Ленка поерзала, пытаясь устроиться на старом рассохшемся диване так, чтобы пружины (или что там это было) не впивались в задницу. Разумеется, ничего у нее не получилось, да и лежащий на коленях огромный блокнот, в котором она пыталась делать записи, успеху мероприятия явно не способствовал. У Ленки мелькнула мысль воспользоваться КПК, который ей месяц назад подарили родители, но она пока так и не научилась быстро на нем печатать. И подозревала, что не освоит эту науку никогда, у нее и с смсками-то выходило плохо. Ручкой и привычнее, и удобнее, а кроме того, в блокноте можно делать не только записи, но и рисунки-схемы.
Впрочем, это все уже не имело значения: КПК остался дома. На дачу к подруге Ленка по привычке прихватила только блокнот, несколько ручек — и последний популярный у однокурсников роман. Чтобы не умереть со скуки, если девчонки вечером снова затеют какую-нибудь ерунду.
Хотя сегодняшняя «вечерняя ерунда» была затеяна именно по Ленкиной просьбе.
— Эй, будущее светило науки, — хмыкнула Света. — Ты ведь так все пропустишь. Темнеет, а белых ночей в наших широтах не водится.
— До солнцестояния еще почти неделя, — очень серьезно заметила Аня, по-прежнему внимательно глядя на зеркало. Видимо, его положение на столе ее все еще чем-то не устраивало. — А свет потом надо будет погасить.
Ленка сползла с дивана и не без удовольствия переместилась на стул, хотя на захламленном столе места для ее блокнота не наблюдалось.
— А Пиковая дама не возражает против беспорядка? — поинтересовалась она.
Видимо, вопрос прозвучал слишком ехидно, а может, дело было в привычке, но уже лет пять под смех подруг увлекавшаяся гаданиями, мистикой и прочей потусторонщиной Аня немедленно завелась:
— Слушай, если ты считаешь все это ерундой…
— Так, девочки, брейк! — быстро — и тоже привычно — вмешалась Света.
— Но я серьезно спрашиваю, — примирительно ответила Ленка. — Я ведь курсовую пишу, если вы не забыли.
— Угу, и тебе для нее нужны практические опыты, — хмыкнула Света. — Хоть ты и не технарь. А я-то думала, мы после одиннадцатого класса от лабораторных работ избавились навсегда! — она наклонилась, зашуршала под столом пакетом и достала очередную бутылку вина. — Киньте в меня штопором.
— Если бы лабораторные по химии проходили в такой обстановке, их было бы куда легче переносить, — заметила Маша. — Но какая курсовая в конце июня?
Ленка молча возвела очи горе. Она училась по модульной системе, но школьные подружки до сих пор не привыкли к тому, что у них теперь разное расписание.
— Надо было дождаться Ивана Купалы. — Аня наконец-то приладила зеркало и принялась освобождать вокруг него пространство для свечи и колоды карт. В процессе нашелся и штопор.
— Вот спасибо! — воскликнула Ленка, пытаясь подставить свой бокал «виночерпию» и не уронить при этом блокнот. — В июле даже мы уже не учимся. Мне нужны ритуалы, даты значения не имеют, их я знаю.
— Ритуалы — во множественном числе? — уточнила дотошная Аня. — Днем ты за мной с блокнотом не бегала.
— А что, когда ты жгла перед дверью какую-то траву, это тоже был гадательный ритуал? — спросила Ленка прежде, чем успела прикусить язык.
— Это был шалфей, он изгоняет злых духов, — быстро пояснила Маша. Память у нее была как у слона — правда, ей об этом никто не говорил, опасаясь обидеть сравнением. — По-моему, это что-то индийское.
— Дурь это индийская, — пробормотала Света себе под нос — так, чтобы ее не услышала занятая свечой Аня. Днем выяснилось, что у Светы аллергия на горящий шалфей (или что там это было): она битый час не могла прочихаться. Как-то раньше им везло появляться на даче у Ани уже после того, как все духи были изгнаны.
— А мне казалось, дурь — это не наш метод, — с невинным видом прокомментировала Маша.
— О чем речь? — насторожилась Аня. — Девчонки, я же предупреждала: в моем доме — и на моей даче — никаких… эм…
— Искусственных средств стимуляции сознания, — все с тем же невинным видом подсказала Маша. Она училась на филологическом, и ее лингвистические опыты и наблюдения уже начинали время от времени ставить подруг в тупик.
— А зачем? — рассмеялась Света, приканчивая очередной бокал. — У нас естественные вырабатываются организмом в достаточном количестве.
Подруги скептически посмотрели на бокал в ее руке, но от комментариев воздержались.
— Не то чтобы я не уважала нью-эйдж, — попыталась пуститься в рассуждения Аня, — но…
— Не годится, — быстро отмахнулась Ленка. И тут же чертыхнулась, потому что в запале выронила ручку. — Нафиг нью-эйдж. Вместе с шалфеем. Меня интересует… эм…
— Русское народное? — ехидно подсказала Света. — Да, тогда Пиковая дама ну просто в самый раз.
— Ну, Пушкин про нее писал.
— А про нее ли?
— Только не это, — взмолилась Аня. — Меня от «нашего всего» со школы тошнит.
— Могло быть и хуже, — усмехнулась Маша: она предпочитала поэтов Серебряного века. — Представляешь, что бы было, если бы его не убили на дуэли?
— Какой кошмар! — воскликнула Света — так натурально, что в первый момент девчонки испугались. — Вы только представьте: тогда в школьной программе не осталось бы места для «Войны и мира»!
Отсмеявшись, Аня заметила:
— Можем после полуночи пойти к озеру, тут недалеко. Купаются, конечно, на Купалу, но если даты не имеют значения…
— Не хочется лезть ночью в темную воду, — скептически протянула Маша.
— Если вода ночью светится, то в нее лезть точно не стоит! — рассмеялась Света. — А темный лес меня смущает намного сильнее, даже если идти недалеко.
— На Купалу еще через костер прыгают! — вспомнила Маша. — Можем попрыгать. Через мангал.
Света наклонилась, снова пошуршала под столом пакетом с запасами вина, склонила голову к плечу, словно что-то подсчитывая в уме, и постановила:
— Определенно — можем!
Аня, вопреки обыкновению, их подначек будто не слышала:
— А еще можно туфельки покидать за забор.
— Это ведь что-то крещенское? — проявила осведомленность Ленка.
— Сейчас июнь, — вспомнила Света — таким тоном, будто совершила великое открытие. — И, кстати, девятнадцатое. Это что-то да значит! А кроссовки сгодятся?
— Кому попадешь в лоб — тот к тебе точно не подойдет.
— Это я к нему не подойду! — возмутилась Света. — Разве только кроссовки забрать. Хотя они уже старые, так что местные фетишисты могут их оставить себе.
Аня слегка насупилась, и Ленка неожиданно для себя вмешалась:
— В современных урбанистических условиях ритуалы направления вряд ли имеют смысл даже в мегаполисе. Хотя, если выйти на открытое пространство и взять за точку отсчета пространственных координат…
— Ленка! — хором воскликнули девчонки.
Она примиряюще вскинула руку, только через минуту сообразила, что в пальцах зажата ручка, представила, как это выглядит, и расхохоталась. Потом спросила:
— На зеркале же надо лестницу нарисовать, верно? И дверь?
— Да, — кивнула Аня. — Помадой, — она потрясла тюбиком, похоже, еще в раннем отрочестве стащенным у мамы — и отнюдь не в мистических целях. — Но сразу перед полуночью. А потом все быстро стереть.
— Не поняла, — Ленка даже захлопала глазами. — А зачем ее тогда вообще вызывают, Пиковую даму?
Повисло недоуменное молчание. Но через пару секунд Света заявила:
— Ты же у нас будущее светило антропологии! Вот тебе и разгадывать эту страшную вековую тайну!
* * *
Зеркало, с которого «быстро» стирали намалеванную помадой лестницу, больше похожую на грубо сколоченную садовую, не разбилось каким-то чудом. Как и стоявшие на столе в количестве, явно превышающем четыре, бокалы. Света провозгласила это «добрым предзнаменованием в полу-Крещенскую ночь»; Аня согласилась, но при условии, что они все-таки сожгут четыре ветки яблони и что-то там закопают под черноплодной — именно черноплодной! — рябиной. Это, разумеется, была уже шутка — девчонки знали Аню достаточно давно, чтобы отличить «серьезные мистические изыскания» от дуракаваляния, — но все равно они, прихватив бокалы и вино, с хохотом вымелись во двор, к мангалу, у которого в поленнице действительно нашлось несколько веточек яблони и даже, как это ни странно, лопата. И жидкость для розжига.
— Надеюсь, топор мы через забор кидать не будем? — поинтересовалась Света.
Ленка дернулась, вспомнив, что в самом деле читала про какой-то ритуал с бросанием то ли топора, то ли ножей. Аня же посмотрела на соседний дом (с его хозяевами ее семья не ладила все то время, что девчонки ее знали) и пробурчала: «Не помешало бы», но этим и ограничилась. Маша, днем набравшая в поле целый пакет одуванчиков, пыталась в неровном свете костра сплести цветы в венок. Ленка, оставившая блокнот и ручку в доме (все равно ведь почти ничего не видно!), присела с ней рядом.
В воздух, к ночному небу и непривычно ярким звездам летели маленькие искры, пахло яблоками, и каким-то травами, и почему-то корицей. Ленка разминала пальцы — она честно записывала все, что видела в последние два часа, и пальцы немного затекли, — и думала о том, что, наверное, напрасно раньше сбегала с этих «мистических» посиделок читать очередную книжку.
Ведь если серьезные ученые много лет изучают эти «глупые ритуалы», в них, наверное, и в самом деле что-то есть.
— Слушай, — прошептала ей в ухо незаметно подкравшаяся Света. — А мне казалось, антропология изучает дикие племена, беготню по джунглям с копьями наперевес, танцы у костра и прочих охотников-собирателей.
Ленка посмотрела на огонь в мангале; на Аню, задумчиво стоявшую у этого мангала и опиравшуюся на лопату будто на посох; на наполовину законченный венок с торчащими в разные стороны травинками в руках Маши — и, наконец, на светящиеся у горизонта в просвете в листве подмигивающие звезды. И ответила:
— Культурная антропология — очень многогранная наука.
Конец
