности. Алексей привычно быстро справляется с собой.       — Поэтому ты сейчас отложишь планшет и забудешь о всех рабочих вопросах до завтра.       — Да не могу я, Лёш! — Паша рывком разворачивается на вращающемся стуле. — Ты что, не слышал мою сегодняшнюю светскую беседу с Романовым? Если я все косяки сейчас из системы не выберу, этот урод до меня завтра утром опять доеб…       — Павел! — имя слетает с губ с почти металлическим лязгом. Паша вздрагивает и захлопывает рот, не докончив фразы.       — Пререканий на сегодняшний вечер достаточно, — Алексей роняет каждое слово, как тяжелый свинцовый брусок. — Сейчас ты выключишь планшет и уберёшь его в сумку. Затем пойдёшь в спальню, встанешь на колени у моей половины кровати и будешь ждать. Ты меня понял?       Паша молчит секунд тридцать, буравя взглядом Лёшино солнечное сплетение. Затем, не поднимая глаз, хватает планшет, рывком поднимается со стула и выходит из комнаты.       И на том спасибо.       Приготовления в ванной не занимают много времени. Пустить воду погорячее, как нравится Паше. Пена с едва уловимым цитрусовым ароматом. Упаси господи от дурацкого ментола, который почему-то так любят добавлять в мужские уходовые средства. Алексей смотрит на часы на запястье. Да, вполне хватит, чтобы подумать над своим поведением, но не достаточно для того, чтобы окончательно себя накрутить.       Мягкий свет прикроватной лампы омывает Пашину коленопреклоненную фигуру. Испытанная тактика не подводит и в этот раз. Буянить в тишине и полумраке спальни усталому и вымотанному Паше как-то не с руки.       Алексей опускается на край кровати сбоку от Паши. Кладёт одну руку на крепкие чуть сжатые ягодицы, а вторую на обтянутую выцветшей домашней футболкой грудь и выравнивает линию Пашиной осанки.       — Спину держи ровнее. Таз чуть вперёд.       Паша послушно выполняет указания, глядя перед собой понемногу соловеющим взглядом.       — Вот так, умница, — Алексей почти шепчет, поглаживая напряженную поясницу. Скользит рукой вверх по груди, по горлу над чуть дёрнувшимся кадыком, проводит пальцами по линии подбородка с уже пробивающейся щетиной. Паша сглатывает и закрывает глаза.       — Ты прав, родной, мы договаривались, — вкрадчиво начинает Алексей, не меняя поощрительных интонаций. — Что рабочие вопросы остаются за границей наших с тобой тематических отношений. Но напомни мне, пожалуйста, о нашей договорённости касательно твоего здоровья и безопасности. Паша обиженно морщит нос, но выдает послушно, словно у доски на уроке.       — Моё здоровье и безопасность это главный приоритет, и ты в равной мере со мной несёшь ответственность за их сохранение.       — Всё правильно, — Алексей склоняет голову на бок. — Поэтому в нашей сегодняшней ситуации у меня на руках все козыри. Возражения?       Паша тяжело и многострадально вздыхает и качает головой.       — Я так и думал, — Алексей наклоняется и целует Пашу в висок. — В связи со всем вышесказанным, на сегодня у нас назначены ванна, лёгкий ужин и отход ко сну.       Паша приподнимает брови и смотрит, скосив глаза, с упрёком. Алексей широко улыбается.       — Ну, а если все вышеперечисленное пройдет без сучка и без задоринки, то между ужином и здоровым сном может вклиниться что-нибудь еще.       Горячая пенная вода окончательно добивает Пашино бунтарство. Он послушно поворачивается, стоя в ванной на коленях, то одним, то другим боком, поднимает руки, позволяя Алексею скользить мочалкой по проступающим под кожей рёбрам. Покорно опускается на локти, лицом к самой поверхности воды, и прогибается в пояснице. Алексей не отказывает себе в удовольствии подержать его в этом положении подольше, намывая все самые укромные складочки в паху, снова и снова проводя обильно намыленными пальцами между раскрывшихся ягодиц. Паша стонет сквозь зубы, возвещая о надвигающейся эрекции, и разочарованно поводит бедрами, когда Алексей немедленно убирает руку.       — Потерпи, — Алексей, направляет струю прохладной воды из душа на мятежную часть тела. — Рано ещё.       Махровое полотенце, предварительно нагретое на полотенцесушителе, настраивает Пашу на благодушный лад.       — Можем… ошейник…       Алексей не может сдержать улыбки. Недавно привнесенная в обиход новая часть Пашиного гардероба представляет собой ещё не до конца изведанную территорию, вызывая у Паши разнообразные, порой полярные реакции.       — Можем? Или ты хочешь?       Паша хмурит лоб, но долго не ломается.       — Я хочу. И манжеты.       Усилием воли задавив в себе острое желание добавить «И фужерчики» и скорчить соответствующую котово-мемную физиономию, Алексей кивает и, поставив Пашу в чём мать родила на колени на толстый ворсистый коврик, отправляется в спальню к комоду.       — Я что, шпиц какой-нибудь, — Паша недовольно глядит на толстую широкую подушку, лежащую у кухонной табуретки.       — Нет, — Лёша ставит на стол дымящуюся тарелку и усаживается боком к кухонному столу. — Ты — мой любимый человек. И я не хочу, чтобы ты сидел на холодном полу. Устраивайся давай, а то остынет.       Паша опускается коленями на подушку, немного неуклюже из-за стянутых плотными широкими скрепленными между собой манжетами рук, и немедленно кладет подбородок Лёше на бедро. Лёша режет еду на тарелке на небольшие кусочки, отчётливо ощущая сквозь тонкие домашние штаны широкую кожаную полосу на Пашиной шее.       Тушеная куриная грудка не вызывает никаких возражений. И даже брокколи оказываются благосклонно приняты. Но стоит кусочку варёной моркови оказаться на вилке у Пашиного носа, как бунт на корабле снова поднимает голову. Паша морщит нос и отворачивается.       — Гадость. Я такое не буду.       Алексей закатывает глаза, но внутренне ликует. Бунт бунту рознь. Вязкое, тёмное нервное напряжение прошедшего дня исчезло в сливе ванной вместе с мыльной водой. А это привычный ворчливо-упёртый норов, имеющий своей целью, по твердому Лёшиному убеждению, исключительно мелкие домашние провокации с целью привлечения к себе внимания. Алексей отодвигает подальше мысль о том, почему Паше, во всех отношениях красавцу и умнице, всё никак не даётся понимание того, что Лёшей не нужно манипулировать, чтобы получить любовь и принятие. Они всегда здесь, стоит только руку протянуть. Он в этом разберётся, но не сейчас, не сегодня.       — Павел, здесь всего три кусочка, — вилка придвигается ближе.       — Ну и что, — Паша чуть отодвигается назад. — Количество как-то влияет на их вкус?       — Это полезно, — аргумент так себе, но попробовать стоило.       Паша явно не впечатлён.       — Павел, боюсь, что эта несчастная морковка имеет все шансы оказаться теми самыми сучками и задоринками, которые существенно обеднят твой сегодняшний вечер.       Загнанный в угол Паша, с выражением вселенского страдания на лице, открывает рот, осторожно снимает зубами с вилки ярко-оранжевый кусочек и с невыразимым отвращением начинает его жевать.       — Господи, Паш, — Алексей ставит тарелку на стол. — Да по тебе театральные подмостки плачут.       На эту картину Алексей готов любоваться вечно. В такие минут он жалеет, что не умеет в достаточной мере повелевать кистями и красками, чтобы передать игру света и тени на смуглом, поджаром Пашином теле. На напряженно вытянувшихся, жёстко пристёгнутых к массивной спинке кровати руках, на поджимающихся мышцах живота, на темно-бордовой головке крепко стоящего члена. Ничего, он лучше симфонию напишет. Потом. Когда налюбуется.       — Лёш, — Паша почти стонет, призывно вскидывая бёдра.       Алексей бросает флакон со смазкой на кровать и устраивается у Паши между коленей.       — Я тебя слушаю.       — Блядь, — Паша дергает руками, но крепкое дерево и не думает поддаваться. — Ты побеседовать теперь решил? Самое время!       Любое неповиновение должно быть наказано. Алексей смотрит из-под ресниц.       — Я просто хочу услышать, чего ты от меня хочешь, — он ведёт указательным пальцем от колена вверх по внутренней стороне бедра, останавливаясь в паре миллиметров от сочащегося смазкой члена.       — Тебя я хочу, — едва не кричит Паша. — Хочу, чтобы ты меня трахнул!       — Ответ неправильный, — грустно констатирует Алексей. — Вся наша предыдущая работа над лексикой прошла, похоже, втуне.       Палец описывает дугу ровно по границе жестких завитков волос в паху.       — Какая… лексика… — упрямится Паша, давясь словами. — Выеби меня, ну пожалуйста!       Звонкий шлепок по бёдру особенно громок в раскаленном полумраке спальни.       Паша жмурится и рычит сквозь зубы, но собирает себя усилием воли воедино и отмеряет слова, словно капли зелья из пузырька зелёного стекла.       — Я хочу заняться с тобой любовью.       — Вот это совсем другое дело, — шумно выдыхает Алексей и щёлкает крышкой прозрачного флакона.       Экран смартфона загорается сигналом нового сообщения. Алексей пробегает текст глазами и осторожно выбирается из-под одеяла. Паша спит на животе, раскинувшись на большую часть кровати, и разбудит его сейчас разве что пушечный выстрел, но Алексей всё равно выходит на кухню.       — Доброй ночи, — голос у Бенкендорфа усталый. — Разбудил?       — Нет, я ещё не ложился, — Алексей откидывает крышку ноутбука и нажимает кнопку старта. — Сейчас пришлю то, что есть на данный момент. Остальное надо будет утром обсудить с Витгенштейном, прежде чем японцам отсылать. Тебе тоже не спится?       — Какой там, — Бенкендорф вздыхает. — Только что своего еле угомонил. Подозреваю, что у тебя тоже был весёлый вечер. Когда уже эти два жука перестанут друг друга цеплять в офисе и добавлять нам работы, а?       — Боюсь, что ты и сам знаешь неутешительный ответ, — Алексей вводит пароль и ныряет в дебри рабочих папок. — Нам с тобой пора открывать курсы обмена методическим опытом.       — У меня тут только один метод работает, — хмыкает Бенкендорф. — Метод кнута и пряника.       — В буквальном смысле? — усмехается Алексей.       — Первая часть — да, а вместо второй сегодня были зефирки в шоколаде. Кстати, утренней планерки завтра не будет. Нормально сесть Николай сможет только ближе к вечеру. Утром, пока волшебное внушение еще не выветрилось, я до него донесу, что его требования к отделу разработки несколько завышены. К вечеру они, я думаю, закончат с правками?       — Спасибо, Саш, — в голосе Алексея искренняя благодарность. — Вроде должны успеть.       — Ну и отлично. Я всё получил. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — отвечает Алексей и сбрасывает звонок.