"Наилучшее для тебя вполне недостижимо: не родиться, не быть вовсе, быть ничем. А второе по достоинству для тебя — скоро умереть".
(с) Фридрих Ницше «Рождение трагедии из духа музыки»
Хаято, конечно же, не слепой. Хаято знает, что вся эта его дружба с Савадой что-то вроде игры, сублимация неисполненных желаний и стремлений, которые приобретают форму страстно выражаемой преданности. Тсуна его боится – и правильно делает, Хаято бы тоже боялся такого странного парня, который сначала хочет убить, а потом клянется в верности по гроб жизни. Гокудера верит, что жить ему осталось не особо много. Он умеет читать между строк, не подумайте, и он пристает к Такеши скорее для того, чтобы встряхнуть его, чем от того, что реально злится или ревнует – тот все-таки слишком похож на него, чтобы действительно ненавидеть такого. Только у Ямамото есть его уродский тупой бейсбол, а Хаято лишен даже подобной радости. Нет ничего, что могло бы его в действительности радовать или огорчать, разве что чувство собственной крови, текущей из тонких порезов на запястьях, бедрах, ключицах… Хаято выбирает математику и приколы с любовью к сверхъестественному, потому что ничего уже не сделает его образ страннее, а ему, вроде как, надо поддерживать видимость того, что он реальный живой человек с реальными человеческими интересами. Судя по взгляду Тсунаеши, который шугается его, как атомной войны – получается из рук вон плохо. Но не то, чтобы Хаято правда старался. Реборн поглядывает на него из-под полей своей шапки, иголки его взглядов так больно впиваются в кожу, что Гокудере просто ничего не остается, чтобы всю ночь провести в ванной, лезвием стирая с себя эти отвратительные ощущения. Саваде признается, что подрался, и ему вроде даже верят. На секунду становится даже слегка совестно, но порыв быстро задыхается в плотной пелене черной золы, которая у него вместо внутренностей и чувств. Браслеты не такая уж большая часть его стиля – Гокудера, на самом деле, ненавидит все эти черепа и шипы. Спортивные напульсники заставляют кожу потеть (и как Такеши носит их не снимая), а такие широкие браслеты можно найти только в магазине со всякими рокерскими штучками. Это все немного слишком для Хаято. Он приехал в Намимори, взяв откровенно смертельное задание, типа, если умрешь при выполнении, то не совсем считаешься самоубийцей? Реборн, по всей видимости, способен просчитывать все порывы поломанных жизнью подростков, и поэтому вместо смерти подсовывает Хаято…Небо. Гокудера не идиот и не слепой, и обманывать себя стал бы в последнюю очередь. Тсунаеши Савада впечатляет своей посредственностью и неподготовленностью. Хаято, правда, восхищен им. Тем, как Тсуна плох в математике, тем, что он с наивностью придурка говорит с Аркобалено Солнца на «ты» и не стесняется обвинять его в своей неспособности справится с простейшими заданиями. Савада – его Небо. Даже Хибари в конечном итоге сдается под неоспоримой силой, что спрятана внутри такой неказистой упаковки. Тсунаеши теплый. Пускай он принимает всех их как неизбежное зло, пускай его приводят в ужас выходки Ламбо, их с Ямамото перепалки, весь тот хаос, что привносит в их жизнь Реборн, он не противостоит этому, хотя, видят боги, он бы, наверное смог. Дело ли в его характере, или в том, что он чувствует больше, чем понимает – Хаято неизвестно. Но его это устраивает. Характер можно закалить, силу можно нарастить, а лидерские качества – воспитать. Аркобалено справился с отпрыском Каваллоне, который практически задушил свое собственное Пламя. Что ему какой-то школьник из Намимори? Бьянки и Шамал становятся неприятными сюрпризами. То ли Реборн считает, что семейные склоки – это не дело, то ли у него просто такое отвратительное чувство юмора, Гокудере вообще не до этого. От одного взгляда на «сестрицу» хочется залезть в кипящю воду и драть себя ногтями до тех пор, пока не сойдет кожа. В настоящее время он может позволить себе только лезвие и пачку дешевых сигарет. Бьянки ведет себя так, будто ничего не происходит. Она улыбается ему, зная, как он ненавидит это, она улыбается ему, зная, что он в курсе обстоятельств смерти своей матери. Ей, дочери Босса, наплевать на душевные метания какой-то незаконнорожденной шавки, ее взгляд говорит это вполне различимо. Такеши смотрит сочувствующе и выдает какую-то настолько идиотскую сентенцию (в его извечном стиле «жизнь – веселая игра»), что Хаято хватает на целых полчаса феерической ругани и полушутливых (полусерьезных, он ведь знает, как Такеши на самом деле смотрит на оружие в его руках) попыток подраться. Тсунаеши как и всегда испуганно пищит, и тщетно пытается их успокоить. И на секунду становится даже хорошо. У Хаято нет никакой опоры под ногами, ни одной чертовой причины, чтобы существовать, но Тсунаеши буквально за шкирку вытаскивает всех их с того света, сражается с Мукуро – но не убивает его. И в этот момент Гокудера понимает, что Савада, в общем-то, тоже совсем не идиот. Наверное, он все еще понимает меньше, чем чувствует, но его Пламя сильнее его тщедушного тела, содержащего тщедушный напускной характер. Хаято видит стержень внутри него – не силу, которая расплескивается хаотичными телодвижениями, заставляя хозяина следовать за ней по пятам, а то самое, что не позволяет Тсунаеши, как бы он ни хотел, свернуться калачиком – потому что такая адамантиевая палка внутри него вспорет ему мышцы и кожу, проткнув позвоночник. Савада ласково поправляет челку на лбу Мукуро, пока Реборн не замечает – Хаято, вообще-то, тоже недолжен видеть, у него на глазах кровавая вуаль из собственных волос, но он почему-то кожей чувствует эту легкую ласку, которая проходится по коже иллюзиониста, потом по коже лежащего совсем рядом Хибари, потом через Фууту и Бьянки добирается до него. Тсунаеши что-то блеет невинно и непонимающе, а Небо в этот момент настойчиво собирает кашу внутри тела Хаято в нечто, похожее более-менее на внутренности. Больно, но не то, чтобы больнее чем то, что Гокудера делал себе сам. Никчемный Тсуна не имеет к этим ощущениям никакого отношения – потому что он такой же ненастоящий человек, как и Гокудера Хаято, гений математики и любитель городских историй о призраках. Только, в отличие от него, Тсунаеши пока еще не осознал, что маска на нем снимается, что это не истинно он. Видимо, Реборн выковыривавает его из этой непонятной раковины. Хаято старательно ищет в себе хоть что-нибудь не никчемное уже довольно долго, а Реборн будто бы надеется обойтись малой кровью – смешно, учитывая, что сам Тсунаеши, как окажется, все прекрасно понимает. Когда на горизонте появляется Вария, они с Такеши видят в этом шанс. Они с легкостью бросаются наперерез самому Суперби, как будто нет ничего естественнее, чем подвергать свою жизнь такой опасности (а правда ли, что может быть иначе?), но в последний момент их спасает Дино. У Небес вообще есть отвратительная привычка всегда оказываться в нужном месте в нужное время. Тсунаеши благодарит его, а взгляд его вспарывает спины двум Хранителям, и в этот вечер Хаято не берется за лезвие. Он действительно чувствует, что это не поможет ему на этот раз. Тсунаеши ставит на кон свою спокойную жизнь – ставит, бесконечно притворяясь плачущим подростком, не желающим брать на себя ответственность, но, боги. Даже Кея знает, что он делает это ради них. Единственный адекватный человек, единственный, кто мог бы спокойно жить дальше, оставаясь в рамках своей невпечатляющей личности – ведь когда-нибудь Реборну бы надоело пытаться вылепить из него Босса. Хаято, конечно же, не слепой. А Савада знает, что чтобы достать жемчужину, моллюску нужно перерезать мышцы. И делает он это собственноручно.