Представь...

      Есть вещи, о которых вслух не говорят. Михаил подолгу молчит, когда им приходится обсуждать дела давно минувших дней. Его явно тяготит прошлое. А может и настоящее, ведь именно в нём прошлое в одночасье перевернулось с ног на голову. Денис задаёт наводящие вопросы и получает скомканные ответы, особенно невнятные, когда речь должна идти о нелюде, заварившем всю эту кашу десятилетней давности. «Мне казалось всё таким правильным, когда П…» Михаил замолкает, так и не закончив. Подобным образом обрывается любой их разговор. Неназываемый субъект постепенно превращается в это короткое ёмкое «П», обезличивается, становится всё менее реальным.       Михаил вначале едва заметно вздрагивает, когда к нему обращаются новым званием, а потом в официальных документах, новостях, газетных обзорах привычное всем «Представитель» ненавязчиво заменяется на «уполномоченный по делам кваzи». Длинно и неудобно, но нужно же как-то отделять того первого от этого нового. Народ не прекращает говорить «Представитель», а куда менее благозвучное, сокращённое на советский манер «Упделк», употребляется в более пренебрежительном контексте. Михаил отшучивается, что звучит это не лучше, чем кваzюк, но расстроенным ничуть не выглядит.       В новом старом мире многое приходится переделывать. Или скорее менять отношение, своё и окружающих, к привычным вещам. Совместными усилиями людских и кваzи сотрудников госбезопасности равновесие в народных умах восстанавливается. Денис параллельно пытается вернуть в норму расшатанную психику Михаила.       Они часто ссорятся теперь, когда Михаил неожиданно оказался резким и колючим, вспыльчивым даже, с багажом сарказма не хуже, чем у Дениса, свободный от чего-то, что делало его послушнее, податливее, удобнее. Они, оказывается, не столь уж похоже воспринимают слова «справедливо» и «рационально». «О да, живые люди могут думать иначе, чем ты, представь себе». Михаил морщится как от боли, смотрит на него укоризненно и почему-то слегка затравленно. Денис и сам понимает, что бьёт под дых. Так проще донести посыл.       Денису иногда кажется, что тусклый полустёртый «П» будет вечно висеть за плечом Михаила, как призрак. И из фигуры старого кваzи никогда не уйдёт напряжение, усталость, тяжёлая муторная скорбь. Его хочется хорошенько потрясти, ухватившись за лацканы пиджака, который он исправно носит с девяти до пяти, с облегчением переоблачаясь в ветровку под конец рабочего дня. Быть может, он бы и шляпу продолжал носить, если б не выкинул с набережной в приступе праведного гнева, единственного, по мнению Дениса, верного, не зря же его зовут праведным, состояния для кого-то в подобной ситуации. Он бы и сам тогда эту шляпу с него сорвал и выкинул. Он бы хотел так же легко, как с этой шляпой разобраться с «П», назвать, наконец, слово целиком и выкрутить сектор приз на барабане, крепкий удар по лицу, вероятно, или истерику, всё лучше, чем это медленное отрубание хвоста по кусочкам. «Он мёртв, мать твою, сдох, откинулся, ты убил его» он так не скажет, конечно. Для себя Денис давно решил, лучше сорвать пластырь сразу, чем ходить и мучиться. Но Михаилу он, в конце концов, не брат и не сват. Он даже другом его себя не считает. А как считает сам Михаил ему по большому счёту всё равно. Он ведь ему никто.       «Просто представь» Денис чертыхается мысленно и быстро продолжает «что он всё ещё жив». Михаил не смотрит на него. Взгляд его направлен куда-то в сторону. Может, ему и представлять не надо. «Представь» Денис всё-таки повторяет именно это слово, заставляя Михаила мучительно прикрыть глаза «что он способен заставить тебя сделать что угодно». Михаил сжимает зубы.       Когда его «никто» плачет при нём впервые, Денис пару секунд медлит, прежде чем неуверенно сжать его в объятьях. Плакать нормально кваzи не умеют, глаза у Михаила сухие. Его трясёт, он тихо всхлипывает, слегка подвывая, а Дениса оторопь берёт, что делать, что сказать. И он растерянно молчит, только держит крепко вздрагивающее тело, ждёт, пока сойдёт на нет нелепая, слишком живая, пожалуй, истерика.       «Представь» Денис всё чаще использует это слово, и Михаил уже не дёргается, «что его никогда не было». Вопреки обыкновению, он получает ответ. «Я бы не хотел такого представлять». И ответ Денису не нравится.       Иногда Михаил хватается за свою голову так, словно хочет оторвать и её. Денис подозревает, что кваzи на это способны. Он накрывает то серые, то почти нормально розовато-белые пальцы ладонями, мягко, но настойчиво разжимает стальную хватку. Сил ему одному бы, конечно, не хватило. Но он, очевидно, может повернуть вектор приложения усилий Михаила на сто восемьдесят градусов. Иногда Денис берёт на себя чуть больше, чем стоило бы, и приглядывается внимательно к мысли, что сжал смертельные тиски на черепе «П» именно он. Дальше смутного ощущения это всё не заходит, иначе Денис бы непременно постарался донести эту идею до Михаила. Ему наверняка было бы проще взять на себя груз ответственности за смерть ненавистного всем, кроме одного лишь Михаила, ублюдка.       Михаил подолгу молчит. Есть такое мнение, что молчание говорит больше слов. Денис ничерта не способен прочитать на зажатом измотанном лице. Не может он услышать потаённого смысла тяжёлых сдавленных вздохов. Но он не идиот, думать умеет. И глядя на опустошённого, будто ещё более мёртвого, чем раньше, Михаила, готов убить «П» в третий раз. Проблема в том, что оживёт тот, лишь если Михаил заговорит. Но есть вещи, о которых не говорят вслух.