«Какими бы сломанными мы ни были, мы бы пробили себе путь на свободу вместе — с острыми кинжалами и раскаленными пистолетами. Потому что так мы и поступаем. Мы никогда не перестаем бороться»
Каз потёр кожаную ручку дипломата, оценил его вес в руке и выдохнул, пытаясь успокоиться. Нет, он не волновался о предстоящей встрече, котировках на бирже или точности своих расчётов. Во всём мире сейчас его могла заставить переживать только одна вещь. Точнее две. Отсутствие перчаток на руках. В голове уже несколько раз мелькнула мысль, что всё это бессмысленно и чертовски глупо, но он всегда добивался своих целей, преодолевал страхи и слабости, так что отступить снова он не смог бы. Не должен. Потому что эта цель стоит тысячи других. Хотя, пожалуй, идти на встречу с клиентом без перчаток было всё же опрометчиво — могут устроить засаду, придётся драться, а бить голыми руками Каз всё ещё не решался. Но если от этого будет зависеть жизнь, он же сможет перебороть свой страх? По крайней мере Бреккер на это надеялся. В Кеттердаме уже который день шёл мелкий дождь, и даже на переулках шумной Бочки людей было немного. Но работа никогда не ждала, так что будь ты хоть боссом босса, но надень плащ и ковыляй в сторону финансового района. После всем известной истории у Каза не было проблем с деньгами. Он мог спокойно сесть на ближайший корабль и оказаться в любой точке мира. Мог даже купить этот корабль или целый флот. Мог уехать загород, купить ферму, дом — да что там дом, особняк! — и жить в безопасности, есть досыта, пить до потери сознания, спать на мягкой кровати до полудня. Мог, но не хотел. Когда всю жизнь пробиваешь себе путь кулаками, ножами, хватаясь за каждую возможность, обманывая, воруя, убивая, совершая невероятные махинации, и в итоге добиваешься всего, о чём раньше даже не задумывался, именно тогда понимаешь, что не знаешь, чего ещё желать. Каз достиг всего, чего хотел. У него были деньги, своя банда, чуть ли не весь город под контролем. Но почему-то этого оказалось мало. Хотелось ещё добиваться, рисковать, испытывать удачу, продумывать планы. Именно поэтому великий и могучий Каз Бреккер, глава Отбросов, ковылял сейчас по лужам наперевес с дипломатом полным документов, за которые можно было получить неплохие деньги. Нога разболелась, холод и сырость надоедали так, что хотелось повеситься. Неуютно, неприятно. Голые руки нервировали. В общем, обычный рабочий день. Пройдя ещё несколько грязных кварталов и перейдя через мост, Каз, наконец-то, добрался до Геменсбанка. К этому времени настроение стало настолько паршивым, что хотелось послать всё и вся, купить тот самый билет на корабль и забыть этот город как страшный сон. В роскошном вестибюле банка у Каза забрали мокрый плащ, после чего опрятно одетый служащий провёл его в небольшой кабинет с панелями из тёмного дерева и принёс маленькую чашечку кофе. Кажется, ботинки всё-таки промокли. Зато тепло. Каз вытянул больную ногу, поставил трость возле кресла. Как же он любил комфорт. Ему дали ещё немного времени для оценки всех прелестей уютного кресла и сухого помещения, так что, когда в кабинет буквально ввалился маленький круглый фермер в темно-зелёном костюме и начал что-то быстро тараторить, Каз почти задремал. Пришлось моментально собраться, очистить голову от посторонних мечтательных мыслей и начать соответствовать своему прозвищу. — Вы — Рад Батлер? — от грубого голоса фермер подпрыгнул на месте, но хотя бы перестал извиняться, и теперь просто уставился с испугом на Каза. Он наверняка уже жалел, что связался с ним. — Д-да, — он выглядел даже как-то жалко. Интересно, как ему удалось нажить своё состояние с такими слабыми нервами? — Обычно клиенты сами жаждут встречи со мной. Вы же заставили меня ждать, — ничего необычного: сухая констатация факта, но из его уст звучит зловеще. Каз всегда знал, насколько важна репутация. Только вот именно сегодня он решил поставить её под угрозу. — Извините меня… прошу, господин Бреккер, это чистая случайность. Вы же понимаете, я никогда… — у Каза аж в ушах зазвенело от его болтовни. — Успокойтесь, я не собираюсь вас за это убивать, — театральная пауза. — Пока, — у Батлера подкосились колени, так что он сел прямо в кресло напротив, ещё больше таращась на Каза раскрытыми от ужаса глазами. У него были тёмные жиденькие волосы и большие щёки, отчего фермер был удивительно похож на хомяка. — А сейчас вы просто заплатите мне за ожидание, — быстрый взгляд на часы, — скажем, по сотне крюге за каждую минуту. С вас ещё две тысячи сверху. — Но… — Батлер беспомощно замотал головой, но, видимо, сообразив, что к чему, быстро закивал. — Если вы согласны, переходим к делу, — Каз открыл дипломат и вытащил оттуда документы. Цифры, статистика, прогнозы. Ничего действительно стоящего, но пока клиент платил, у него не было вопросов. — Здесь информация стоимостью двадцать пять тысяч крюге по каждому из участков конкурентов в вашем районе, — он протянул небольшую стопку листов, дал их мельком просмотреть. — Хорошо, — Батлер явно хотел поскорее покончить с делом и распрощаться с Казом навсегда. Он поспешно выписал чек на двадцать семь тысяч и передал его Бреккеру. Они оба встали. — Сделка есть сделка, — фермер протянул пухлую ладошку и нервно улыбнулся. Время замерло. Нужно было пожать руку в ответ, получить свои деньги и уйти. Пожать. Кожа к коже. Сосредоточься на дыхании. Ты всё ещё можешь дышать. Кабинет покачнулся, а взгляд не хотел фокусироваться. Ну давай же, двигайся. Каз протянул в ответ онемевшие пальцы, и растерянный Батлер легонько их пожал. Парень вздрогнул. — Сделка есть сделка. Собственный резкий голос отрезвил, хотя Каз чувствовал, что еле-еле ворочает языком. По спине потёк пот. Но это уже хоть что-то. Он не свалился в обморок, не оказался снова под водой, да и фермер вроде ничего не заметил. Прогресс прямо на лицо. Каз действительно это понял, когда увидел свою бледную физиономию в зеркале вестибюля. Усмехнулся, поправил всё ещё влажные от дождя волосы, надел плащ и отправился дальше устрашать Кеттердам.***
Ближе к ночи дождь пошёл сильнее, и когда Каз наконец добрался до Клепки, то уже промок насквозь, а нога ныла так, будто он только что пробежал несколько раз через весь город. Была идея плюнуть на всё и поспать в кабинете на первом этаже, но мысль о том, что завтра будет болеть ещё спина и шея была ужасна, так что, собрав остаток энтузиазма в кулак и выдохнув, он поплёлся вверх по лестнице. Как порой неприятно было быть калекой. Открыл дверь на чердаке с куда большим грохотом, чем хотел бы. Ну и пусть. Всё завтра. Сегодня он будет спать. Мысли в голове начали путаться, а тело бросало в дрожь. Больной и беспомощный. Какая мерзость. Каз сбросил мокрую одежду на стул, подставил руки под горячую воду. Он всё-таки её провёл. Для ванны, правда, места нет, да и показывать своё наслаждение удобством не хотелось, но, как благо для Воронов… его губы растянулись в улыбке. Сухо, тепло. Что ещё нужно для счастья? Он не хотел больше ни о чём думать и, вытершись мягким полотенцем, рухнул в постель. Каз почти никогда не видел сны. А если и видел, то либо что-то прекрасное, либо ужасное. И в обоих случаях оставалось одинаково неприятное чувство. От первого — потому что никогда не сбудется, от второго — потому что когда-то это было реальностью. Он не знал, сколько уже проспал, когда почувствовал, что атмосфера в комнате изменилась. Как будто пронёсся легкий ветерок, хотя окно было закрыто. Каз рефлекторно потянулся к трости — давно отработанные действия самообороны. В комнате явно кто-то был. Не было ни лишнего запаха, ни звука. Именно. Парень включил светильник. Тусклый жёлтый свет выловил из теней спальни тонкую фигуру. Инеж. Она стояла, опираясь на шкаф и опустив голову так, что на лицо падали выбившиеся из косы волосы. Девушка в его спальне, да ещё и ночью казалась уж слишком сюрреалистичной. — Что с тобой? — он подошёл к ней, взял за плечи, пытаясь заглянуть в глаза. Она никогда не приходила посреди ночи, не вваливалась в его спальню, хотя пауку и не требовалось приглашение. Нет, он ей не запрещал, часто сам отдавал приказы что-либо найти из вещей, вытащить из-под кровати, так что, вероятно, она знала расположение всех его рубашек и расчёсок, но и экскурсии он не устраивал. Инеж проследила за голыми руками, держащими её за плечи, подняла голову и посмотрела на Каза. Она всегда так смотрела: прямо, без утайки, не боясь, что он увидит её эмоции или прочитает отражение мыслей на лице. Будто между ними не было тайн. Никто не мог смотреть Казу в глаза так долго и открыто. — Меня зацепили… прости, если побеспокоила, я не должна была приходить, — слова вылетали с придыханием, так, будто она прилагала огромные силы для того, чтобы говорить. До Каза наконец дошло, что происходит, и он тут же одёрнул руки, словно ошпарился, отступил на шаг, осмотрел её цепким взглядом. — Где? — ему самому стало не по себе от того, как резко и грубо прозвучал голос. Инеж вздрогнула. — Спина. Справа. Ножевое ранение, — она будто отчитывалась командиру, и от этого почему-то стало неприятно. Каз обошёл её, лёгким движение приподнял тунику, заляпанную кровью. Длинный, но, видимо, неглубокий порез, внутренние органы не должны быть задеты. Но крови много. Неприятно много. — Что случилось? — Каз взял нож и стал осторожно разрезать на спине одежду, чтобы Инеж не пришлось самой раздеваться и сильнее беспокоить рану. — Я подралась. С пьяными матросами. Это прозвучало так странно, что Каз на мгновение замер, переваривая информацию. Инеж могла спокойно перерезать горло, если это было нужно, но всячески старалась избегать драк и ножевых потасовок. — Зачем? — он продолжил медленно разрезать ткань, оголяя спину девушки, так что показалась тёмная кожа, позвонки, на которых виднелись отблески лампы. — Они хотели купить одиннадцатилетнюю девочку. Понятно. Инеж начало потряхивать, как в лихорадке, а её ноги заметно ослабели. Ещё немного, и начнёт падать на пол. — Ложись, — он мягко подтолкнул её к кровати. — Тебе надо перевязать рану. Я позову кого-нибудь. — Не уходи, — она порывисто повернулась и схватила его за запястье, но тут же отпустила, и на лице её отразилась боль. — Прости, мне действительно не стоило приходить. В ней будто боролись желание не мешать, стеснение, ощущение, что она нарушает личные границы, и понимание, что не к кому больше идти; некому доверить свою жизнь и тело. — Ты бы не смогла справиться сама, — он на мгновение сжал её ладонь. — Но если доверяешь моим врачевательским талантам, то оставайся. Она вымучено улыбнулась, одним плавным движением легла на кровать. Каз передвинул светильник ближе и преступил к обработке раны. Когда он получал свои первые шрамы, ему никто не спешил на помощь, поэтому пришлось научиться выживать самому. Остановить кровотечение, хорошо промыть, обеззаразить спиртовым раствором, перевязать. Шаг за шагом, чёткие действия, не отвлекаться на эмоции. Ровное дыхание Инеж восстановилось только после того, как Каз закончил обматывать её спину чистыми полотенцами и накрыл тело тёплым одеялом, после чего она начала то ли засыпать, то ли терять сознание. Хотелось надеяться, что всё-таки первое. Лихорадка начала отпускать. Каз осторожно проверил пульс, сосредоточено считая каждый удар сердца. Когда он, наконец, стал приходить в норму, потушил светильник и, тихо притворив за собой дверь, вышел.***
Инеж проснулась от яркого света в глаза. Хотела перевернуться на другой бок, но от движения болезненно отдало в спину. Первый признак, что что-то не так. Девушка распахнула глаза и тут же зажмурилась. Привыкнув к солнцу и осторожно повернувшись, Инеж с изумлением оглянула комнату. Комнату Каза. Как, ради всех святых, она оказалась в его постели? От одежды остались разрезанные грязные ошмётки, так что пришлось закутаться в одеяло и босиком, бесшумно ступая на холодные половицы, подойти к двери. Некоторое время она постояла, в раздумьях смотря на дверь, осмысливая всё произошедшее. Она пришла ночью. К Казу. Какое безумие. Вчера — когда она чувствовала его горячие дыхание на своей коже, когда каждой клеточкой, несмотря на боль и слабость, ощущала его присутствие прямо за спиной, и казалось, повернись — и уткнёшься носом ему в грудь, — тогда она не думала, что это неправильно. Тогда казалось, что иначе и быть не может. Всё было так просто, сказочно. Не то что сейчас. Но у Инеж не было выбора. Она не могла не вступиться за девочку, не могла не защищаться. Так же, как и не могла обойтись без помощи, — и в итоге пришла просить её у человека, от которого меньше всего стоило её ожидать. Но он помог. Спас её в который раз. Даже не оттолкнул, когда она попросила не звать врачей — знал, какие чувства у неё вызывают другие люди. Раньше её могла лечить Нина, но теперь… теперь нужно озаботиться этим вопросом — найти того, кому можно будет довериться. Чтобы не вваливаться в спальню к Казу. И почему все вопросы всегда заканчивались на нём? Она осторожно приоткрыла дверь. Каз Бреккер, этот невероятный человек, готовый одинаково легко убивать и спасать, сидел за своим старым столом и возился с очередными бесценными документами. Инеж иногда задавалась вопросом: признавал ли Каз, что преступления и обман — его страсть, и никакие деньги не остановят его от этого занятия? Он сидел спиной к двери, но сразу заметил её, развернулся, прошёлся взглядом. И только потом заговорил. — Как себя чувствуешь? Вчера она уловила на его лице целую гамму эмоций: удивление, волнение, решимость. Она была уверена, что видела, но сейчас Каз был непроницаем, собран и сдержан, как, впрочем, и всегда. — Лучше. Спасибо, что помог вчера. Каз кивнул. Повисло молчание. Тяжёлое, неприятное, словно они оба исполняли чьи-то роли, говорили и вели себя по заранее прописанному сценарию. Инеж стало неуютно, и она плотнее закуталась в одеяло. — Возьми мою одежду, — Каз выдал это неожиданно, но таким тоном, словно это было что-то само собой разумеющееся. — Слева в шкафу на верхней полке рубашки. И… тебе нужно перевязать рану. Она вопросительно посмотрела на него. И пусть это звучало абсурдно, но не в постельном же белье ей лазить по крышам. Надо просто переодеться и добраться до своей маленькой съемной квартиры. У неё было идеальное расположение, все необходимые удобства. Она сняла её, когда поняла, что не может больше жить в доме у Уайлена, что ей нужно тихое уединённое место. Инеж вернулась в спальню, нашла в шкафу одну из множества идеальных белых рубашек. Интересно, кто их ему гладит? Впрочем, сейчас это не играло никакой роли. Инеж быстро оделась, застегнув пару пуговиц, закатала рукава. В шкафу нашлась и стопка чистых полотенец, которые можно было пустить на перевязочные материалы. Вооружившись ими, она вышла в кабинет. Если уж единственный предлог сблизиться — это её раны, то что ж, она не против. Каз вышел из-за стола, разрезал полотенца на лоскуты, встал за Инеж так, чтобы не загораживать свет от окна. Он осторожно приподнял рубашку, снял пропитанные кровью повязки, стараясь не касаться раны. Та была длинной, проведённой одним резким движением, но неглубокой — вероятно, девушка почти смогла увернуться и её лишь зацепили. Это выглядело даже в какой-то степени красиво: шоколадная кожа, тёмно-красная рана. Его ловкие пальцы умело перевязывали её, но взгляд хаотично выхватывал царапины и шрамы на спине, растрёпанную косу на плечах, сведённые лопатки. Он не видел лица девушки, но готов был поклясться, что в её глазах были и задумчивость, и неверие. Что ж, если бы он не видел всей проделанной им работы, не поверил бы сам. Наконец последняя повязка была закреплена, и ничто не препятствовало им разойтись как в море кораблям. Но потом оказалось, что если вы плывёте на одном судне, то подвластны одному течению и не способны ни сопротивляться, ни управлять им. Каз хотел отступить на шаг, два, но не мог. Его тянуло, связывая по рукам и ногам, путая мысли и не давая ровно дышать, манило с неизбежной силой прикоснуться к прямой, как струна, спине, запустить пальцы в волосы, ощутить её тело в своих руках. Он лишь стоял не в силах ни поддаться, ни отпустить. — Кажется, ты наловчился перевязывать раны, — они оба слышали неоконченное «с прошлого раза». Того самого, который и убил, и воскресил его, того, который показал ради чего стоит бороться. В тот раз Инеж также была ранена, а Каз предложил ей помощь. Но теперь они оба видели цель, оба желали и верили, пусть и не признавались в этом даже себе. Инеж плавно развернулась к нему лицом, подняла свои невозможные тёмные глаза, в которых хотелось утонуть. В них: тёплых и живых; нежно обволакивающих, вызывающих мурашки по всему телу, а не в холодной воде кеттердамской гавани. Она находилась так близко, что кружилась голова. Весь мир сузился до этого лица, черты которого были словно высечены в его памяти. Он перевёл свой взгляд на скулы, чёткий контур губ. Внезапно пришло осознание, что такого же шанса больше не будет. Они разбегутся в разные стороны и, быть может, никогда больше не встретятся. Они ни разу этого не обсуждали, но, казалось, решили всё одним взглядом — глаза в глаза. Сотни мыслей, но одной важной. Они синхронно сделали шаг друг к другу — Каз наклонился, Инеж поднялась на носки — и их губы соприкоснулись всего на мгновение, но такое, что обоих опалило жаром. Инеж обвила руками его шею, Каз притянул девушку к себе за талию, ощущая каждой клеточкой её тело. Они целовались до одурения, вырывая друг друга из омута страхов и сомнений, оставляя место лишь желанию обладать и поддаваться, безумному стремлению любить, пылающему в их сердцах. То, что было скрыто глубоко-глубоко под коркой безразличия, поднялось, захлестнуло, обдало нестерпимым огнём. Инеж потянулась к пуговицам на его рубашке, разрывая их трясущимися руками, Каз спешно расплетал её волосы. Они были одержимы друг другом, не имея ни желания, ни сил оторваться, прекратить это безумие. Каз подхватил девушку под бёдра, сильными руками опустил на стол, прямо на ворох ценных бумаг и документов, продолжая целовать, сжимать её упругое и податливое тело, вдыхать запах её волос, переплетать в них пальцы. Она доверяла ему, позволяла бесконечно много, тонула в его хриплом голосе, не разбирая ни слова. Инеж терялась в этом огненном вихре эмоций и чувств, уносившем разум, и, возможно, именно поэтому позволила ладоням парня оказаться на её шее. Перед глазами вдруг мелькнули неясные образы из прошлого, те, от которых она так старательно закрывалась. Догнали её, захватили, надавив на грудь, выбивая весь воздух. Комната расплывалась, в ушах зашумело. Она начала задыхаться. Каз опомнился, когда Инеж стала царапать его плечи, пелена страсти спала с глаз, и он резко отшатнулся, видя, как жадно девушка хватала ртом воздух. — Инеж… — он действительно был напуган, не понимая, как мог допустить такое. Она выставила руку перед собой, не давая ему подойти ближе, аккуратно слезла со стола, поправляя рубашку на оголённых плечах. По её щекам текли слёзы, прилипали волосы, покрасневшие губы дрожали, а на шее виднелись следы от пальцев. Его пальцев. Он опять причинил ей боль. Этой невозможной, невероятно сильной девушке, которой он никогда не будет достоин. Ему захотелось уйти, позорно сбежать, закрыться и напиться до беспамятства. Парень повернулся к выходу. — Каз! Инеж очутилась рядом, схватила его за руку, обняла… и разрыдалась ему в грудь. Каз почувствовал внезапное облегчение, растерянность и что-то щемящее, давно забытое в пучине страстей. Он нежно обнял девушку за плечи, прижал к себе, укрывая и защищая от всего мира. В груди расплывалось тепло, потому что она не прогнала его, не отвернулась и не прокляла после всего того, что он наделал. Парень тихо нашёптывал ей на ухо извинения и всякую несусветную глупость своим хриплым, но таким мягким сейчас голосом, что Инеж захотелось навсегда остаться в его объятиях. О, сколько раз она мечтала хотя бы прикоснуться к нему, увидеть в глазах хоть что-то ещё, кроме холодной решительности и жестокости. Но он никогда не давал ей возможности быть рядом, не давал ни ей, ни себе проявить чувства. Каз осторожно отстранился, с беспокойством посмотрел в лицо. Она подняла руку, нежно провела по его виску, скуле, рисуя лёгкими прикосновениями только ей известный узор. Сегодня прошлое её победило, но это не значило, что она сдалась. Каждый шаг, каждый жест — большая работа над собой, и она ни за что не отступилась бы. — Обещай, что никогда больше от меня не закроешься. Каз молчал. Мог ли он обещать то, чего и сам не знал? — Обещаю. Снова повисла выжидающая тишина. — Ты придёшь ещё? Он и желал, и боялся её ответа. — Да. Но у меня есть дела, — на её лице мелькнула грусть. — Ты знаешь, та девочка, которую я отбила, она ведь не одна была… сказала, что среди них и младше есть. Они продают детей в бордели. Детей, Каз! Даже если я смогу их освободить, что они будут делать в этом городе, в этом ужасном и жестоком мире? Я просто не смогу защитить их всех, вернуть домой. — Но без твоей помощи они погибнут, — он осторожно погладил её по голове, коснулся губами макушки, будто успокаивал расстроившегося ребёнка. — Ты не сможешь спасти всех, но те, кого ты вытащишь, будут жить. — Иногда у меня опускаются руки, — голос стал ещё тише, она говорила почти шёпотом. — Не хочу, чтобы они пережили то, что пережила я. Убийства, шантаж, вся эта грязь… они извращают душу. Он хмыкнул. — Но только у тех, у кого она есть. Инеж шутливо пихнула его кулаком в бок и снова прижалась, улыбаясь. Тишина окутывала, накрывая тёплым одеялом спокойствия. Сейчас им было так уютно, словно они встретились после долгой разлуки, словно всю жизнь ждали друг друга. Быть может, это было действительно так. — Я верю в тебя, Призрак. Только ты можешь сделать этот город лучше. — Тогда мне пора совершать свои великие дела, Каз Бреккер.***
Каз заперся у себя на чердаке, но и тут были слышны музыка и смех снизу. В Клепке был праздник. Чей-то день рождения, удачное завершение дел, хорошая выручка… в общем, совпало всё, так что гуляли с размахом. Быстро нашлись музыканты, выпивка появлялась буквально из воздуха, кто-то притащил с собой за компанию весёлых девиц в разноцветных костюмах — одним словом, вечер удался. У Бреккера уже начинало зудеть в голове от этого шума. Он ещё раз просмотрел листы перед собой. Отсюда определённо надо сваливать. На лестничной площадке послышался топот ног, пошикивание. Так, это за ним. В начале гуляний его уже порывались пригласить присоединиться к компании, но алкоголь сделал своё дело, и до этого не особо настойчивые бандиты намерились снова затащить Каза веселиться. Дверь распахнулась, в проём ввалилась шумная масса тел. Отбросы огляделись, резко замолчали. Кабинет был пуст.***
Заходило огромное солнце, отражаясь на кубиках льда в стакане с янтарным виски. Стекло приятно холодило кожу, напиток прояснял разум и раскладывал по полочкам мысли. Город. Огромный, погрязший в пороках и обмане — город в его власти. Приятно. Каз улыбнулся. Оранжевые лучи отражались в воде, покачивались лодки и баржи на лёгких волнах. С балкона «Гельдреннера» открывался поистине чудесный вид, а главное — сюда не доходили крики с улиц. Парень сидел в кресле, вытянув больную ногу, и мысли его плавно скользили по морским просторам, находили тот единственно нужный ему корабль, девушку, правящую им. Он представлял, вырисовывал в своей голове невероятные образы с пугающей точностью, с какой, пожалуй, не рисуют картины художники. Каждая морщинка, изгиб брови, уголки губ, ресницы. А волосы, коса… Каз нервно выдохнул. Инеж ушла в плаванье полторы недели назад, а он уже готов был сорваться искать её по морям, лишь бы ещё раз увидеть, прикоснуться. О, как много он об этом мечтал, как сильно завладела она его мыслями. Он снова потянулся к бутылке, сдвигаясь в кресле лишь на пару дюймов, когда в обивку, в пугающей близости от его плеча, воткнулся нож. Санкт-Петр. Каз на мгновение задержал дыхание, усмехнулся и перевёл взгляд туда, где по карнизу на отвесной стене плавно перебиралась тонкая тёмная фигура. Изящная, как пламя свечи. Как долго он ждал её. Инеж пробралась через портик балкона, оказываясь неожиданно близко. — Как прошло плаванье? — голос его казался слишком хриплым для таких будничных вопросов. — Неплохо. Она подошла ещё ближе, протянула руку к его шее, провела пальцами от уха до воротника белоснежной рубашки, не касаясь бледной кожи, но и этот жест отозвался в нём горячими искрами такого необходимого, ставшего уже родным, огня. Каз схватил её за руку, притянул к себе, усадил на колени. Он порывисто потянулся к губам — но его мягко остановила ладонь на груди. В недоумении поднял взгляд. — Иногда тебя сложно понять, — почти не обдумав, выдал он, и тут же от чего-то пожалел о сказанных словах. — Не спеши, — она говорила тихо, будто не хотела разрушать какую-то волшебную атмосферу вечера. Последние лучи ложились на её лицо, отсвечивая в бездонных глазах. Девушка поднялась, достала нож из обивки, засунула в правый рукав, направилась в комнату. Но не успела сделать и пары шагов, как её снова поймали, но уже за талию, резко развернули и поцеловали. Но не грубо, прокусывая губы до крови, а нежно, чувственно, так осторожно, словно спрашивая разрешения, боясь поранить — и Инеж задохнулась от этого ощущения, расплавилась в руках. Тело обволакивало теплом, вытесняя самые глубокие сомнения, мысли в голове превратились в лёгкую дымку, и ничего больше не хотелось, кроме как стоять вот так, прижавшись всем телом, слышать биение своего и чужого сердца, касаться губами. Как же он действовал на неё. Как долго она об этом мечтала и боялась одновременно, как часто запрещала себе фантазии о том, что сейчас стало реальностью. Боялась, что призраки прошлого нагонят её, захватят в свои сети, и она никогда уже не сможет стать счастливой. Но вот он стоит — этот нереальный, невозможный человек, который может быть столь же желанным, сколь и пугающим. Его ладони нежно поглаживали спину, пальцы заплетались и оттягивали назад маслянисто-черные волосы. Она слышала его учащённое дыхание, чувствовала напряжение и дрожь рук. Всё правильно. Всё так и должно быть. Инеж толкнула его на постель, замечая уже знакомый блеск в глазах, который подняли в ней доселе незнакомое чувство превосходства. Никому он не подчинится так, как ей, никто не окажет на него такого влияния, никто не пробудит в его сердце шторма страстей, захлёстывающего их обоих. Она медленно сняла с себя одежду, не давая ему прикоснуться, мучая предвкушением, стягивая рубашку. Тяжелое дыхание Каза, его вздымающаяся грудь пугали и распаляли ещё больше, казалось, что вот-вот, и он сорвётся с места, но парень не двигался, и сила его желания заставляли дрожать и Инеж. Их увлекли чувства и напряжение, а взаимная игра щекотала нервы. Не нужно было слов, всё и так было понятно по взглядам, ударам сердца. И он снова утянул её за собой, опрокинул на светлые простыни, перекатился, нависнув сверху, глядя прямо в тёмные глаза. Инеж никогда добровольно не ложилась с мужчиной в постель. Та ассоциировалась с болью и унижением, беззащитностью. Любые намёки на интимность вызывали приступы тошноты и омерзение, но несмотря на всё, через что ей пришлось пройти, она любила своё тело. Любила каждый шрам и синяк, потому что в «Зверинце» ценили чистоту кожи, потому что продавали её, как вещь. Но наконец она полностью освободилась от любых обязательств, в любой момент могла встать и уйти. Поэтому она и осталась. Каз дал ей время, задал немой вопрос, чтобы она могла его остановить, если не готова, если не уверена, хочет ли этого. И она ответила. Поцелуем, распаляющим кровь, обжигающим кожу. Она хотела его, и ничто ей сейчас так не нужно было, как ловкие пальцы, изучающие тело, губы, целующие каждый дюйм кожи от шеи до груди. Инеж тяжело выдохнула, когда Каз обхватил губами сосок, провёл языком по животу, вызывая мурашки. Святые, она никогда не испытывала подобных ощущений. Инеж слышала, что от близости можно получать удовольствие, но никогда особо в это не верила. Мужчин, приходящих к ней, всегда заботило только своё наслаждение, только удовлетворение своих низменных похотливых желаний, тогда она чувствовала себя куском мяса. Им было всё равно, кто перед ними, замени её на любую другую девушку — клиенты и не заметили бы, но сейчас всё было по-другому. Сейчас она была здесь, целиком, проживая каждый момент, осознавая, насколько она важна и любима. Инеж запустила пальцы в его тёмные волосы, когда он плавным движение развёл ей ноги, покрывая поцелуями внутреннюю часть бедра. От щемящего чувства в груди перехватывало дыхание. Она обвела руками его сильные плечи, слегка подтянула к себе и поцеловала, стараясь выразить то, что не могла передать словами. Каз входил плавно и двигался равномерно, заставляя тело отвечать нарастающей волной жара на каждый толчок. Всё ощущалось так невероятно правильно и восхитительно, что хотелось прижаться ещё ближе, навечно слиться воедино. Инеж видела каждую чёрточку его лица, каждую морщинку и шрамик, нереальные блестящие глаза оттенка чернейшего кофе, расширенные зрачки, подрагивающие ресницы — и это сводило её с ума. Она уже не могла удержать слетающие с губ стоны, когда он стал ускоряться. Шептала его имя и царапала спину, чувствуя перекаты мышц под ладонями. Дошла до грани, когда ощутила содрогания его тела, и ухватила ртом воздух, всё ещё не веря, что это не сон, когда Каз тяжело дышал ей в плечо. Какой-то частью сознания отметила, как часто билась жилка на его шее, как блестел бледный шрам прямо под челюстью. Он откатился в сторону, всё так же тяжело дыша, а ей казалось, что это был лучший момент в жизни, что мгновения эйфории растянулись и навечно сохранены в сознании. Она будто родилась заново, увидела новые возможности, новые горизонты. Она победила своё прошлое, оно больше не имело никакого влияния над ней. Чувствовал ли Каз тоже самое? Инеж повернулась и увидела ответ в его взгляде. Поцеловала в висок и уложилась на плечо. У них будет ещё много, очень много таких ярких впечатлений. У них впереди ещё целая жизнь. Вряд ли он когда-нибудь поймёт, что ей пришлось пережить в «Зверинце», а она — как ему удалось выжить в ту ночь в гавани, но они оба прошли огромный путь, чтобы стать теми, кем являются; теми, кто никогда не согнётся, кто может постоять за себе и за друг друга. Королём и королевой Кеттердама.