К птичкам за дурью

— И? Что дальше? — скучающе интересуется Стерв, даже не пытаясь отцепить от себя маленького и злого — оправдывающего своё прозвище — Шакала. Потом придётся отутюживать лацканы пиджака — смятые чужими пальцами, надлежащий вид они теряют моментально. Это едва ли не единственное, что его беспокоит. — Я вырву тебе все зубы. По одному, — шипит Табаки, и Стервятник остро скалится, мол, попробуй, господи иисусе, грозный какой, но Табаки коротко кулаком врезается ему в ребра, коленом — по его больному ударяя, и Стерв болезненно кривится, совсем замолкая; Табаки продолжает: — И в глотку их тебе затолкаю, сученыш, хочешь? — Нет, ты, конечно, можешь, — Стерв улыбается опять. — Впрочем, это единственное, что ты можешь затолкать мне в глотку. Дерзай. С Табаки можно не брать себя в руки. Со злым Табаки — противопоказана любая сдержанность или неискренность. Тот, как псина, чувствует, бесится только сильнее. Стерв бы не против его побесить. Просто сейчас не то настроение. Он почти уступает — и коротким жестом велит птичкам скрыться с глаз, не вмешиваясь. Не для них это. Бесшумные, те удаляются, представив собой на полминуты стройную черную колонну, выверенным шагом движущуюся к выходу. Табаки стоит напротив — не без вцепившихся Стервятнику в плечи рук, но стоит. У Табаки стоит тоже. Это так просто каждый раз, что смешно, и Стерв, выдохнув снисходительно, ладонью забирается под ремень ему, задирая невразумительный ворох маек и футболок. Табаки обдолбанный вусмерть. Стерв — примерно настолько же пьяный. Табаки пальцами сминает теперь не ворот пиджака, а его горло, и Стерв подставляется. У него кровь гулко стучит в ушах, сердце колотится где-то в горле, и мимоходом Табаки отслеживает, как ладонью отлично это сместившееся сердечко чувствует. Как у птички, угодившей в ловушку. Мустанг стоит неподалёку, и Табаки скалится, немного ослабляя хватку, чтоб дать Стерву вдохнуть и послушать его нормально. — Скоро выключат свет, здесь не Перекрёсток, по ночам не особо шастают, — роняет он безразлично, падая в коляску, — А пойдут — так заткнёшься. Мне-то ничего, а вот у тебя репута-ация. Стерв уточнений не ждёт — молча опускается на колени. Не думает даже. Свет не выключили минутой ранее, не выключат и сейчас. И через полчаса тоже. Стерв время знает. Даже без часов чувствует. У Табаки с этим по-прежнему некоторые проблемы. Зато почему-то никаких проблем нет с тем, чтобы пальцами в его волосы зарыться, дернуть пряди резко, больно, второй рукой легко штаны расстегивая. Стерв замирает. Стерву чудовищно стыдно, неловко, как в первый раз, и когда, надавив на щеки пальцами, Табаки вынуждает его открыть рот, толкается в горло членом, никакого шанса сбежать не остается. Только зажмуриться — крепко. Вдохнуть — коротко, рывком. Глотку распирает. Его не жалеют, Табаки вообще никогда нежностью не славился — так, быстро загнать поглубже, чтобы Стерв подавился; чтобы только самому хорошо было, а ощущения Стервятника подтянутся — Табаки точно знает, что и как ему понравится. Он одной рукой всё ещё в волосах Стервятника — длинные, нужно ведь другу и помочь как-то, придержать, что ли, заодно на затылок надавливая, как самому нравится; другой — крепче вцепляется в подлокотник, помогая себе двинуть бёдрами и со стоном назад откидываясь. С негромким, Шакал не совсем дурак, но удержаться просто невозможно. Стервятник осваивается быстро — умный мальчик, способный, — и даже не пытается сопротивляться. Только щёки втягивает, вспомнив наконец все навыки, приобретённые за годы жизни без противоположного пола рядом. Да и кому нужен этот противоположный пол, когда тут — так. Табаки периодически тихо постанывает, — ну не умеет он быть совсем молчуном, извините, — пальцы у Стерва в волосах сжимает и разжимает, направляет, как лучше, и иногда даёт проявить инициативу, — и отдышаться, чего уж там, не совсем ведь он изверг, — тут же вновь заставляя играть по своим правилам. И глотать, когда кончил. Просто не отпускать руку до поры до времени, чтоб понял этот способный мальчик, чего от него ждут. А потом разом отпустить полностью, сползти по спинке коляски чуть вниз и глядеть на Стервятника (хотя бы так сверху вниз) поблёскивающими глазами. Тот сперму с уголков губ слизывает, жёлтый бесстыже-невозмутимый взгляд не пряча. Хороший, однако, выдался вечер. Нужно, пожалуй, почаще к Птичкам за дурью наведываться.