Не разжимая рук

Он погладил дочку по плечу: она плакала, и ничего с этим было не поделать. Внуки тоже сидели с мокрыми лицами, но крепились. Только двухлетняя Аяко, которая вообще не понимала, к чему весь сыр-бор, сидела на коленях матери, беззаботно играя с куклой. Каори тоже не плакала – она сидела рядом с кроватью, прикрыв глаза и задумчиво кивая своим мыслям. – Пора, господин Имаи, – сказала Жница, осторожно тронув его за руку. – Еще пять минут? – попросил он, но Жница с сожалением покачала головой. – Пора. К тому же… вас ждут. Да, вспомнил Имаи. Его и правда ждали. Но уйти прямо так, не попрощавшись толком… – Каори? – позвал он наудачу. – Увидимся? Жена неожиданно подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. И улыбнулась, кивая. Пораженный и успокоенный, Имаи отступил назад, в ослепительный свет. Луга оказались действительно лугами, простирающимися до самого горизонта. Где-то вдалеке справа маячил полупрозрачный хрустальный город, а где-то вдалеке слева тянулось нечто похожее на лес. Но основное пространство занимали именно луга: сочные, солнечные, абсолютно пустые – ни животных, ни техники. Ни людей. Все здесь было каким-то нереально ярким и насыщенным: лазурное небо, изумрудная трава, даже собственные руки выглядели розовыми и до того гладкими, что напоминали резиновые. Имаи огляделся по сторонам, чувствуя себя невероятно неуютно в этом странном нарочито жизнерадостном месте. – Эй, – раздался голос у него из-за спины, Имаи вздрогнул и обернулся, подавив в себе порыв отскочить в сторону. – Чего дергаешься? – спросил Ани-сан, улыбаясь до ушей. – Не узнал? Имаи выдохнул от неожиданности, обвел их взглядом… и рассмеялся, даже не пытаясь увернуться от крепких объятий накинувшихся на него друзей. – Сто семь лет! – кричал Ани-сан, пытаясь потереть ему макушку. – Засранец! Как ты ухитрился! – А мы ждем-ждем! – вторил ему Юта, но он хотя бы не пытался распускать руки. Хихикая, Имаи вырвался из цепкой хватки Ани-сана и тут же угодил в объятия Аччана. Тот крепко обнял его, на секунду прижимаясь всем телом и утыкаясь лбом в шею, как обычно, и тут же отступил назад, будто одернул себя. – Очень соскучился, – сказал он, улыбаясь с виноватым видом. Имаи кивнул. Он тоже соскучился. Просто ужасно. – Ну… – протянул он неловко. – Как вы? Тут… Аччан неожиданно расхохотался, и остальные подхватили тоже, у Хиде даже слезы на глазах выступили от смеха. Да, и правда дурацкий вопрос… Имаи разглядывал их, это все было так непривычно. Юта выглядел на свои давнишние сорок лет, но почему-то казался выше, чем Имаи помнил. Ани-сан был примерно того же возраста, а вот Аччан выглядел совсем юным и свежим, кажется, даже глаже и красивей, чем на самом деле в двадцать пять. Ну, понятно, он всегда очень сильно переживал из-за внешности… И только Хиде оставался таким, каким Имаи видел его в последний раз: высокий, худой, широкоплечий, с роскошной гривой абсолютно седых волос и молодо сияющими глазами. – Интересно, а я как выгляжу? – хмыкнул Имаи. Аччан и Хиде переглянулись. – Зависит от того, кто смотрит, – извиняющимся тоном ответил Аччан. – Здесь никто не знает, как другие его видят. Ну, для меня ты такой как… как тогда. Как раньше. Он смущенно улыбнулся, отводя взгляд, и Имаи неожиданно почувствовал себя очень неловко. – Как раньше – это точно сказано! – тут же вмешался Ани-сан, стирая неловкость. – Вот для меня – как тогда, в Йокогаме, когда ты вышел из бара без штанов! Сколько тебе тогда было? Тридцать? Все расхохотались, и Имаи подавил в себе желание прикрыть лицо рукой. – Надеюсь, сейчас на мне есть штаны?.. – Да, мне того раза хватило на всю жизнь, я больше не хочу любоваться на твою голую задницу! Как же я скучал по этим идиотам, подумал Имаи. Столько лет… Нет, у него была прекрасная жизнь: долгая, насыщенная, до последнего дня активная и осознанная. В кругу разросшейся в последние годы семьи он чувствовал себя состоявшимся и любимым. Он не тосковал, не страдал от бессилия и неизбежных потерь. Он знал, что рано или поздно все заканчивается, но так же был уверен, что потом – начинается что-то иное. Как выяснилось, он был прав. Но… как же он, оказывается, скучал. Не признаваясь себе, даже не выводя в сознание. А теперь его буквально несло на теплых волнах облегчения и радости, словно это воссоединение на залитом солнцем лугу вернуло ему давно потерянную часть себя. Целых четыре таких части. Формальностей почти не было: Жница просто объяснила, что Зеленые луга – это место временного пристанища душ. Этакий эквивалент христианского Чистилища, но скорее просто комната ожидания, где можно встретиться с ранее ушедшими близкими и провести какое-то время до перерождения. Время это тоже определялось индивидуально и в зависимости от предпочтений души: кому-то местный образ жизни претил, они кипели от нерастраченных сил и упархивали в новую жизнь через пару дней. А кто-то жил здесь годами и десятилетиями, некоторые особенно утомленные – и веками. Это было место покоя и безвременья, место, где никуда не нужно спешить и ни о чем не нужно заботиться. Неудивительно, что людей измученных и уставших это соблазняло, вот только многие из них в результате все-таки не выдерживали и уходили обратно: жизнь на Зеленых лугах не избавляла от воспоминаний. А многим было настолько тяжело помнить все, что с ними случилось при жизни, что даже вечный покой проигрывал возможности стереть память и нырнуть в новую, возможно, более счастливую жизнь. Никто ведь не запрещал надеяться, что новая жизнь будет лучше… В ожидании подходящего перерождения можно было остановиться в том самом полупрозрачном городе справа или же в деревне, расположенной у леса слева. Имаи был уверен, что выберет город, он всегда был урбанистически настроенным человеком, но неожиданно для себя решил остаться в деревне, если вопрос с перерождением затянется. Тем более, что остальные жили там же – только Аччан поселился в самой чаще леса в получасе ходьбы от деревни. – Он у нас как диснеевская принцесса, – сказал Хиде, – больше любит общаться со зверушками, чем с людьми. – Да, – подтвердил Юта. – Я видел, он им там поет! Все рассмеялись, даже смущенно качающий головой Аччан. – Там просто не так ярко, – пояснил он в конце концов. – В лесу есть тень, есть ручьи… А еще ко мне приходят лисы. – Настоящие? – Ага. Иногда прямо чувствую себя богиней Инари*. – Весь такой плодородный… – Откуда здесь вообще лисы? – удивился Имаи, и все замолчали, переглядываясь. – Может быть, они как кошки? – осторожно предположил Аччан. – Ходят между мирами. – Кошки тут тоже есть? А собаки? – Животные здесь не задерживаются, – пояснил Ани-сан. – Они перерождаются сразу, чего им тут дожидаться. А вот кошки иногда бродят – причем, живые. И это жутче, чем когда призраки бродят там. Смотрят сквозь, пугаются от любого движения, прыг – и исчезла в пустоте. Тьфу! Аччан только фыркнул, усмехаясь, но Ани-сан покачал головой. – Я серьезно. Не знаю, как ты живешь в этом лесу. Еще и лисы! – Ты там один живешь? – неожиданно для себя спросил Имаи. Аччан отвел взгляд. – Да. Уже один. Давно. Стало как-то неловко тихо. – Приютишь меня на время? – спросил Имаи, и Аччан посмотрел на него почти испуганно. – Конечно, – ответил он. – Тем более, что тебе нет смысла обустраиваться надолго. Мы ведь… ждали только тебя. – А ты подзадержался, – захихикал Юта. – Сто семь лет! Совсем чуть-чуть не дотянул до рекорда. – Да ну, рекорд это… сколько сейчас уже? – Сто тридцать девять. Кажется. – Сто тридцать девять! Тридцать два года не дотянул. – Целая жизнь для кого-то… – А что? – спросил Имаи, немного смущаясь. – В смысле, как тут все устроено? Нас сразу куда-то отправят? Все переглянулись. – Ну, тут как, – рассудительно начал Ани-сан. – Такие случаи, как у нас, они все-таки редкие. Обычно у людей просто связанные судьбы, им подбирают что-то такое… Сложно получается, потому что нужно и карму обоих учесть, и просчитать связь в последующей жизни. Приходится иногда подождать, чтобы не расставаться и чтобы все устроило… Некоторые вот предпочитают судьбу хуже выбрать, но чтобы связь была плотней – супругами, например, или лучшими друзьями. А кто-то вообще заявку подает, чтобы разорвать связь, – там уже другая процедура… Он обвел взглядом терпеливо слушающих. – В общем, у нас сложный случай, – признал он наконец. – Я же, когда сюда попал, первым делом ознакомился с регламентом и подал заявку. Чтобы начали подбирать. Пять человек с коллективной душой – это не шутка. Ну и… Хорошие варианты долго не задерживаются. За эти годы уже два было. Срочные, но, если честно, так себе. С нашей кармой можно и на что-то получше рассчитывать. – А что было? – Первый – семейный ресторан в Колумбии, хозяева – муж с женой, двое сыновей и жена младшего сына. Вроде неплохо, но у мужа в сорок лет рак, он выбывает, у старшего сына с личной жизнью все плохо всю жизнь, младший с женой вроде бы нормально, но у них уже ребенок больной рождается. Плюс всю жизнь… ну, не в нищете, но не слишком-то и богато. Так себе вариант. – Да уж… Ужасно. А второй? – Военные. Выпускники одного летного училища, несколько кампаний вместе, кто-то вообще без ранений, кого-то подбили, потом долго восстанавливался. И вроде бы все живы и в результате до старости живут, но… какая это жизнь? – Меня бы точно подбили, – пробормотал Аччан. – С моим счастьем… без кошмаров каждую ночь не обойтись, как ни крути. – Ну, не обязательно тебя… – Да что говорить, все равно ушел вариант. И черт с ним. Не вариант и был… Все снова замолчали. – И сколько, получается, ждать теперь? – спросил Имаи. Ани-сан вздохнул. – А кто его знает. В любой момент может что-то появиться. То есть, у них там… в смысле, у тех, кто пишет весь сценарий, у них там есть генеральный план на ближайшие полтыщи лет. И вроде бы все в этом плане должны быть учтены… но мелкие искажения никто предсказать не может, они накапливаются и ломают всю систему. Поэтому все уже давно идет в непредсказуемом режиме. В смысле, где-то на ближайшую сотню лет примерно можно предсказать жизнь одного-двух человек. Но уже пятерых – затруднительно. – То есть, что? – не поверил Имаи. – Все идет просто… само по себе? Никто вообще не контролирует то, что там происходит? Ани-сан вздохнул, Хиде шмыгнул носом, Юта покачал головой, а Аччан просто смотрел на него тяжелым взглядом. – Мда… – протянул Имаи. – Везде бардак, – мрачно сказал Аччан. – Здесь, кстати, тоже. – Да, – подтвердил Юта. – Здесь тоже черт знает что… – Поэтому я предпочитаю жить в лесу. – С лисами. – С лисами, – Аччан кивнул. – Они хотя бы просто милые. От призрачно серебрящихся посреди луга Ворот до офиса Жнецов идти было где-то около получаса. Наверное, это было время/расстояние на подумать, прийти в себя после смерти, решить, чего душа хочет от дальнейшего существования: остаться на Лугах или отправиться дальше, в новую жизнь. Но с ними все было, вроде, и так понятно, так что они просто шли по широкой дороге средь высоких изумрудных трав – Имаи с Аччаном впереди, братья следом, а Хиде – замыкая колонну. – Отца я не застал, – просто и как-то буднично рассказывал Аччан. Он шел, засунув руки в карманы длинного черного пальто – такой привычный и вместе с тем такой сюрреалистический на фоне этих ярких пейзажей, похожих на приход под кислотой. – Говорят, он поначалу боялся отправляться на перерождение, понимая, что ничего хорошего не получит. А потом, когда тут появилась мама… В общем, он быстро собрался и ушел. Сейчас где-то в Индонезии. Я не уточнял, потому что какая разница – он больше ничего не помнит… – А мама? – спросил Имаи. Аччан кивнул. – Мама ждала нас с братом. Она… мы провели несколько лет вместе, прежде чем она ушла на перерождение. Очень хороших, счастливых лет. – Но тебе не стало лучше, – утвердительно сказал Имаи, понимая, что услышит в ответ. Аччан принужденно улыбнулся. – Нет. Не стало. Я уже не уверен, может ли мне вообще стать лучше. Нужно ли, чтобы мне стало лучше. Может быть, я такой от природы, и даже перерождение ничего не изменит. – Изменит, – убежденно заявил Имаи. – Потому что ты не такой на самом деле. Он остро глянул на Аччана и добавил со значением: – Я помню. Вопреки опасениям тот не отвел взгляд. – Я тоже помню, – сказал он ровно, с мягкой, плохо скрытой – так, будто он устал или разучился скрывать – нежностью глядя на Имаи. – И то, что я помню, делает только хуже. Имаи замер, чувствуя, что растерял все слова и мысли. – Почему? – спросил он, хмурясь. – Потому что я до сих пор себя не простил, – ответил Аччан, все так же прямо, открыто на него глядя. – Я знаю, что ты простил и забыл давно, но я никак не могу. И не хочу забывать. Потому что боюсь в следующем воплощении опять наделать глупостей и оттолкнуть тебя. – Ты меня не оттолкнул. Аччан улыбнулся, кивая. – Возможно, это все вообще происходило только у меня в голове, – сказал он задумчиво. – А ты и понятия не имел, какие драмы происходили с твоим участием в моем воображении. Возможно, с твоей точки зрения все было совсем не так, как мне видится… Я много об этом думал – и там, и здесь. Но там я не имел права с тобой об этом говорить. А здесь… Здесь в этом просто нет смысла. Извини… Он отвернулся и зашагал дальше – все такой же прямой, все такой же уязвимый и обнаженный до нелепости. Уже совсем не выглядящий на двадцать пять. Имаи на секунду зажмурился, прежде чем просто пойти следом, рядом, плечо к плечу, рука к руке, как все годы до этого. Он и правда успел забыть. Благополучно вычеркнул из памяти старую обиду – потому что не было смысла обижаться. Нечего там было прощать, но Аччану этого никогда не объяснить – у него свои отношения с чувством вины. А никто не был виноват, так просто получилось. Так случилось – с ними, как и с тысячами и миллионами других людей. Они не ругались и не пытались друг друга уязвить, просто в какой-то момент перешли из одного состояния в другое, немного ослабив, но не потеряв связи друг с другом. Они так или иначе провели вместе всю жизнь. А что будет в новой… Кто знает, какими узами они пятеро окажутся связаны в следующий раз? Может быть, они с Аччаном окажутся родителем и ребенком? Единоутробными сестрами? А может – мужем и женой, проживут счастливо до самого конца и умрут в один день? Единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что они точно не оставят друг друга. Просто не смогут. Каждое последующее воплощение их «коллективной души» на пятерых только усиливало связи внутри группы. А ведь это уже было… седьмое? – Седьмое воплощение, – Жница поставила галочку на голографическом планшете. – Поздравляю вас, вы – одна из самых стабильных коллективных душ за всю историю человечества! – Нам что-то полагается за это? – со смехом спросил Ани-сан. Жница тоже вежливо рассмеялась, показывая, что поняла шутку. Но тут же согнала улыбку с лица и скорбно свела брови. – К сожалению… произошло некоторое недоразумение, – произнесла она тоном ниже. – Дело в том, что для таких многочисленных душ у нас разработано особое расписание. Имаи тревожно переглянулся с Хиде. – И согласно этому расписанию, – продолжила Жница, – господин Имаи должен был прибыть на Луга еще двадцать пять лет назад. Имаи оцепенел, невольно представив себе это. Двадцать пять! Он бы никогда не увидел правнуков. Он бы никогда… – А что случилось? – спросил Ани. Жница вздохнула, пряча глаза. – Так бывает, неквалифицированная работа ками в одном из храмов. Его просили о здоровье и долголетии для господина Имаи, и он благословил по максимуму, не сверившись с записями. А благословения, к сожалению, не имеют обратной силы. – Это в каком храме было? – неожиданно нахмурился Аччан. – Когда? – Я не могу разглашать эту информацию, – ответила Жница с сожалением. – Ничего себе, информацию разглашать нельзя, а у нас расписание похерено… – Ани-сан выглядел очень недовольным. – И на сколько мы тут застряли? – Коллективных судеб на пять персон в ближайшие триста лет не ожидается, – тихо сказала Жница, обводя их сочувствующим взглядом. – Мне очень жаль. – Триста? – Юта ошеломленно вытаращился. – Да вы что! – Так нельзя, – тихо сказал Хиде. – Так нечестно, – поддержал его Ани-сан. – Это же сколько еще Аччану ждать перерождения? Да он уже весь измучился! – Со мной все в порядке, – сказал Аччан, – я уже привык. Но при этом его лицо так отчетливо посерело, что сразу стало ясно – ничего не в порядке, конечно же, и перспектива провести еще неизвестно сколько времени без возможности забвения пугает его до ужаса. – Тогда могу предложить только раздельные судьбы, – с сожалением сказала Жница. – Вы можете провести ближайшую жизнь поодиночке, а потом мы вам что-нибудь подберем. Имаи посмотрел на остальных: Хиде хмурился и кусал губы, Ани-сан невольно придвинулся ближе к брату, будто боялся, что его отнимут у него прямо сейчас. Аччан вцепился правой рукой в левую, словно пытался удержаться от чего-то, и мучительно сжимал пальцы до побелевших суставов. А сам Юта обводил их всех жалобным взглядом, не веря тому, что слышит. – Ну неужели нельзя что-то сделать? – спросил он с надеждой у Жрицы. – Какой-нибудь… обходной маневр? А? Жница растерянно оглянулась куда-то в пустоту за плечом. – Я… – она нахмурилась. – Мне нужно посоветоваться с начальством. Есть один вариант, но я не уверена, что могу его использовать в вашем случае… – Посоветуйтесь! – обрадовано воскликнул Юта. – Обязательно посоветуйтесь! Честное слово, мы на все готовы, только бы остаться вместе. Имаи пихнул его в бок, и Юта добавил поспешно: – На почти все. Жница поклонилась. – Я скоро вернусь. Извините за ожидание. И исчезла, оставив после себя только слабый запах водяной лилии. – Правда, я могу потерпеть еще… триста лет, – голосом умирающего сказал Аччан. – Не стоит ради меня… – Аччан может переродиться один, – мрачно сказал Ани-сан. – А мы подождем. Триста лет – это ерунда. Некоторые и дольше ждут, если мест нет. Вон, Ода-сан уже почти пятьсот лет ждет. – Он ждет, потому что ему все не нравится, что предлагают, – проворчал Юта, – а Жнецы боятся с ним связываться из-за его скверного характера и связей, которые он успел тут завести. Все хочет себе такую судьбу, чтобы взять и весь мир с ног на голову перевернуть, на меньшее он не согласен… – Не хочу я перерождаться один, – нервно перебил его Аччан. – Это же ослабит связь. И вообще. Не так уж все и плохо. Подумаешь… триста лет. Можно просто не выходить из дома. Хуже всего – эти самые зеленые луга. – Да уж, – крякнул Хиде. – Местная цветовая гамма даже меня выводит из себя. – Да ладно вам, – Юта дернул плечом. – Жизнерадостно… Всем нравится. – Я тут только пару часов, – протянул Имаи, – но уже глаза болят. Под какой наркотой они это расписывали… Было так невыносимо неловко из-за того, что все это происходит из-за него. Да, Имаи был не виноват, он сам-то и понятия не имел, что должен был умереть раньше, но факт остается фактом: ребята ждали его больше двадцати лет, а теперь, вероятно, просидят в этом шизофренически раскрашенном мирке еще триста. – Прошу прощения! – Жница снова возникла перед ними, теперь уже с длинным, явно старинным свитком в руках. – В настоящий момент руководство рассматривает одну очень редко используемую возможность, но нам придется поднять и проверить всю документацию за последние несколько тысяч лет, чтобы убедиться, что мы не запутаем мироздание еще сильней. С глубочайшим уважением прошу вас подождать в течение трех дней, и мы свяжемся с вами для дальнейшего решения вашего вопроса. Она низко поклонилась и исчезла снова, оставив их переглядываться друг с другом. – Ну вот, – бодро сказал Юта. – Три дня и все решится! – Или нет, – добавил Аччан. – Или нет, – согласился Имаи. – Но тогда тебе придется терпеть меня в своем Disney World ближайшие триста лет. Ани расхохотался, глядя на потрясенного Аччана. – Да я не против, – неловко заметил тот, отворачиваясь. Но Имаи успел заметить, что Аччан тихо, едва заметно улыбается. И это его неожиданно ободрило. Ну, триста лет. Не очень-то приятно торчать тут столько времени без дела. Зато – они увидят мир будущего! Может быть, к тому времени люди уже будут жить на других планетах. Или изобретут путешествия во времени. Или случится еще что-нибудь такое, о чем никто сейчас и не подозревает. А они это увидят и будут жить в этом новом невероятном мире… Правда, конечно, у них не останется прошлой памяти, так что мир будущего не покажется им таким удивительным… Зато у них наверняка станет больше возможностей. Они проделали долгий путь от гребцов-невольников на турецкой галере до участников популярной группы. Следующее воплощение наверняка будет не хуже. Может быть, они станут экипажем космического корабля? Или колонистами на далекой планете? Или… В любом случае Имаи успеет порадоваться следующему воплощению до того, как ему сотрут память. И, если честно… он бы отложил эту процедуру на неопределенное будущее. Наверное, ему все-таки нужно больше времени, чтобы смириться с собственной смертью. И с тем, что все в этот раз закончилось. До деревни опять пришлось идти пешком около часа, и Имаи, погруженный в размышления о возможном будущем через триста лет, наверное, не запомнил бы эту дорогу среди одинаково переливающихся кислотной зеленью пейзажей, если бы не один случай. В какой-то момент из-за небольшого холма им навстречу вынырнул совершенно неожиданный и неуместный здесь автомобиль: наглухо затюнингованная черная тачка с выставленными на крышу динамиками, из которых по всем лугам неслось что-то настолько древнее, что Имаи застыл на месте, рот раскрыв. Поравнявшись с ними, автомобиль притормозил, зеркальное стекло опустилось и наружу выглянул парень с уложенными в прическу «регент»** волосами, в темных очках и кожаной куртке. – Эй, красотка, – сказал он, вальяжно растягивая слова. – Прокатимся? – Я сейчас Жнеца вызову, – устало ответил Аччан, даже не глядя в его сторону. Парень фыркнул. – Просто предложил, – примирительно заметил он, стекло поднялось, и тачка неторопливо покатила дальше, бомбя басами. – Это что такое было? – обалдел Имаи, но остальные только понимающе улыбались. – Некоторые местные видят Аччана женщиной, – наконец пояснил Юта, а Ани-сан добавил: – Даже жаль, что нам так не увидеть, правда? Имаи с интересом окинул взглядом невозмутимо идущего Аччана и попытался себе представить. Пожалуй, у него бы получилось. – А вообще… Это как? Откуда? – Это малолетние чимпира***, – пояснил Аччан. – Их здесь много. Погибают по дурости в раннем возрасте, но уже успели наворотить такого, что в следующей жизни их ничего хорошего не ждет. Вот и торчат тут десятилетиями, сбиваются в стайки и болтаются без дела по городу. Катаются вот. Живут красивой жизнью, снимают девчонок и все такое. Это был интересный аспект, который Имаи тут же захватил. – То есть, здесь есть преступность? – Нет, – Юта даже рассмеялся. – Жнецы не позволяют. К тому же, здесь все так устроено, что никто никому не может причинить вреда. Так что они между собой как-то меряются, кто круче, но по большей части просто вот так разъезжают типа с грозным видом. Те, кто здесь недавно, по привычке их побаиваются, а больше им и не нужно. Имаи посмотрел на Аччана. – И что… Часто вот так? Приглашают прокатиться? – Вот еще и поэтому я живу в лесу, – мрачно ответил тот. Дом был старым, традиционным, очень похожим на дом семьи Сакураи в Фудзиоке, но и не менее сильно отличающимся. Несмотря на расположение в глубине леса, в окружении высоких сосен, подходящих почти вплотную к бумажным стенам, внутри было светло. Теплый, матовый, очень уютный свет разливался по комнатам, весь дом был пропитан почти осязаемой любовью – здесь еще недавно жили счастливые люди. – Брат с невесткой ушли больше двадцати лет назад, сразу после мамы, – ответил Аччан на незаданный вопрос. – Моя жена продержалась дольше всех, но я не мог ее держать здесь неизвестно сколько. Ей тоже было тяжело… – Сколько ты уже один? Аччан задумчиво поджал губы, доставая из шкафа футон и одеяло. – Здесь время течет иначе. А потом – что значит, один? Я не один. Мы здесь были вчетвером. Теперь вот и ты появился… – Только они живут в деревне, а ты – тут. Отшельником. – Ты же знаешь, я всегда любил уединение. А в деревне слишком… шумно. – Что? Там почти никого нет. Пустота же. Десяток домов. Аччан рассмеялся, он принялся было заправлять постельное белье, но Имаи отобрал у него пододеяльник. Было как-то неловко. – На самом деле, – негромко сказал Аччан, присаживаясь на пол рядом и с интересом наблюдая за тем, как Имаи сражается с одеялом, – там много людей. Этот десяток домов существует одновременно в сотнях, а то и тысячах измерений. Имаи замер с нелепо разведенными в стороны руками. – То есть? Это как? Зачем? – Людей умирает много, – пояснил Аччан. – Обратно возвращаться не все хотят… В городе все живут одновременно, потому что это город – он и тянется на сотни километров вдоль местного моря… – Тут еще и море есть? – Это же Япония. В смысле, японский филиал Зеленых лугов. Конечно, здесь есть море. Только оно немножко мертвое… как и все остальное. Имаи невольно хмыкнул от этого каламбура и бросил одеяло на футон, сел напротив Аччана. – Ну вот, – чуть смутившись, сказал Аччан, опуская взгляд и улыбаясь. – А в деревне вроде как живут те, кому хочется более тихой жизни. Поэтому там всего тридцать домов на одном слое реальности. Предполагается, что ты живешь в окружении только своих соседей по слою… Но на деле здесь все уже давно прохудилось, и в реальностях куча дыр. Так что народ бродит друг к другу в гости в другие слои, а на фестивали они собираются по тысяче человек! И бродят туда-сюда с микоси****, песни поют и фейерверки запускают… Имаи в замешательстве почесал в затылке. – Даааа, – протянул он. – Ну, это, должно быть, весело. Да и не так уж часто. – Здесь время течет иначе, – напомнил ему Аччан. – На каждом слое по-своему. Так что каждую неделю где-то – мацури******. А празднуется оно сразу везде… Так что я предпочитаю жить подальше. Да и не только я. – Что, таких отшельнических домов здесь тоже намазано в тыщу слоев? Аччан рассмеялся. – Возможно. По крайней мере здесь поблизости дырок нет, никто не просачивается. Только лисы ходят. Имаи опасался, что и удобства в этом доме будут традиционные и лесные, но нет – видимо, уж очень Аччан привык к комфорту при жизни. Туалет и душ здесь были у каждой спальни свои, а ванна с горячей минеральной водой располагалась на улице под навесом, с внезапным видом на ручей и классический сад. Имаи не был в онсене уже несколько лет – в последние годы врачи запрещали ему перегреваться, – так что первым делом отправился принять ванну. А неплохо это – быть мертвым, неожиданно подумал он, разнежившись в горячей воде. Жар приятно обволакивал тело, проникая внутрь, к несуществующим костям. Интересно, задумался Имаи, как это все вообще происходит? Ведь наши души нематериальны. Значит, что? Используются только накопленные за время жизни воспоминания? А если они искажены каким-нибудь Альцгеймером? Тогда никакого тебе удовольствия от загробной жизни, сразу беги перерождаться? Несправедливо. Да и не удастся испытать ничего, чего бы ты не испытывал при жизни – в памяти-то подобной записи нет? То есть, жил паршиво, питался одним рисом, и даже после смерти никаких тебе неземных удовольствий… Обидно-то как… Его размышления прервал резкий треск, похожий на негромкий сухой выстрел. Имаи дернулся, оборачиваясь, и едва не выскочил из источника от неожиданности: на него в упор смотрела рыжая лиса. – Эй, – сказал он тихо. Лиса издала высокий звук, что-то среднее между мяуканьем и тявканьем, и прикрыла узкую морду черной лапой. Имаи тут же присел в воду обратно. – Ну извини, – сказал он, чувствуя себя невероятно глупо. – Не ожидал как-то. Лиса снова оглядела его, на ее морде было такое отчетливое насмешливое выражение, что Имаи тут же почувствовал себя выпавшим из реальности, будто мультик смотришь. Ты умер вообще-то, напомнил он себе. О какой вообще реальности может идти речь, здесь же все воображаемое. Шевельнув роскошным хвостом, лиса шагнула назад и тут же исчезла, будто и не было. Имаи моргнул. Пустой садик, парящая голубая вода, медленно ползущее по верхушкам деревьев солнце. – Ну ладно, – сказал он себе. – Может, я перегрелся. А может они и правда как кошки. Прыгают туда-сюда. Забавно, что прыгающие из реальности в реальность кошки воспринимались уже как что-то само собой разумеющееся, хоть он их ни разу и не видел пока. Но про кошек говорил Аччан, а он в них хорошо разбирается… Аччан приготовил для него ужин, и это было на текущий момент, наверное, самым странным впечатлением от посмертия. – Прям вот сам? – удивился Имаи. – Своими руками? – А кто мне тут, ты думаешь, будет готовить, – усмехнулся Аччан, усаживаясь за стол рядом и придвигая к себе чашку с супом. – На самом деле, конечно, можно и не есть вовсе. Или просто воображать себе еду – как и все остальное. – Это как? – заинтересовался Имаи, отщипнув кусочек от жареной макрели. Вкусно, кстати! – Ну, вот так, – Аччан кивнул куда-то, Имаи обернулся, проследив за его взглядом и обнаружил стоящую на краю стола бутылку французского коньяка. – Здорово! – обрадовался он и тут же подтянул бутылку к себе, плеснул в появившийся под рукой стакан. Предложил Аччану, но тот покачал головой, улыбаясь и глядя на него с давешней нежностью. Ну, понятно. Зажрался тут, еще бы, если любую выпивку можно получить по щелчку пальцев. Коньяк был на вкус ровно таким, как он его помнил: мягкий, ароматный, бархатно перекатывающийся на языке. – И что, – спросил Имаи, слегка повеселев, – можно что угодно вот так? Захотел, и на тебе? А я так могу? – Можешь, – кивнул Аччан, меланхолично жуя. – Потренируешься и все сможешь. Хоть целый город тут себе построить. С летающими машинами и всем таким прочим, что тебе нравится. Если хорошо построишь, со временем и люди придут в него жить… такие же. Кому нравятся летающие машины. – Неужели до сих пор никто такого не сделал? – изумился Имаи. – Это же первое, что приходит в голову! Аччан посмотрел на него со странным выражением лица. – Ну да. Первое, что приходит в голову таким, как ты. Вот только люди твоего типа здесь не задерживаются. Зеленые луга, знаешь… Они больше для тех, кто очень устал. Или очень боится возмездия. А им не до городов будущего. Эта мысль как-то неприятно цепляла, но Имаи решил, что не стоит портить ужин размышлениями. – Тогда почему ты готовишь? Если можно взять все прямо так. Сразу. Аччан помолчал некоторое время, потом придвинул к себе бутылку и налил себе коньяку, отпил, смакуя. – Наверное, это единственное, чем я могу здесь заниматься, – сказал он наконец. – Раньше я очень много читал. Здесь можно достать любые книги, даже те, что были уничтожены там, на Земле. Смотрел фильмы. Слушал музыку. А потом… наступило пресыщение, наверное. Это все… в жизни эти впечатления использовались, а здесь они просто накапливаются мертвым грузом. Стало тяжело, как от переедания. Много пищи, много неиспользованной творческой энергии, которую некуда выплеснуть, и она гниет, запертая внутри, отравляя душу… Звучало как-то жутковато даже. Имаи в принципе помнил, что Аччан всегда был меланхоликом и все воспринимал чересчур обостренно и в трагическом ключе, но это его описание посмертного существования… Черт, от чувства вины было никак не избавиться. Почему Имаи не умер вовремя, как было положено? Они бы все встретились в нужное время и отправились на очередное перевоплощение. И пускай это была бы не слишком счастливая семья в Колумбии или компания потрепанных войной пилотов, они все были бы вместе. И никаких отравленных душ. – Может, прогуляемся? – предложил Имаи, откладывая палочки. В доме резко стало темно и душно, и он подозревал, что все дело в мимолетно испортившемся настроении Аччана. Все-таки этот дом, по всей видимости, был частью его самого, как и все, создаваемое душой в посмертии. Аччан только кивнул и поднялся из-за стола, не говоря ни слова. Лес тянулся на десятки километров к западу от деревни, но уже через десять минут прогулки Аччан неожиданно вывел его на вершину холма, с которой открывался отличный вид на лес и другие горы – сиреневые, розовые, бордовые в свете падающего в ложбинку между ними солнца. – В конце концов все когда-то заканчивается, – меланхолично сказал Аччан, глядя вдаль, где разгорался неправдоподобный закат. – В этом весь смысл перерождений. Рано или поздно каждый приходит к своему пределу и отправляется туда. Он неопределенно махнул рукой вверх, Имаи невольно усмехнулся. – В рай, что ли? – Ну, если это так можно назвать. Такая многомерная конструкция, похожая на соты. Каждый оказывается в своей ячейке, связанной с тысячами других – все связи, которые человек понаделал за все свои воплощения… И вот он там живет… отношаясь со всеми подряд. – Аччан вздохнул. – Мозг вывихнуть можно. – То есть, возвращается память всех жизней? – Ага. Ужас. – А они там с ума не сходят? Как можно все помнить? Аччан покачал головой. – Предполагается, что к моменту окончательного просветления человек уже достаточно прокачался, чтобы принять все свои жизни, – сказал он с отчетливым скепсисом. – Меня больше смущает то, что сохраняются все связи. Это правда, что там в конце концов встретятся все – и родители с детьми, и супруги, и друзья. Только представь: вот прожил ты сотню жизней. И встречаешь в раю двести родителей, полторы сотни супругов и неустановленное количество собственных детей. Причем, по законам кармы, каждый из них может оказаться с тобой связан сквозь жизни и быть тебе одновременно матерью, братом, мужем и твоим убийцей. И ты должен быть достаточно просветлен, чтобы принять все эти воплощения… – Далековато мне до просветления, – рассмеялся Имаи, Аччан с невеселой улыбкой кивнул. – Мне тоже. Вся штука в принятии. Причем, даже не того, что сделали другие, а своих собственных чувств. Знаешь, я ведь даже малодушно рад, что не встретил отца. Так долго думал, что ему сказать, представлял себе, можно сказать, репетировал… А когда понял, что не получится, не в этот раз – сначала просто разозлился, а потом… испытал такое невероятное облегчение. – Он покачал головой. – Когда встречаешь тех, кого любишь, это невероятная радость. Когда встречаешь тех, перед кем виноват, счастлив, что есть возможность попросить прощения и облегчить груз вины. А когда встречаешь по эту сторону людей, которые не разделяли твои чувства к ним… Он замолк, нахмурившись и тяжело глядя вдаль. – Ты их встречал? – осенило Имаи. – Тех, кто были в тебя влюблены? Аччан кивнул, не оборачиваясь. – Тяжело, когда не знаешь, чем утешить. Там мы почти не соприкасались, и мне, если честно... Мне казалось, что это больше выдуманные чувства. Очарованность образом, какие-то свои фантазии. Что это не может длиться долго – и точно не может быть чем-то серьезным, особенно, тем чувством, с которым можно прожить жизнь до конца. Как можно любить человека, ни разу не поговорив с ним даже? – Еще как можно… – пробормотал Имаи себе под нос. Аччан кивнул. – Все наши чувства к другим – только интерпретация наших собственных устремлений внутри себя. Нет смысла делить их на настоящие и выдуманные. Они все в какой-то степени – выдумка. Даже наша память – по большей части выдумка, что уж говорить о чувствах. – Это вот к этому ты пришел за все годы здесь? К такому извращенному солипсизму? Аччан неожиданно развеселился. – А это была бы отличная концепция рая! – сказал он, тихо смеясь. – Все люди на земле – один единственный человек, просто на разных этапах самопознания и на разных кругах перерождения. Сам себе мать, отец, брат и любимая. Сам себе бог, вечно умирающий и вечно перерождающийся. Имаи кивнул, привычно подхватывая и развивая идею. – Тогда все люди, достигшие конца перерождений – это нервные клетки мозга бога, идеально выкристаллизованные, находящиеся между собой в сложнейших связях… И сознание бога базируется на работе этих клеток. А вся прижизненная суета – просто физиологический процесс, необходимый богу для выживания и развития. – Ужасно! И нет никакого смысла во множестве жизней, и вся награда – превратиться из клетки пятки бога в клетку его мозга. – И ладно, если ты клетка пятки, а каково клеткам печени? Аччан прикрыл лицо ладонью, трясясь от смеха. – Кстати, – неожиданно вспомнил Имаи. – А как же ад? Место для совсем негодных клеток? – А ада нет, – легко ответил Аччан и, заметив изумление на его лице, пояснил. – Только бесконечный круг перерождений. Безотходное производство. Рано или поздно реальность этого мира тебя доконает… и ты станешь таким, как нужно. И вырваться из этого круга практически невозможно. – Как-то неутешительно звучит. – Ага. Кого-то перспектива жить в раю стимулирует к перерождениям. А как по мне… безнадега. – Это ты сейчас так думаешь. Погоди, вот еще пара-тройка жизней и рай тебе раем покажется! Аччан покивал, улыбаясь. – Мне тебя не хватало, – сказал он неожиданно и вздохнул. – Только сейчас осознал, насколько. – Да, – сказал Имаи. – Мне тебя тоже. Аччан предсказуемо не стал развивать тему, он был сентиментальным, но понимал, что вытащить из Имаи больше вряд ли получится. Он просто кивнул и на секунду сжал его ладонь в своей – все такой же крупной и горячей, как Имаи и помнил. Имаи сам не понял, что его сподвигло ухватиться за эту руку и удержать ее – Аччан замер, глядя на него почти с изумлением. – Я очень скучал, – сказал Имаи. – Правда. И… мы мало общались в последнее время. Потом я жалел об этом. Аччан опустил голову, усмехаясь. – Так всегда бывает, когда кто-то уходит раньше. Это ложное чувство вины… – Нет, – перебил его Имаи. – Не в этом дело. Просто… Я почему-то думал, что у нас полно времени. Что мы все успеем. И поработать. И поговорить. И… мне так не хотелось поднимать некоторые темы. Я все время откладывал. Думал: ну вот будет подходящий момент, и мы поговорим. Все наладим. То есть, вроде, и так все хорошо, но ведь… ты понимаешь. – Понимаю, – эхом откликнулся Аччан. – А потом внезапно оказалось, что подходящего момента больше не будет. Ничего не будет. Время ушло, и… Имаи понял, что все еще держит руку Аччана в своей, и тот не отнимает ее, стоит, сгорбившись и глядя вниз, даже лица толком не разглядеть. – Знаешь, я только тогда понял, чего ты боялся, – неожиданно для самого себя признался Имаи. – Того, что больше никогда. Неважно даже что у тебя отняли, главное, что это никогда не вернется, как ни пытайся… Это так несправедливо! – Да, – тихо сказал Аччан. Имаи помолчал, гладя его ладонь большим пальцем. – Жизнь слишком… короткая. – Ты прожил сто семь лет! – хмыкнул Аччан, наконец-то поднимая на него взгляд. – Грех жаловаться. – Я хочу больше, – упрямо мотнул головой Имаи. – Я не… не успел. Ничего не успел. – А это уже проблемы планирования… – Нет. Это несовершенство конструкции. Мы были вынуждены есть, спать, тратить кучу времени на обслуживание организма… – Помнится, тебе очень нравилось это обслуживание организма. – Да, но… – Имаи вздохнул, признаваясь. – Я не хочу другую жизнь. Я не успел в этой. – Что ты не успел? – тихо спросил Аччан, глядя в глаза. Так пытливо, с такой надеждой, что сразу же захотелось отвернуться, спрятаться. Давать надежду было страшно – и себе, и ему. А если не выйдет? А если уже правда слишком поздно? А если и тогда, уже почти сто лет назад, это было неправильно, ненужно, а они просто не поняли этого вовремя? Разорвали в тот момент, когда еще болело, и потом всю оставшуюся жизнь думали: а вдруг бы вышло? А вдруг, если бы они тогда сделали что-то иначе… – Я не знаю, – сказал Имаи как можно честней. – Осталось ощущение незавершенности, но я до сих пор не знаю, что было бы правильным тогда. Что правильно сейчас. – Сейчас… – Аччан покачал головой. – Сейчас уже все равно. Но мне… наверное, мне приятно знать, что ты тоже чувствуешь эту незавершенность. – Приятно? – Взаимность, даже в такой мелочи, это приятно. Он смотрел в глаза – уже без напора, мягко, почти нежно. Невесело, но спокойно. Аччан таким и запомнился на все последующие годы, оставшиеся без него, – наконец-то спокойным, смирившимся, мягко-сентиментальным, печально-насмешливым. Тихо тлеющим под толстой коркой золы воспоминаний и сожалений. Имаи наконец понял, что должен сказать сейчас. Что хочет сказать. – У тебя всегда была моя взаимность. Во всем. Это правда. Может быть, ему показалось, но в этот момент глаза Аччана полыхнули давним огнем – опасным, все выжигающим на своем пути. Горячим, как несуществующий ад. И тут же погасли под опущенными ресницами. – Спасибо, – сказал Аччан перехваченным от волнения голосом. – Не думал, что ты когда-нибудь… – Я был дурак, что не сказал раньше. – Ага. Дурак. Как и я. – Я не хочу новую жизнь, – снова вздохнул Имаи. – Опять все с самого начала. Почему мы каждый раз так тупим? Аччан наконец опять рассмеялся. – Ну, я даже не знаю. Плоховато у нас с просветленностью.