Замена

Впервые ты это замечаешь, когда ему четырнадцать; он стройный, гибкий и дышит очарованием юности. Они с Вэй Ином плавают вокруг пристани, брызгают друг на друга водой и громко смеются так, как она никогда бы не одобрила. Ты с улыбкой наблюдаешь, как они, подтягиваясь, выбираются на пирс. А-Чэн собирает распущенные волосы в хвост, выжимает воду и перекидывает их через плечо... и у тебя резко и неслышно перехватывает дыхание от того, как мокрые пряди падают на спину. От вида его беззащитного затылка и изящного изгиба горла; профилем и наклоном головы он так напоминает свою мать. Когда он улыбается, он ничуть на неё не похож, и это лишь добавляет ему прелести. - После ты начинаешь обращать внимание. Для тебя всё ещё нет ничего важнее, чем вырастить Вэй Ина. Он воплощает память о своей матери: яркий, неудержимый, резкий, как удар кнута, и ты безмерно счастлив наконец получить желанного сына. Цансэ больше нет, но она продолжает занимать особое место в твоём сердце, и ты клянёшься, что её мальчик получит всю любовь, которую ты никогда не мог подарить ей. Которую тебе никогда не позволяли подарить ей. Тёмными глазами своей матери А-Чэн смотрит, как ты похлопываешь Вэй Ина по спине, как ты хвалишь его превосходную стойку. Он смотрит, и в его глазах обида: боль, которую она никогда бы не показала. Но хотя при виде того, как эти глаза наконец-то наполняются эмоциями, тебя охватывает торжество, это не приближает тебя к цели — позволить А-Чэну перенять не только внешность своей матери, но и её нрав. Когда после тренировочного боя ты одариваешь его гордой улыбкой и добрым словом, то, как озаряется его лицо, воистину прекрасно. Остаток дня он лучится радостью, всё его внимание принадлежит только тебе; он как цветок, влекомый солнцем, и даже её раздражающие поучения не умаляют его счастья. Было ошибкой, осознаёшь ты, не обратить на него внимание раньше. - Желанные улыбки так просто купить. Когда дела требуют твоего присутствия за пределами Пристани Лотоса, возвращаясь из поездок, ты привозишь ему подарки. Коробку конфет, при виде которой презрительно улыбнулась бы его мать, мешочек клёцок, которые, как ты знаешь, он любит. Изящное украшение для волос, явно предназначенное женщине, но он всё равно носит его с гордостью, только потому что это твой подарок. Когда впервые после своего озарения ты касаешься его и ласково гладишь по голове, он замирает, будто ребёнок, которого поймали за воровством семян лотосов. Он поднимает на тебя взгляд, и удивление в его глазах — таких широко раскрытых и таких выразительных — показывает тебе распахнутую дверь к желаемому. Ты улыбаешься ему, будто бы это не стоящая внимания мелочь, и пропускаешь сквозь пальцы его длинные шелковистые чёрные пряди, вспоминая те несколько раз, когда ты так же касался её волос. Ты помнишь, как они рассыпались по мягкой подушке, обрамляя её прекрасные черты, жестокие и яростные, даже охваченные тем, что должно было бы быть страстью. Ты видишь изумление на лице А-Чэна и думаешь, что он бы выглядел куда милее. - Ему исполняется шестнадцать, и ты начинаешь брать его с собой по делам ордена. Ты берёшь с собой и Вэй Ина. Оба сопровождают тебя с серьёзными лицами и с ревностным желанием учиться, наблюдают, как ты лавируешь в политических водах заклинательского мира. Во время путешествий на постоялых дворах всегда заказаны хотя бы две комнаты: одна — для главы ордена, а вторая — для его наследника. Вэй Ин останавливается во второй. А-Чэн останавливается с тобой и засыпает на запасной кровати после многочасовых обсуждений событий дня. Он упивается твоим вниманием, с готовностью сидит подле, пока ты обозначаешь курс действий на следующий день, сосредоточенно изучает карты и официальные документы. Ты не видишь смысла в этих разговорах — ты сохраняешь свои наставления для Вэй Ина — но он всё равно заставляет себя вникать, пытается слушать, невзирая на усталость от обилия новых знаний, которые ему приходится усваивать так быстро. Когда его наконец одолевает сон, ты всегда нежно относишь его в постель, натягиваешь одеяло ему на плечи и успокаивающе гладишь по спине. В эти мгновения он такой мягкий, беззащитный ото сна и от томительной гордости, что он так хорошо справился со своими обязанностями. Когда ты впервые наклоняешься и целуешь его в лоб — впервые с тех пор, как он был ребёнком, — он удивляется, но удивление быстро сменяется довольной улыбкой. Зевая, он желает тебе спокойной ночи, и ты гладишь его по спине, пока он не проваливается в сон, пока его рот не расслабляется, лицо не становится беззащитным, а длинные чёрные волосы не рассыпаются по подушке, ореолом обрамляя его лицо. Ты думаешь, что он превзошёл красоту своей матери. - В семнадцать они оба с Вэй Ином возвращаются из Облачных Глубин с юношескими влюблённостями. Кожа А-Чэна прелестно розовеет от поддразниваний Вэй Ина, его щеки горят, а рот кривится в угрюмую гримасу. Когда ты спрашиваешь о юной госпоже, которой он так увлечён, он отказывается отвечать. Когда ты спрашиваешь, был ли это какой-нибудь юный господин, он удивляется, но не возмущается и упрямо отказывается отвечать и на этот вопрос. Ты берёшь его с собой на совет кланов в Цинхэ. Вы выезжаете рано, и вам предстоит долгий путь. Только ты и он, и абсолютный минимум стражников, и даже наедине ты не прикасаешься к нему. Со временем, с течением нескончаемых дней путешествия, поздними вечерами, когда вы останавливаетесь на постоялых дворах на ночлег, он признаёт, что чувствует себя неподходящим для романтических устремлений. Он признаёт, что чувствует себя слишком нелепым, слишком неловким, и уверен, что выставит себя на посмешище. Он жалуется, что не знает, как разговаривать с будущим партнёром, не знает, как себя вести, а даже если что-то и получится, то он даже не знает, как целоваться. И тогда потянуться к нему оказывается так просто. Ты обхватываешь ладонью его щёку, и хотя от подобной близости он распахивает глаза, но, изголодавшись по твоим прикосновениям за эти несколько дней, всё равно приникает к твоей руке. Ты улыбаешься, с любовью и без осуждения, и спрашиваешь, не заинтересован ли он в паре уроков. Он сомневается. Неуверенно хмурится, и складка меж его бровей так напоминает её, что ты подаёшься вперёд и лишаешь его этого выбора. Он вздрагивает, но не отстраняется. Его губы мягкие и податливые, какими никогда не были губы его матери. - После ты не давишь на него. Даёшь ему время и пространство, наблюдаешь, как он борется с желанием угодить тебе, как непрекращающаяся жажда прикосновений зудит под его кожей. От растерянности в нём проявляется характер матери, но ты мигом это пресекаешь, нахмурившись и разочарованно вздохнув, и остаток пути до Цинхэ он полон раскаяния и послушен. И всё же после первого дня совета он с тихим стуком появляется у твоей двери. Опустив глаза, неуверенным голосом он спрашивает, хочешь ли ты и дальше общаться с ним по вечерам. В это мгновение он такой хрупкий. Ты держишь его в ладони, будто пойманную птицу, и он задерживает дыхание, будто рассыпется от единого вдоха. Ты улыбаешься, и кладёшь руку ему на плечо, и приглашаешь его войти. Он всё ещё дрожит, когда ты проводишь его в комнату. Пальцами ты приподнимаешь его лицо, встречаешь взглядом распахнутые тёмные глаза его матери и уверяешь его, что ты не сердишься. Ты извиняешься за то, что смутил его. А потом отпускаешь. В панике он хватает твою руку и прижимает её к своей щеке. Он говорит, что не против. Он молит тебя не закрываться от него снова. Он дрожит, истосковавшись по твоим прикосновениям, по твоему одобрению, и ты награждаешь его улыбкой. На вкус он как вино из Цинхэ, и ты просто обязан стереть этот чуждый вкус с его губ. - В следующий раз, когда он просыпается с натянутой ширинкой и в смущении ругается сквозь зубы, в отличие от прошлых случаев ты не проявляешь вежливость, делая вид, что ничего не заметил. Вместо этого ты поднимаешь взгляд от своих записей для совета кланов и смотришь в его полные ужаса глаза, и буднично предлагаешь помочь. Он тонко вскрикивает. Яростно трясёт головой. Ты хмыкаешь и возвращаешься к своим записям, и когда он хватает свои одежды и полотенце и стрелой сбегает в ванную, ты не позволяешь разочарованию отразиться на лице. Остаток дня он кажется рассеянным. Он кажется рассеянным ещё несколько дней. Когда это случается снова, ты повторяешь своё предложение, и на этот раз он не отказывается. Он сомневается, и он неуверен, и смущён, но с помощью рук и рта ты легко заставляешь его потерять голову под твоими прикосновениями. Ты воспитал вежливого, почтительного ребёнка. Когда в следующий раз ты просыпаешься в том же состоянии, он считает своим долгом оказать тебе ответную услугу. - После этого не так уж и сложно уговорить его раздвинуть для тебя ноги. Ты показал ему удовольствие, а он всегда был любопытным ребёнком; когда он кончает тебе на язык, с твоими пальцами внутри, и его тёмные глаза распахивается в потрясении и блаженстве, ты знаешь, что он захочет большего. - К тому времени, как вы возвращаетесь в Пристань Лотоса, он полностью твой, какой никогда не будет его мать.

***

Она узнаёт. Ты не знаешь, как. Ты знаешь, что это не А-Чэн рассказал ей; он бы никогда не рискнул выставить себя в постыдном свете, сообщив об этом кому-то ещё. Он бы никогда не рискнул потерять твоё расположение. Она узнаёт, и тогда Пристань Лотоса сотрясает от её гнева. В искрящейся ярости она врывается в твои покои, и последовавшая битва разрушает три здания и половину причала; и адепты разбегаются в страхе, взывая о помощи. Ты силён, но и она не слаба, и не стоит недооценивать силу материнского возмездия. Она выплёвывает проклятия и требует объяснений, и ты удивлён, что она ещё не догадалась. — У него твои глаза, — говоришь ты. Её лицо бледнеет. Эти большие тёмные глаза вспыхивают пониманием. И ужасом. Тогда она идёт за своим клинком вместо Цзыдяня и бросается на тебя с криком, полным праведной ярости, и её черты искажает больше эмоций, чем ты когда-либо видел за всё время вашего брака. Ты всегда знал, что так она будет прекрасна.