flower crown

– Откуда здесь эти цветы-то? – Евронимус морщится, под его ногами не лес, а практически клумба. Поляна незнакомой растительности собрала на бутонах капли, самые крупные елозят по лепесткам, уходят обратно в землю с душистого трамплина. – Косу надо найти, убрать их нахрен отсюда. Они же рядом с нашим жилищем. – Как понять, кому убираться? Может, нам? Дэд стоит, свесив руки по швам, наклонившись вбок и покачиваясь, словно старое пугало. Очень к месту. Кругом тишина, вверху – синюшное небо с прочерком рыжины, света, и мир переливается вместе с ним. Облака-полосы, рваные белые перья. Евронимус видел похожие у передавленного колёсами автомобиля голубя. Птицу было жаль, в клюв забился песок, мясо смешалось с пухом. Он её тогда оттащил и выдернул что смог на память, отгоняя насекомых. Ещё дальше деревья скрыты туманом, стволы почти чёрные, слишком фигурные, картонные. Если к ним потянуться, пощупать – должны оказаться декорациями, не иначе. Трава шелестит, цветы гнутся под весом тела. Вдохнув глубоко, Дэд валится в центр, вытянувшись во весь рост. – Мох мне нравится больше, – констатирует. – Теплее. Пушистый. А это зябко и...запах. Евронимус подбирается ближе, смотрит сверху вниз. Дыхание немного спирает. – Ты тут настоящий мертвец. В почестях, – кривая улыбка дёргает его рот. Дэд бормочет что-то себе под нос неразборчиво, выгибает пальцы и тянет навстречу. Нет. Не мертвец вовсе, если уж честно. Скорее дух или божество, разлёгшееся отдохнуть в самых ужасных шмотках. На джинсовке новые заплаты, старые при этом вот-вот отпадут. Тёмная футболка маскирует количество пережитых ею заливов дешёвым алкоголем и пеплом с кровью. Не надо думать ужасные – значит плохие. Нет. Вещи крутые. В конце концов, такая цель. Быть ужасными. Целиком. – Хочешь швырнуться в меня землёй? – Не особо, – оглядевшись прищуренно, Евронимус отходит. Наклоняется. Выпрямляется вновь. Туда-сюда бродит, каждый раз едва слышно натянутый звук – глухо ломаются стебли. Скинув охапку чуть в стороне от Дэда, садится почти впритык к худому бедру своим. – Давай назад, эй. Жестами, голосом. По-другому его к реальности не подключить. Провод с на ладан дышащими жилами и изоляцией, приходится тормошить, пока не услышишь треск. Евронимусу приятно думать, что слышит только он. Понимает, когда контакт вновь запущен. – Чего творишь? Ладони липкие от сока, Евронимус обвивает стебель цветка о другой, затем берёт третий. Спесь спадает. Перед Дэдом не надо быть стрёмным, несущим страх существом. Энергия есть. Нет желания. – И где ты научился венки плести? Дэд приподнимается. Слабый огонь любопытства разгорается в нём, достаточный, чтобы дать ещё немного сил. – У меня сестра есть… – плечи Евронимуса неловко шевелятся. Словно говорит какую-то ересь. Что-то не принятое в их кругу. – Младшая? – проницательно и на удивление нейтрально допытывается Дэд. – Ага. – Понятно. Почти законченный венок Евронимус замыкает, вертит в руках. – Мне обратно ложиться? Кинешь на грудь и подожжёшь? – Не надо, – результат десятка и больше сплетений мягко кольцует светлую голову, к фалангам липнут влажные пряди. Наконец, всё готово. Сердце Евронимуса ускоряет свой ход. Он чувствует это внутри, и надеется, что под свитером незаметно его мелко дрожащее тело. Ощущения странные. И воздуха не хватает опять, но дышать отказывается добровольно, сам того не замечая. Представил эту картину в мозгах, тут же её воплотив, и это спонтанное соответствие действий приводит в туповатое, сопливое блаженство и любование. Дэду идёт венок. Теперь точно похож на лесного бога. – Вылупился на меня своими рыбьими глазами. Евронимус отводит взгляд, потирает затылок запястьем. Даже не понял, сколько минут он разглядывал Дэда, ему казалось – всего мгновение. Которое остановилось для них. – Я не против, – прерывает молчание Дэд. – Я тоже буду. Ну, смотри! – он берёт лицо напротив в на удивление тёплые руки, не отводит глаз. Евронимус сглатывает, слюна во рту вязкая, может, он и правда стал рыбой, а внутри него одна слизь. Дэд тянется ближе, трясёт головой из стороны в сторону. Резко, отрывисто водит своим носом по крыльям чужого, коротко вскрикивает и выпускает обратно. – Я разглядел, – спустя неясный отрезок молчания говорит Дэд. – Что? Не отвечает. Улыбается, медленно ёрзает на цветах. – Этого я стараюсь избегать. – Чего? – Привязанности. К чьей бы башке ты не приставил ствол – чтобы мог выстрелить. Длинная травинка скручивается в его бледных пальцах, венок на голове чуть сползает, пока Дэд самозабвенно начинает пожёвывать зелёную трубочку. – Какой ты тогда мрак и хаос? Или демон? Евронимусу нечего ответить. Его взгляд согласно опускается куда-то в землю. И всё же он не сдаётся. Думает. Усерднее, чем обычно. – Вот именно. – Я...хочу исключение. – Никаких исключений. – Отдам хаос музыке. – Ты сам – музыка. – Раз я хаос, то могу делать, что угодно. И спускать курок на всех – уже система, разве нет? – Хааа, – протяжно усмехается Дэд, его выражение стало задумчивым, будто он неожиданно очутился в ловушке собственного мысленного лабиринта. – Ну ты загибаешь, чувак. Конечно, делай, что хочешь. – А чего ты хочешь? – Смерти. – Даже сейчас? Венок соскальзывает на землю. Дэд тут же подбирает его, сразу решив встать на ноги. Рассматривает вплетённые цветы, примятые и не такие мокрые: бледно-розовые, желтоватые, оранжевые. Кое-где торчат их крупные, угловатые листья. Он вгрызается в них зубами, тормошит, а потом выплёвывает. Круг размыкается, Евронимус следит за всем неотрывно, он всё ещё сидит на стылой земле, к синеве вокруг подмешивается фиолетовый, опускаются сумерки с крадущимся вечерним холодом. – Пошли отсюда, – запястье обхватывает скрытая под длинным рукавом джинсовки худая ладонь, дёргает выше, раз-два, раз-два. Игрушка заводится и Евронимус тоже поднимается, мрак застилает всё ненадолго, рассеиваясь без следа. Зато Дэд успевает прилично оторваться, по лесу он шагает как по родному краю, уверенно и без заминок. Лента распущенного венка зажата в его руке до сих пор. – Почему не выбросишь? – полубегом почти догнав Дэда, Евронимус несдержанно, с непонятным даже самому себе жаром чеканит вопрос. – Они уже сдохли, – Дэд не оборачивается, уверенно стремится дальше, его силуэт пусть предельно близко, только потеряться ничего не стоит, моргнёшь – конец. – Зажму их под половицей, пока не сгниют. Потом использую. – Цветы вместо вороны? Неплохо. – Да. Покроются пылью, грязью и всякой фигнёй. – Ещё можно кипятком залить. Я такие впервые вижу, вдруг это… – Чай? – Можно выпить. – Пиздец бредово, почему нет. Ворону тоже зальём кипятком? – Пелле! – Евронимус ёжится от сгущающегося тумана под звонкий, эхом гладящий уши смех впереди. Идиотская, совершенно не суровая улыбка сама налезает. Среди одинаковых стволов и полумрака в теле просыпается помимо дрожи от леденящих порывов ветра дрожь иная, древняя и охотничья. Дэда легко сбить с пути, накинуться, спрятать. Расстояние между ними значительно выросло, вон он мелькает меж кустов и поредевших деревьев, то есть, то нет. – Я… – Евронимус знает, что не услышит. Листья взмывают и шелестят, он срывается с места, бежит во всю прыть. Ветки царапают по щекам, лёгкие жжёт от волнения, да и хрен с ним. Картинка опять в голове, просит выхода, жизни, и он поддаётся неявно данной свободе. “Делай, что хочешь.” Хочет нагнать, задержать, растворить в пространстве. Он и Дэд. Никого. Хочет… – Устроил негласное соревнование, сприн… – поверх просторной джинсовки рука наугад цепляет талию, высоченное дерево тормозит в крутом развороте спину, шея же мягко придержана от столкновения. Дэд только и успевает бросить короткий взгляд исподлобья, ничем не удивлённый, однако немного заинтригованный – Евронимус больше не смотрит. Он закрывает глаза, присосавшись к губам с трещинами не так давно появившейся сухости. Ему нравится, он довольно мычит. И счастлив. После бега сильно хочется дышать. Всё прекращается, ставшие неуклюжими конечности потряхивает. Дэд вытирает рот рукавом. – Ну что, ощутил вкус смерти? - продолжает спокойно, расслабленно. Евронимус вздыхает с облегчением. – Нет. Цветов. – Не годится, – призадумавшись, тело Дэда привычно пригибается ниже. Он начинает водить ладонью по волосам Евронимуса, сильнее придавливая у корней. Неоднозначная эмоция щиплет его очертания, залегает в уголках глаз. Он выпрямляется обратно, привстаёт на носки: – Так ты русый. Евронимус уже и забыл, что ему не хватало воздуха. Он, вроде как, только что был без него. Кивает, сипит негромко: – Русый. Слезает, скоро покрашусь. – Давай я. – Спасибо. – Кто ещё тебя разукрасит. Больше остановок... – Дэд показательно ударяется затылком о ствол. – Не будет? – Не будет. Оказавшись позади, Евронимус прячет под свитером очередную улыбку, теперь зубастую, прорывную. Цвета блекнут, небо заливается теменью отчётливее, однако не страшно – лес расступается и они выходят во двор. Дэд несётся вприпрыжку к дому, к хилой несчастной лестнице, чтобы придвинуть к окну. – Сварим обычного чая, а не этой параши! – орёт, вскинув голову к зажжённому фонарю, маяком освещающим светлые волосы. Воздух красиво перебирает их из-за быстрого движения, наверное, почти любяще. Настрадавшийся венок упал, цветы из него горчат сладким привкусом у Евронимуса во рту. Он согласен. В следующий раз соберёт новых. Может, выйдет иначе.