Не разжимая рук

Если на карте Токио отметить точками их святилища, а потом соединить их линиями, то получится почти идеальная пентаграмма. Имаи не знал, что это означает и означает ли в принципе что-нибудь, но было забавно. Они снова собрались вместе в тот же вечер, и было так странно видеть, как все неуловимо изменились под действием своих синтай. Ани-сан, вместилищем души которого стал меч, будто бы и впрямь еще сильней заострился и выпрямился. Теперь его длинные, с сединой на висках волосы были связаны в строгий пучок, а старинная одежда еще отчетливей подчеркивала почти военную выправку. Юта, такой же говорливый, как и священный ручей его маленького храма, дышал прохладой и уютом, а Хиде, чьим синтай предсказуемо стало вековое дерево, теперь казался еще выше, еще надежней и спокойней. Аччан в своем алом кимоно, с распущенными волосами и выбеленным лицом, казалось, изменился внешне сильней всех, но на самом деле Имаи понимал, что тот как раз не изменился вовсе. Просто примерил новую роль, новую маску – он делал так уже десятки раз. Имаи покалывало любопытством, как изменился он сам, он даже спросил об этом у Аччана. Тот надолго задумался, а потом все-таки сказал: – Иногда, когда на тебя смотришь, становится больно глазам из-за того света, что ты излучаешь. Но так было всегда. Мне кажется, синтай не изменяют нас. Они только подчеркивают нашу истинную суть. Божественным вместилищем самого Аччана стала обычная бусина-магатама* из черного нефрита. Почему-то Имаи казалось, что через триста отведенных им на Земле лет маленькая бусина-зародыш имеет все шансы чудесным образом трансформироваться во что-то другое, пока еще неизвестное, но непременно прекрасное. И у него впереди целых три века, чтобы наблюдать за этими метаморфозами. Первые посетители забредали в его святилище случайно. Туристы, мимоходом оказавшиеся в этой части города. Парочки, искавшие уединения… Местные жители не сразу заметили, что тропинка между домами стала чистой и посыпанной свежим гравием, и поначалу приходили просто поглядеть на внезапно кем-то отреставрированный храм. А где-то через месяц проживания Имаи на Земле святилище посетила целая делегация паломников. Имаи тогда читал книжку, валяясь на задней террасе своего дома, в который превратился главный павильон святилища, и то, что у ворот остановилось сразу три автомобиля, заметил сразу, но предпочел не отвлекаться – уж больно увлекательно выходило у автора. А вдруг это не к нему? Но потом заволновались комаину, отвыкшие от такого количества посетителей, и Имаи пришлось прислушаться: людей, входящих во двор, было целых двенадцать человек, причем, все с до боли знакомыми аурами. Имаи сел, невольно напрягаясь. Сердце стучало заполошно, он уже давно так не волновался. И когда ударил колокол, призывая его, поднялся, в ту же минуту оказываясь в павильоне поклонения. Женщину, ударившую в колокол, сейчас поддерживали под руки двое мужчин, помогая ей сесть обратно в кресло-каталку. Она была старой, очень старой, но когда неожиданно взглянула прямо на него, как будто на самом деле видела его перед собой, Имаи вздрогнул – настолько яркими и молодыми оставались ее глаза. – Ну вот и увиделись, – сказала Каори, кивая сама себе, откидываясь в кресле, опуская усталые веки, расслабляясь, почти улыбаясь… и только в этот момент Имаи узнал и ее, и всех остальных. Семейство провело в святилище около получаса. Мужчины подписывали таблички эма, женщины выбирали талисманы-омамори, дети наблюдали за парчовыми карпами в пруду. А Имаи смотрел на них и никак не мог понять, что именно он чувствует. Наверное, он должен был испытывать сожаление и тоску по прежней жизни, но все эмоции, которые он мог в себе сейчас найти, это тихая гордость и удовлетворение. У него была хорошая семья. Умная, любящая, надежная жена. Талантливые и добрые дети, внуки и правнуки. Пожалуй, он сможет стать для них достойным духом-предком. Так что, когда храмовый двор опустел, Имаи с интересом прочитал все, что осталось записанным на молитвенных табличках, и впервые за все время своего присутствия здесь одарил благословением – каждого, кто к нему зашел. Ощущение было странным: словно он черпал из какого-то невидимого и по ощущениям бездонного хранилища пригоршнями золотой песок и рассыпал над просящими – и сверкающие невесомые песчинки оседали на повернутых к небу лицах, на волосах, на руках и одежде… И в то же время такой же сверкающий поток просыпался и над ним самим, тут же впитываясь в кожу и расползаясь по телу приятным ощущением теплой ласки. Наверное, это и была та самая молитвенная энергия, на которой им теперь жить ближайшие триста лет. – Ну, не только, – возразил Ани-сан, с аппетитом уминая приготовленные им спагетти с заправкой из скумбрии. – Но в целом да, ощущения занятные. Хотя я бы их сравнил скорее с огнем, чем с песком. Вспыхивает, разогревает, бодрит! – А у меня не огонь и не песок, – задумчиво поделился Хиде. – Скорее, что-то вроде ветра – такого плотного, осязаемого. – Точно, – подтвердил Юта. – Ветер и как будто такие, знаете… радужные мыльные пузырики летят! Все рассмеялись. Имаи перевел взгляд на Аччана. – Вода, – признался тот со вздохом. – Словно дождь над головой проливается. Весь мокрый… как рыба. – Ну, тебе не привыкать, – заметил Ани под смешки остальных, и тот кивнул, улыбаясь. – Это приятное ощущение. Увлажнение… для кожи хорошо. Имаи хрюкнул, отворачиваясь. Аччан уже менялся, прямо на глазах. Словно… становился моложе, свободней. Опять начал шутить, смеялся даже без выпивки. Они старались большую часть времени проводить в своих святилищах, чтобы не пропустить тех, кто зайдет помолиться, но ночами как и раньше собирались вместе – в основном, опять же как и раньше, у Имаи. Иногда кому-нибудь приходилось срываться и отправляться к себе, но как правило ночами их не тревожили. Расходились обычно все только под утро – все, кроме Аччана. Наверное, он спал здесь чаще, чем в своем собственном святилище. Комаину уже воспринимали его как своего, хотя и неодобрительно шевелили носами вслед шуршащему по гравию шлейфу кимоно. – Люблю смотреть, как ты работаешь, – говорил Аччан, усаживаясь на ступеньках павильона поклонения – сонный, растрепанный, со сползающим с плеча алым шелком… И с интересом разглядывал тех, кто пришел к Имаи. – А сам ты, я смотрю, не перерабатываешь, – бурчал тот, отчаянно пытаясь сделать вид, что не смущается. – А у меня публика понимающая, раньше полудня стараются не беспокоить свою богиню, – отвечал Аччан, совершенно беззастенчиво выпрастывая из-под подола голые ноги. Он откровенно дразнил и соблазнял, и, закончив с очередным ранним посетителем, Имаи тащил его обратно в дом, в спальню, в душистые простыни, где золотые барханы тонули под серебряными водами вновь и вновь… – Знаешь, – сказал Аччан где-то через полгода, лежа в его постели и глядя сквозь крышу в далекое звездное небо. – А я совершил должностное преступление. – Что? – встрепенулся Имаи, поднимаясь на локте и заглядывая в его безмятежное лицо. – Какое еще преступление? Аччан протяжно вздохнул, переводя на него взгляд. – Ко мне недавно пришла женщина, – сказал он задумчиво, будто не был уверен, что об этом стоит говорить. – Она просила за своего возлюбленного. Он бросил ее, полюбил другую и женился, но неожиданно серьезно заболел. А она все еще любит его и… Знаешь, она все говорила и говорила, если бы она говорила вслух, я бы просто заткнул уши и убежал. Но она принесла свои переживания в молитве, и я был вынужден слушать. Все то же самое, что я сам говорил… тогда. Столько боли и самоотречения. Понимания, что никогда не сможешь принести счастье любимому. Смирения пополам с отчаяньем… Пусть он будет счастлив. Пусть он будет здоров. Забери мою жизнь и удачу, только не дай ему умереть. Забери все, только… Аччан смахнул набежавшие слезы, сглотнул. – Я посмотрел их судьбу: мужчина должен был умереть через полгода и переродиться почти сразу же. А женщина прожила бы еще сорок семь лет. Они бы больше никогда не встретились. – И что? – шепотом спросил Имаи, уже понимая, что услышит. – Что ты сделал? Ты… сделал? Аччан кивнул. – Я благословил его. Он поправится и… они не будут вместе в этой жизни, но умрут в один день. И, возможно… Так ведь бывает, да? Когда люди встречаются на Зеленых лугах и понимают… понимают, что были созданы друг для друга? Связывают свои души. Ведь это не слепая судьба делает, не кто-то там наверху, нет, это мы, мы сами связываем себя с кем-то. Навечно или только на следующую жизнь – но сами… Имаи медленно кивнул. – Да. Я тут… иногда возвращаются воспоминания из прошлых жизней. Вот, вспомнил. В первый раз ведь мы просто умерли одновременно. Все пятеро – в один день, в один час, нелепо потонули, прикованные к своим веслам. Попали на луга такие взъерошенные, испуганные, вцепившиеся друг в друга. И так и не выпустили. Не разжали рук. – Не разжали рук… – повторил Аччан, кивая сам себе. Он потянулся к Имаи снова, обнимая его, притягивая к себе, и тот опустился сверху, чувствуя, как сильные ладони скользят по спине, как руки обхватывают, прижимают. Не отпускают. Не отпустят никогда.