***
Гон, конечно же, рассказывает об этом Киллуа — пусть он и привирает иногда, он совсем не умеет хранить секреты. Киллуа орет на него, потому что он пошел к Хисоке один — «А если бы он прожевал и выплюнул тебя?!» — но тем не менее заинтригован идеей крыльев из нэн. К этому моменту они уже оставили позади учителя Винга и Зуши, теперь им предстоит тренироваться и составлять компанию друг другу. Киллуа хочет сосредоточиться на совершенствовании хацу, но Гон не может выбросить из головы идею полета. Это сложно. Снова и снова он анализирует свои воспоминания о крыльях Хисоки, об использованном фокусником нэн, но все тщетно. Гон не прекращает попытки придать своему нэн нужную форму, но вместо этого только истрачивает ауру. Но тут, как и во всех тренировках, требуется сноровка. Чем больше он практикуется, тем ближе он к правильной форме. Чем больше он стремится к ней, потея и пошатываясь, тем ближе он к цели, пока наконец, наконец, не осваивает технику. Его нэн принимает форму, как в его воображении, и большие густые темно-зеленые крылья вырываются из его спины. Киллуа, практикующий зецу неподалеку, вскрикивает и падает. Гон нерешительно протягивает руку и касается одного из крыльев; оно мягкое и пушистое, скользкое и немного пыльное на ощупь. Он вздрагивает, когда крылья слегка поднимаются и опускаются вместе с его дыханием, и чувствует, как новые мышцы растягиваются на спине. — Гон! — Киллуа поднимается и подбегает к Гону, протягивает руки и зарывается ими в перья. Это приятно и уютно; они такие нежные на ощупь. — Ого, у тебя действительно получилось! Они тренируются на Китовом острове, на лесной поляне неподалеку от дома тети Мито. Гон поднимает взгляд на деревья, тянущиеся к небу, и напрягает мышцы. Крылья широко расправляются и затем начинают делать махи. Пошатываясь, он воспаряет в воздух, на метр, на два, и еще выше. Он поднимается рывками, не с тем плавным контролем, который демонстрировал Хисока, но несомненно — он летит. Он летит! Гон издает вопль и взмывает в воздух, крылья подталкивают его ввысь. Он теряет баланс и проносится по воздуху, проламывается сквозь ветви деревьев и отталкивается ногами от земли, прежде чем вернуться обратно в голубое небо. Это потрясающе, волнующе. Это не похоже ни на что, что он когда-либо делал раньше; ни на что, что он когда-либо представлял.***
В первый раз его нэн быстро иссякает, и он падает на землю. Но начиная с этого момента все, что он хочет — это научиться как следует летать. Пока Киллуа пытается повторить за ним, он улучшает свою выносливость и скорость в полете. Два дня спустя Киллуа создает серо-голубые крылья, которые отливают серебром в воздухе. А затем они просто гоняются друг за другом, чтобы отточить мастерство. Смеясь и крича, они играют в догонялки, как малыши, только учащиеся ходить. У Киллуа получается лучше контролировать полет, но у Гона преимущество в силе, и он резко взлетает над верхушками деревьев и выкрикивает: — Юхуу! Ночью они возвращаются в дом тети Мито полностью вымотанные, жадно поглощают ужин и затем устало тащатся наверх по лестнице, чтобы свалиться на кровать и мгновенно заснуть. Однако, Гон просыпается несколько раз за ночь; луна, выглядывающая из-за занавесок, окрасила комнату в темно-синий оттенок. Он смотрит в потолок и думает о звездном небе за ним. Гон невольно задается вопросом, сможет ли он когда-то отплатить Хисоке за этот подарок.***
Ба не практичен. Его сложно использовать в бою, крылья слишком тяжелые и медлительные, чтобы реагировать на быстрые удары, и требуют слишком много энергии, чтобы использовать их для дальних перелетов. Но из всех техник, которые освоил Гон, — это самая забавная. Он живет ради тех дней, которые может посвятить усилению своих крыльев, чтобы рассекать небо, пока он не достигнет облаков и затем нырнет вниз, к земле, как сокол. Полет становится для него отдыхом, наградой за долгий день тренировок. Становится частью него самого, такой же важной, как руки, зубы и кости. После жизни, проведенной на земле, он становится небесным созданием. Он всегда наблюдал за птицами и жуками, за воздухом, облаками и звездами. Теперь он смотрит на них с другой стороны, начинает понимать, каким образом птицы двигают крыльями, чтобы оседлать восходящие потоки, и как переносят свой вес, чтобы изменить угол полета. Он учится, как наклонить кончики крыльев, чтобы замедлиться, как загнуть их, чтобы ускориться, как сделать кувырок в воздухе, не останавливаясь, и как грациозно взлетать и приземляться. Он узнает, какие ветры может выдержать; какие облака густые от влаги, а какие — легкие, как капельки воды. Киллуа не понимает этого. Для него полет был развлечением на некоторое время, но не имел никакой пользы для их цели. Гон знает, что Киллуа очень сосредоточенный и иногда не умеет веселиться. Он слишком много думает и проводит чересчур много времени в собственных мыслях. На Китовом острове он смог расслабиться, но сейчас они на пути в Йоркшин, чтобы найти копию игры «Остров Жадности», и Киллуа вошел в режим выполнения миссии. Летать весело, но не практично, так что он бросает это занятие, только успев освоить технику. Гону кажется, что забыть о том, как летать, все равно что забыть, как дышать.***
Не то чтобы Гон забывает о подарке Хисоки. Но просто слишком много всего происходит в его жизни, когда он встречается с фокусником на острове Жадности. Он в поиске Джина, он должен очистить остров, стать сильнее, победить Подрывника и найти карту «Береговая линия». Когда они сталкиваются с Хисокой, фокусник стоит в горячем источнике полностью обнаженный, и большая часть мыслей Гона вытекает через его мозг. Все, что он может сделать — это уставиться на прекрасно сложенное тело мага. Гон знает о влечении. Знает, что мужчина и женщина влюбляются и что при этом их тела молча жаждут друг друга, так же как самки в течке жаждут самцов. Он знает даже о том, что иногда мужчины чувствуют то же самое по отношению к другим мужчинам, а женщины — к женщинам. Но он никогда и ни к кому не испытывал таких чувств. И не испытывает сейчас. То, что он чувствует в данный момент — наполовину уважение к очень красивой фигуре Хисоки и наполовину ужас перед нэн фокусника, который будоражит его кровь. Он не может перестать пялиться на накачанные грудные мышцы, рельефный пресс, широкие бедра и ниже, на… Гон отводит взгляд и видит, как Биски обливается слюной. Наконец, Хисока выходит из воды и одевается, и все приходит в подобие нормы. Он соглашается пойти с ними в Ай-Ай, чтобы найти сильных игроков для победы над пиратами и Рейзором, и они отправляются в путь. По дороге в Ай-Ай Гон вспоминает о ба, о подарке, за который он обязан Хисоке. Тяжело забыть о фокуснике, который сейчас идет позади него и Киллуа и сверлит их взглядом. У него нет времени драться с Хисокой и даже если бы оно было, то они бы нанесли серьезные травмы друг другу, судя по тому, сколькому он научился за последние месяцы. И если они покалечат друг друга, то не смогут победить Рейзора. Но… Хисока подарил ему нечто прекрасное, нечто удивительное. Как он может не отплатить ему? Гон печально вздыхает; Киллуа принимает его вздох за отвращение к тяжелому взгляду Хисоки и заставляет того пойти спереди.***
В конце концов Ай-Ай выматывает их, но они вербуют Цезугеру и его команду и начинают тренироваться для матча-реванша с Рейзором. Они ночуют в гостинице в Соуфраби и тренируются в лесу на окраине города. По вечерам после тренировок Гон поднимается в небо. Он делает это тайком; он никогда не видел, чтобы кто-то, кроме Киллуа и Хисоки, летал, и понятия не имеет, верно ли утверждение Хисоки о том, что любой пользователь нэн может использовать ба. Киллуа заставляет его пообещать, что он останется в воздухе, где будет в безопасности от Подрывника. Гон соглашается без раздумий; все, что он хочет, — это взлететь. Он рассекает воздух, делает сальто и кувыркается, стремительно пикирует и ныряет, радуясь самому факту полета. Его крылья окрепли, теперь они могут держать его в воздухе часами; густые темно-зеленые перья блестят в лунном свете. Это уже третья ночь с того момента, как они прибыли в Соуфраби, и Гон проносится над полем цветов со сладким и нежным ароматом. После грязи и выхлопных газов Йоркшина особенно прекрасно оказаться на природе, вдыхать свежий запах растений, перегноя и влажной земли. Он только успевает снизиться, чтобы полюбоваться цветами, когда чувствует на себе чужой взгляд. Нет ни всплеска нэн, ни ауры. Но кто-то наблюдает за ним. Он вскидывает голову и замечает фигуру, которая сидит на верхушке дерева под восходящей луной. Его крылья отливают кроваво-красным в серебряном свете. Хисока. Гон медленно взмахивает крыльями, поднимаясь к фокуснику. Тот взгромоздился на верхних ветвях огромной черной сосны, чьи побеги похожи на облака. Гон усаживается на ветку рядом с ним, дерево слегка прогибается под его весом. — Ты подрос, — замечает Хисока, и Гон знает, что тот имеет в виду не рост. — Вижу, ты разобрался, как пользоваться моим подарком. — Он не очень полезный, — отвечает Гон, но не может заставить себя солгать. Только не об этом подарке. — Но… мне очень нравится. Я люблю летать. Это потрясающе. — Правда? Я согласен, непрактично, но просто восхитительно. Почти как магия. — Он извлекает из ниоткуда колоду карт и рассеянно тасует ее в руках. — Я не могу отплатить тебе, — выпаливает Гон, уставившись на карты Хисоки — его оружие. — Не сейчас. Я хочу! Но… если мы сразимся сейчас, то не сможем победить Рейзора. — Хмм, — протягивает Хисока и смотрит на него с испытующим взглядом. — Затруднительное положение. Но знаешь, я получаю сейчас удовольствие. Ты развеял мою скуку. Пока этого достаточно. — Легкий взмах руки и карты исчезают. — Скажи, Гон, чем тебе так нравится полет? Гону даже не приходится думать над ответом. — Это весело! Хисока моргает, затем улыбается. — Какой честный ответ. Ты действительно очень простой мальчик. В этом сложном мире это огромная редкость. — Ты тоже простой, Хисока, — отвечает Гон. Фокусник поднимает бровь. — Ох? Гон кивает. — Ага. Ты делаешь именно то, что хочешь. Другие люди волнуются о будущем, строят планы и все такое. Мне кажется, тебя эти вещи не беспокоят. — Возможно, я эгоистичен, — соглашается Хисока с непринужденной улыбкой и разводит руками. — Честно говоря, немногие люди казались мне настолько важными, как я сам. Жизнь коротка, Гон, и полностью зависит от твоих поступков. Если ты подчинишься воле других, то собьешься с пути. Крылья Гона развеваются на ветру, перья тихо шелестят. — У тебя ведь мало друзей? — спрашивает он. — Точно не так много, как у тебя, — отвечает Хисока. А затем добавляет, закинув ногу на ногу: — На самом деле у меня их нет. Есть те, кому полезен я, и те, кто полезны мне. Вот и все. — Он спокойно пожимает плечами. Его кроваво-красные крылья шевелятся, ловя лунный свет, и отблескивают алым. — Если бы у тебя были друзья, ты бы знал, что уступки делают вас обоих сильнее. Фокусник проводит по своим губам ногтем, острым как бритва. — Мой опыт говорит иначе. Гон бросает на него взгляд. — Ты когда-нибудь шел на компромисс? Хисока улыбается ему в ответ. — Ох, Гон. Ты такой милый, — вздыхает он. — Если я скажу, что никогда, ты мне поверишь? Гон кивает. — Но я думаю, тебе стоит попробовать. Как насчет такого: ты забудешь на время о моем долге за ба, а я буду развлекать тебя. — Ты предлагаешь мне то, на что я уже согласился? — любопытно спрашивает Хисока. — В этот раз я предлагаю это как друг! — Хмм. — Фокусник вытягивает ноги в туфлях и болтает ими вниз-вверх. — Значит, ты решил, что вписываюсь в твой мир? Разве дружба — это самый простой ответ? — Не знаю, самый ли простой этот ответ. Но это то, чего я хочу, — честно отвечает Гон. Он опускает руки на сосновый сук и трет ладони о шершавую кору, ощупывает серую шкуру дерева. Это молодая, крепкая сосна, и даже с двумя людьми, сидящими на ней, она не сгибается на ветру. Хисока пристально смотрит на него. — Ты хочешь стать моим другом? Гон снова кивает. — Ага! Потому что сначала я боялся тебя, и даже сейчас боюсь, но ты сильный, и я тоже хочу стать сильнее. Потому что ты помогаешь нам, и я ценю это и хочу ответить тем же. И потому что я думаю, что тебе должно быть одиноко без друзей. Пару секунд Хисока не двигается. Затем смеется, тихо хихикая, как журчащий ручей. — Доброта, — произносит он. — Не могу сказать, что я когда-либо делал что-то, чтобы заслужить ее. — Ты научил меня ба, — отвечает Гон. — И за такую простую вещь ты готов подарить мне свою дружбу? — Это не простая вещь! Это невероятно. Это то, что я больше всего люблю в нэн. Хисока улыбается в ответ. — Тогда, полагаю, я должен принять твою дружбу. Пока что.***
С помощью Хисоки они одолевают Рейзора. Когда Гон падает в обморок на площадке, фокусник одерживает окончательную победу ради них, приходя на выручку и используя свои способности, чтобы выиграть матч так, как того хотел Гон. Гон задается вопросом: является ли это платой за подаренную дружбу? Но он знает, что лучше не спрашивать. После этого их пути расходятся, Киллуа вздыхает с облегчением, когда Хисока пропадает из его поля зрения. Гон чувствует лишь легкую пустоту в груди.***
После острова Жадности наступает безумие и кошмар из-за муравьев-химер. Трагедия с пытками Кайто и затем его абсолютно ужасная смерть. Гон заключает контракт и оставляет от Питу лишь пепел, используя весь свой жизненный запас нэн. А затем мир погружается во тьму.***
Когда Гон приходит в себя, он тут же понимает, что все пропало. Понимает, что важнейшая часть него отсутствует, исчезла. Но он ничего не говорит, потому что Биски рыдает у его постели, а Морау, Нов, Наклз и целая группа людей, которых он встретил за последние два года, столпились позади нее. И, возможно, это нормально — возможно, это часть лечения. Морау отводит его к Леорио и Джину, и Гон снова молчит о произошедшем, потому что сейчас время для радости, время для воссоединения и первых встреч, и он хочет полностью отдаться счастью и празднику. После этого он встречается с Киллуа и его сестрой Аллукой, и те так счастливы видеть его, испытывают такое облегчение, что он просто не может обременить их встречу своими страхами. Затем он узнает, что именно Аллука исцелила его — Аллука, которая может исполнять желания, — и он рад, что ничего не сказал, потому что и так слишком многим ей обязан. Затем он видится с Джином на верхушке Мирового дерева. С Джином, которого он преследовал с тех пор, как встретился с Кайто и узнал, что тот жив. С Джином, который представлял собой того, кем он хотел стать и кем он скорее всего никогда уже не будет. Он смотрит на этого мужчину, эту легенду, своего отца и выдавливает из себя улыбку. — Его больше нет. Моего нэн. Он не может сражаться Джаджанкеном. Не может увидеть силу своих врагов или прочитать скрытое послание Биски. Не может летать. Джин кивает. — Я знаю. И что ты собираешься с этим делать? Гон смотрит на землю, которая так далеко под ним, смотрит на безграничную силу и возможности. — Верну его, — отвечает он.***
Гон обращается к врачам, знахарям и шаманам. Пробует медицину, целительный нэн и иглоукалывание. Совершает паломничества в далекие храмы и встречается с исчезнувшими цивилизациями. Переживает приключение за приключением. Но ничто из этого не возвращает его нэн. Его больше нет, и каждый раз, когда он наблюдает за птицами, что пролетают в небе, он воспоминает, что потерял. У него есть друзья, есть радость, восторг и развлечения. Но когда он смотрит в небо, в его сердце все еще нет ничего, кроме пустоты.***
Четыре года спустя В семнадцать лет Гон отправляется в земли рядом с провинцией Лаксо, пытаясь побольше узнать о Курапике. Охотник за головами отдалился несколько лет назад, закрылся ото всех и отказывался подпускать к себе кого-либо. Гон не слишком надеется найти здесь что-то, что может помочь, но он обязан попытаться. Деревья исполинских размеров, их стволы настолько огромные, что лишь вдесятером получилось бы обхватить их, взявшись за руки; верхушки тянутся высоко к облакам. У их коры великолепный красный оттенок, а хвоя глубокого темного цвета. Гон прислоняет ухо к дереву и слышит отголоски звуков его жизни, поток энергии и размеренный, тягучий ход его мыслей. Он не ожидает встретить здесь кого-либо. Он в богом забытом месте; после убийства клана Курута почти два десятилетия назад лес был свободен от людей. Поэтому, услышав, что кто-то зовет его по имени, он едва не шлепается на задницу. — Гон! Гон оборачивается и видит, как Хисока, бесшумно, будто охотящийся кот, пробирается сквозь кустарник. Фокусник, кажется, нисколько не постарел за прошедшие годы, его лицо все еще бледное и накрашенное, губы тонкие, глаза светятся золотом. Гон не видел его после того, как они расстались на острове Жадности. После того, как он решил стать фокуснику другом. Теперь он замечает в Хисоке то, к чему был слеп в детстве — видит соблазнительные движения бедер, легкую линию подводки для выделения глаз, похотливое удовольствие в изгибе улыбки. Гон сглатывает. — Какая неожиданная встреча, — мурлычет Хисока, подходя к нему. Несмотря на то, что Гон подрос, Хисока все еще выше и его плечи шире, чем у Гона. — Но весьма приятная. Гон хмурится в недоумении. — Ты искал меня? — Неожиданная, я же сказал, — повторяет Хисока. — Нет, я пришел за совершенно другим. — Ох. И за чем же? — О Курута всегда ходят много слухов. Недавно прошел слушок о том, что в глубине Лаксо скрываются выжившие. Меня попросили проверить. Гон думает, что Хисока принадлежит городу на фоне сверкающих небоскребов. Его одежда и вежливые манеры изысканны, но аура скрывает за собой насилие в темном переулке. По крайней мере, так было раньше. Хисока искоса смотрит на него. — Где же твой нэн, милый Гон? — спрашивает он, а затем протягивает руку и поднимает его подбородок согнутым пальцем, наклоняя голову Гона из стороны в сторону и пристально наблюдая за ним. — Ты не слышал? — спрашивает Гон, во рту у него пересохло. Хисока щурит глаза. — Слышал что? — Его больше нет. Я потерял его. — Это не кошелек, который можно оставить где-то, — отвечает Хисока, хмурясь и опуская руку. — Ты правда не знаешь? Хисока смотрит на него сверху вниз. — Может быть, расскажешь мне?***
Они садятся на мягкую траву под одной из секвой, и Гон рассказывает полную историю. Прошло уже много лет с тех пор, как он делился ей. — Я хотел заставить Питу вылечить Кайто во что бы то ни стало. И он согласился, притворился, что сделает это. Но когда мы пришли на место… добрались до Кайто… он рассказал мне правду. Кайто был мертв. Он был мертв все это время, и от него не осталось ничего, кроме трупа. Он стал безрадостной жалкой марионеткой, которую раз за разом собирали по лоскутам, заставляли бесконечно сражаться, чтобы муравьи снова и снова разрывали его на куски. — Кулак Гона сжимается. Хисока молчит. — Я сорвался. Даже сейчас не особо помню, что произошло. Но я заключил контракт. Контракт, который дал мне весь нэн, который был бы у меня в этой жизни — прямо там и тогда. И я воспользовался им, чтобы стереть Питу с лица земли. Он поднимает взгляд на Хисоку. — И теперь его больше нет. Я больше никогда не смогу сразиться с пользователем нэн. Я больше никогда не смогу стать достаточно сильным, чтобы победить тебя. И… я никогда больше не полечу. — Он прикусывает губу, прикусывает настолько сильно, что чувствует вкус крови, чтобы не показывать, как дрожит его голос. — Я знаю, что никогда не смогу отплатить тебе. Не думаю, что у меня получится. Но если я могу сделать что-то для тебя — я сделаю это. Хисока переплетает пальцы и вытягивает руки, хрустя костяшками. — Скажи мне, как именно звучала формулировка договора? — просит он. Гон смотрит на него; фокусник загадочен, его взгляд проницателен, а губы сведены в тонкую линию — ничто не выдает его намерений. — Получить весь нэн, который будет у меня в этой жизни, пока я не уничтожу Питу, — отвечает он. — А что? Губы Хисоки изгибаются в улыбке. — Как насчет компромисса? — спрашивает он. Гон моргает. — Что ты имеешь в виду? — Я верну тебе нэн. Взамен я заберу твою жизнь. Он, кажется, совершенно серьезен. Гон хмурится, сведя брови. — Я не понимаю. Ты имеешь в виду, что вернешь мне нэн, а затем убьешь меня? Что-то не похоже на выгодную сделку. Хисока машет пальцем. — Нет, нет. Я заберу твою жизнь, чтобы вернуть тебе нэн. Смотри: в твоем контракте сказано, что ты используешь весь нэн за эту жизнь. Но если ты умрешь, а затем вернешься к жизни, это будет уже другая жизнь. Правильно? — Ммм… — Гон пытается понять. Зарывается руками в волосы, тянет за них. — Ммм… Хисока усмехается: — Это не так сложно. Я убью тебя, а затем использую банджи-жвачку, чтобы снова запустить твое сердце. Если ты верно запомнил слова контракта, то сможешь вернуть свой нэн. Гон смотрит на него. — Ты так думаешь? — Ну, мы не узнаем, пока не попробуем. Конечно, все зависит полностью от тебя — забьется твое сердце или нет. Ты вполне можешь просто умереть. Уверен, что это стоит риска? Гон раздумывает. Думает о тете Мито. О друзьях. О приключениях, которые были у него за последний год. Об огромной дыре в своем сердце, о тяжелейшей потере, о пустом небе. Он кивает. — Да. Хисока улыбается в ответ. — Я надеялся, что ты это скажешь. — Он протягивает руку и поглаживает щеку Гона; Гон чувствует, как внутри него разгорается жар, сердце начинает биться быстрее. В воздухе не витает ни жажда крови, ни угроза насилия. Он не знает почему, но внезапно чувствует волнение, возбуждение. — Я всегда хотел посмотреть, как свет гаснет в твоих прекрасных глазах, — шепчет Хисока. — И что теперь? — спрашивает Гон, прежде чем Хисока станет сентиментальным в своей совершенно жуткой манере. — Теперь я задушу тебя насмерть, — легко отвечает Хисока. — Мне бы очень хотелось увидеть тебя всего в крови и избитым, но думаю, сейчас не до этого. Всему свой черед. — Он садится ближе к Гону, прижимаясь своим телом к его боку. Гон ощущает тепло чужого тела, чувствует его запах: жвачка и кровь. — Ммм, готов? — спрашивает Хисока, обнимая Гона и сжимая его руку в стальной хватке. Сердце Гона бешено бьется, дыхание перехватывает. Хисока лжец, он знает об этом — возможно, тот лжет даже сейчас. Возможно, он не планирует снова запускать его сердце. Возможно, собирается просто задушить его и отставить гнить там, где его никогда не найдут. Он доверяет фокуснику, который абсолютно не заслуживает доверия. В его венах вспыхивает страх, горячий и сильный, как бензин, готовый вот-вот вспыхнуть. Но его смерть не принесет пользу Хисоке; фокусник всегда жаждал возможности одолеть его в бою. По сравнению с этим это была бы жалкая смерть. Это все, за что он может держаться. Все, на что он может надеяться. К его удивлению, Хисока наклоняется и целует его в губы, облизывая языком его рот. — На удачу, — мурлычет он, лукаво улыбаясь. Затем его рука зажимает рот и нос Гона и с силой надавливает. Пару минут Гон думает, что сможет сделать это. Сможет спокойно шагнуть за завесу на другую сторону. Затем у него заканчивается воздух, и его тело начинает бороться с разумом. Сначала он сдерживается, но инстинкт самосохранения слишком силен, он заставляет его биться и молотить Хисоку руками, паника захлестывает его. Он не может дышать… не может дышать… не может дышать! — он борется, он проигрывает, он умирает… Хисока удерживает его на месте, золотые глаза искрятся. Он улыбается в экстазе, пока Гон борется за последний вздох. Зрение Гона тускнеет, звуки леса затихают. Его тело содрогается, перестает отчаянно сопротивляться. Его захлестывает огромной волной, которая накрывает мир тенью, и затем, когда она падает, наступает небытие. — Прощай, Гон, — мягко воркует голос. Тьма.***
Мир раскалывается на части, темнота разрывается, открывая белый свет. Гон рвется вверх, громко вздыхая, когда его сердце снова начинает биться. — Добро пожаловать обратно, — приветствует Хисока. Некоторое время все, на что способен Гон — это дышать. Его легкие горят, грудная клетка болит. Разум запутан, затуманен. Хисока сидит рядом с ним, глядя на него сверху вниз с радостными глазами. — Я видел много смертей за свою жизнь, но рождение — никогда, — задумчиво произносит фокусник. — Это было довольно поразительно. Гон прижимает руку к груди и чувствует сильные, ноющие удары сердца. — Нгх… как больно, — выдавливает он. Хисока усмехается: — Так даже лучше. Но на самом деле боль уже утихает, в голове проясняется. Гон садится и чувствует тепло, силу, что-то очень знакомое. Чувствует свой нэн. Нэн выходит из его тела и обретают форму рэн, вспыхивает вокруг него. Это великолепно, волнующе, ошеломляюще. Он чувствует себя живым так, как не чувствовал уже много лет, чувствует себя потрясающе. Пока Хисока наблюдает, он поднимается и направляет нэн в спину. Темно-зеленые крылья расправляются, и он взлетает с восторженным криком, проносится по воздуху и сворачивает в лес, а затем летит наверх — над деревьями. Это гораздо лучше, чем в его воспоминаниях. В этот момент он снова влюбляется в полет, в свободу, в восторг, в ощущение ветра в перьях. — Хисока! — кричит он, нарезая круги в небе. — Спасибо! Спасибо! На земле раздается резкий, опасный всплеск нэн, и Хисока взлетает вслед за ним; алые крылья сверкают в лучах полуденного солнца. Если полет Гона — это энергия и энтузиазм, то полет Хисоки — грация и красота. Он взмахивает крыльями выверенными движениями, как сокол, в то время как Гон двигается подобно орлу. Фокусник всегда прекрасно контролировал свой нэн; с точностью хирурга или снайпера. Хисока приземляется на верхушку секвойи и наблюдает, как Гон кружит в воздухе, пока его нэн не иссякает и ему не приходится сесть на землю, чтобы не упасть с неба. — Ты доволен, — говорит Хисока, плотно сжимая крылья за спиной, красные перья трепещут на ветру. — Раньше я ощущал такую пустоту. Как дыня с выскобленными внутренностями, как будто меня выпотрошили и набили опилками. И каждый день я думал обо всем, что у меня еще оставалось, и этого никогда не было достаточно. Ты заставил меня влюбиться в мой нэн, Хисока. И когда он исчез, ты сломал меня. — Ох, Гон, — мурлычет Хисока голосом, полным экстаза. — Какие добрые слова. Но даже если я и сломал тебя, то только что снова собрал заново. Гон кивает. — Я знаю. Я не злюсь. Но не думаю, что смогу отплатить тебе прямо сейчас. Я совсем растерял форму. — Тогда ты можешь дать мне что-то, что позволит мне продержаться подольше. Гон моргает. — Например, что? Хисока соскальзывает с ветки и ловко подхватывает себя крыльями, поднимаясь на один уровень с Гоном. Он протягивает руку и проводит пальцами по челюсти Гона; хотя подушечки его пальцев теплые, они обжигают, как сухой лед. Гон вздрагивает. — Поцелуй меня, — приказывает фокусник, и Гон знает, что у него нет выбора, кроме как подчиниться. Не из-за страха боли или даже смерти, а просто потому, что он должен Хисоке и он скорее подожжет себя, чем откажется от обещания. Он открывает рот и прижимается своими губами к чужим. Губы Хисоки теплые и мягкие, как и за несколько мгновений до смерти. Но теперь они раскрываются, и ловкий язык выскальзывает наружу, встречаясь с языком Гона и толкаясь глубже. Хисока прижимается ближе, сильнее, заставляя их рты сомкнуться, и берет то, что он хочет. Это грубо и странно, но его телу это нравится. Нравится ощущение влажного языка Хисоки во рту, их губ, прижатых друг к другу так сильно, что он чувствует, как на них расцветают синяки. Нэн Хисоки жадно мерцает, и он стонет, зарываясь пальцами в волосы Гона. И Гону тоже нравится это. Нравится ощущение наэлектризованного нэн Хисоки, нравится выброс адреналина и давящая, ноющая боль от желания. Нравится, как чужие ногти царапают ему голову и как губы Хисоки лишь слегка прикрывают зубы. Так дикие животные проявляют желание — не симпатию, не страсть, но жажду. Сплошные зубы, когти и давящее напряжение. А потом поцелуй заканчивается, и Хисока отстраняется. Гон тяжело дышит, широко распахнув глаза; Хисока ухмыляется. — Вижу, ты научился большему, чем я ожидал, пока мы не виделись, — говорит он. — Хисока… — Интересно, чему ты научишься к следующему разу. Гон сглатывает. — Я буду готов. В следующий раз. Правда. Ко всему, что ты захочешь. Хисока щурится от удовольствия. — Ко всему, что я захочу? Ох, Гон. Не нужно давать обещаний, которые ты не сможешь сдержать. Голос Гона дрожит, низменный голод скручивает внутренности. — Я смогу. Я буду готов, — повторяет он. — Мм, весьма обещающе, не могу дождаться. — Хисока протягивает руку и проводит большим пальцем по опухшим губам Гона. — Тебе пора идти. Пока я не сорвался и не взял то, что хочу. Гон чувствует в ауре Хисоке жажду насилия, чувствует голод и нетерпение. Но пусть поцелуй фокусника и разжег в нем скручивающее желание, сейчас он не готов к большему. — Хорошо. Тогда до встречи, — отвечает Гон. Он встает и прыгает спиной вперед, крылья уносят его прочь. Он нарезает последний круг над лесом, глядя на кроваво-красные крылья Хисоки, и затем взмывает в небо. Мир снова открылся перед ним.