Самообман

      Утро проникает в комнату золотистыми лучами солнца, что пробрались сквозь задернутые прошлым вечером шторы и с удивительным упорством лезут в глаза. Точнее, лезли бы, если он не проснулся за полчаса до этого.       Трейну не нужно много спать, пускай заснуть он может на любой поверхности и в любой позе. Он просто любит такие моменты, когда в теле гуляет приятная нега и тепло, совсем не хочется вылезать из-под одеяла. Не так часто выпадает шанс задержаться в каком-то городе дольше недели, и ему хочется воспользоваться этим сполна, пускай однотипность каждого дня уже начинает вызывать раздражение.       Трейн вздыхает и чуть поворачивает голову в сторону двери. Даже через нее он слышит шум телевизора с кухни и шкварчание масла на сковородке.       Идиллия, ничего не скажешь.

Затянувшаяся, приевшаяся и осточертевшая до безумия идиллия, но его мнения мало кого по-настоящему волновало.       Там, за дверью спальни, совершенно другой мир — вкусный аромат еды с кухни, тихие разговоры Евы со Свеном, теплые улыбки и дружественные подколки. Там уютно, безопасно и тепло, там ощущается дом и хочется остаться навсегда, окунаясь в эту атмосферу с головой. <i><right>Но тогда почему он ощущает там себя так неуютно?

      Недовольный крик Свена заставляет усмехнуться, пускай этого никто и не видит. Глупый, таким тоном от него мало что можно добиться. Тем более — утром. Тем более — сейчас.       Но он все же встает, не желая нарваться на трепку — в последнее время сдержать инстинкты сложно, а раздражающих объектов на квадратный метр все больше. Нет, он их бы не убил, но вот припугнуть или все же?.. можно       Трейн недовольно морщиться, когда теплые стопы касаются холодного пола. Не самое приятное ощущение, но и не самое худшее, что он испытывал.       В ванной требуется закрыть дверь на ключ — будут проблемы, если Ева случайно увидит его голым, уж Свен ему их обеспечит. Чистые вещи и полотенца лежат на стиральной машине, шампунь и мыло — на полочке возле душевой кабины. Вчерашняя одежда отправляется в специально поставленную для этого корзину, где лежит девичье платье и какие-то вещи напарника — хозяйственный Свен планирует устроить генеральную стирку как раз после того, как они поймают какого-то вора, увиденного в этом городе.       Пистолет он кладет рядом с вещами, чтобы можно было тут же его схватить. Привычка, не раз спасавшая жизнь и до и после ухода с Хроноса.       Вода в душе — практически кипяток, но ему такое нравиться. Горячие струи приятно обжигают кожу, отогревают и бодрят. На время становиться легче, словно бы все проблемы смываются вместе с водой в канализацию. К сожалению, это ощущение эфемерно и быстро проходит, стоит лишь вспомнить о реальности по ту сторону двери.       Ему хочется побыстрее закончить с завтраком и тихо свалить из квартиры — в одиночку гулять по крышам, пить молоко и отдохнуть от людской суеты, которую излучает напарник.       У него сегодня, в свой законный выходной желания работать нет.       Обтирается полотенцем, накидывает его на плечи. Короткий взгляд падает на зеркало, висящим над раковиной.       Эта привычка с детства — посмотреть, что же в нем изменилось за прошедшие дни, месяцы, годы.       По ту сторону зеркальной поверхности стоит и смотрит на него живое напоминание его прошлого "я" — холодное, с равнодушием взирающее на мир хищными золотистыми глаза дикой кошки. На теле есть пара шрамов, полученные в юности, когда он только-только вступил в Хронос и по дурости попал под пули на первом или втором задании. Еще есть от лезвия на бедре, но он бледный и практически незаметный — подарок какого-то ублюдка во время первых месяцев побкга из организации.       Трейн цыкает на воспоминания о прошлом и хмуриться, становясь еще больше похожим на себя прежнего. Увидь его Дискенс сейчас, скончался бы от радости. Как же, его напарник стал прежним! Счастье-то какое, жизнь прожита не зря!       з а е б а л о — читается в уголке губ. Они у него сухие и потрескавшиеся от ветра, едва-едва шевелятся, кажется, дерни лишний раз — вся кожа на лице порвется нахрен.       в с е з а е б а л о — повторяет Трейн-из-зеркала и вскидывает голову, насмешливо-болезненно, ключица вот-вот прорвет кожу, натянутую на костях, как на барабане, все вскроется, выплеснется, вырвется. Будет много-много крови, боль и голова болеть будет.       Из ванной приходиться выходить с глупой улыбкой. От нее болят лицевые мышцы, но не так сильно, как в первые месяцы. Тогда вообще был Ад и ему хотелось поинтересоваться у мертвой подруги, как она могла улыбаться часами напролет.       Свен ворчит по поводу того, что он слишком долго валялся в кровати, а Ева сказала какой-то бред, на который он обязан среагировать. Просто потому, что этого требовал его образ.       С каждым днем все больше и больше кажется, что маска просто прилипнет к лицу и уже будет не отодрать. Или же наоборот — та отслаивается все сильнее и люди вокруг начнут шарахаться, как в старые добрые времена, боясь не то что в глаза взглянуть — находится в одном здании. Ну или найдется кто-то, кому подобные метаморфозы понравятся и ему начнут вновь действовать на нервы.       К счастью, таких же безумцев как Крид немного, иначе бы Трейн бы попросту застрелился ради сохранения собственного душевного равновесия, которое у него и так не слишком-то устойчивое.       Завтрак проходит быстро и смутно, он даже не почувствовала вкус еды. Выбраться из дома, оставив при этом телефон в своей спальне, с его навыками довольно просто. Когда он вернется, то Свен начнет изображать заботливую квочку и ругать (и бить) его за побег от прямых обязанностей, но ему все равно. Они работают вместе, но не настолько близки, чтобы серьёзно воспринимать его гнев — та же Ева относится к крикам Свена с долей страха, что когда-нибудь и ее очередь наступит, пока Хартнетт и вовсе не обращает на них внимания.

Тебе вообще на его мнение плевать, не так ли, Трейн?

      Воздух на улице теплый, пускай уже и середина октября. Он с наслаждением вдыхает запах свежей выпечки, когда проходит мимо пекарни, обязательно пройдясь по крышам до универмага, где купит себе бутылку молока. Чуть сладковатое, на его вкус, и, кажется, немного разбавленное водой, но в городе нет нормальных магазинов и приходится довольствоваться этим. Впрочем, сидящему рядом коту все равно и он с удовольствием лакает угощение, пока Трейн долгим и задумчивым взглядом наблюдает за небом.       Это тоже привычка. Своеобразный ритуал, появившийся еще после смерти Сардиуса, когда он банально не знал, что ему делать и куда идти.       — Скука какая, — тихо вздыхает, но тут же настораживается, когда внизу раздаются мужские крики.       — Да где же этот идиот?! — он с недовольством видит знакомую белую шляпу среди толпы. Губы невольно складываются в насмешливой улыбке, что, впрочем, быстро сходит с лица.       Встреча с Кридом все же потревожила и без того болящие, вечно напоминающие о себе раны в душе сильнее, чем ему хотелось.       Один лишь вид бывшего напарника вызывал в нем желание убивать, что до этого лишь изредка подавало признаки жизни и не тревожила его так часто, как сейчас. Плевать какой ценой, но он хочет убить ту тварь, что забрала у него единственного лучшего друга. Останавливает только то, что она была бы весьма недовольна подобным поступком и мести за себя не хотела. Хотя... Одним трупом больше, одним трупом меньше, какая уже разница?       Следом за желанием почувствовать чужую кровь на своих руках проснулось равнодушие. Часто приходилось себя отдергивать, чтобы не нанести слишком большой вред во время работы и не оставить преступника инвалидом или трупом. К сожалению, за это снимают половину награды, которая идет на лечение пострадавшего и компенсацию. Даже если это был убийца, чего он искренне не понимал.       Говорит бывший легендарный киллер, какая ирония.       Ева со Свеном его так и не находят, решая идти дальше. Они даже не подумали взглянуть на крышу — когда он хотел, то Хартнетт умел скрываться. Все таки в преступном мире у многих людей достаточно хорошая чуйка и интуиция. Если бы они были его целью или врагами в прошлом, то Трейн мог воспользоваться предоставленным шансом и устранил бы цель, когда предоставился шанс.       Он бы и сейчас воспользовался, но, несмотря на легкое раздражение, понимание не позволяет этого сделать — даже если он выстрелит, то подобранная Свеном девочка чисто на инстинктах может закрыть и себя, и мужчину с помощью своих способностей.       Ева, на его личный взгляд, достаточно забавна. По мнению его нынешнего напарника, она еще может стать нормальным человеком, как и все окружающие. Он думает, что шанс есть, пускай и небольшой — трудно измениться, если ты с детства приучен убивать. Если ты изначально был создан, чтобы убивать.       Практически нереально, если говорить откровенно и без утайки.       В любом случае у нее больше шансов стать хорошей, чем у Хартнетта. У него случай вообще клинический, неизлечимый, преследующий до самого гроба. Может быть, даже чуточку сверх этого [ага, еще жизни на три хватит].       Сразу вспоминается стих, прочитанный в какой-то книге. За точность он сейчас не поручается, но примерный смысл более чем ясен. Цветы, растущие во тьме, как ни крути во тьме лишь выжить могут Они, воспитанные болью и невзгодами, Не смогут никогда понять, то чувство Теплоты в сердцах других, Уюта в доме. И выращены в холоде и голоде, Привыкшие к жестокости, Сердца наполнены пороками*...       Со стишком трудно не согласиться, он тоже себя чувствует некомфортно, пускай и умеет это скрывать. Неприятно стоять среди толпы обычных людей, ловить преступников практически невредимыми и строить из себя доброго парня с завышенной самооценкой. Просто-напросто выматывает нервы и силы похлеще самой трудной зачистки, данной ему Хроносу лет в шестнадцать.       Он уже и не помнит, когда начал видеть во снах себя — еще совсем юного, угловатого подростка с холодном в глазах и режущим самоконтроль знанием того, что происходит у него внутри.       — Ответь же, Трейн, сколько раз ты задумывался об возращении в Хронос? Сколько раз ты в последний момент отдергивал себя, не позволяя пулей попасть в голову, грудную клетку или жизненноважные органы? Сколько раз ты прикусывал язык, чтобы не нагрубить Свену и не приставить к его горлу пистолет, желая услышать звук выстрела и увидеть мозги, размазаные по обоям? Сколько раз ты хотел убить ничего не знающую о жизни Еву, что ничего о тебе не знает и даже всю информацию из теневого мира воспринимает, как какую-то шутку? И многие, многие другие случаи. Сколько раз, ты не помнишь?       Он не считал, сбился уже давно. Уже через две недели после начала того Ада, куда вошел, желая исправиться. Желая стать в глазах Саи лучше, пускай она этого никогда и не увидит.       — Благим намерениям вымощена дорога в Ад, — тихо слетает с губ, практически нараспев, но в глазах на секунду мелькает безумие, отчаяние и пустота, словно бы и не было тех трех лет скитаний по миру.       Сидящая рядом кошка трется о колена и понимающе смотрит своими зелено-желтыми глазами. Удивительно, но с животными Трейну всегда было проще иметь дело, чем с людьми. Да и коты его всегда любили, принимали, как своего собрата.       Он гуляет по городу, пока солнце не заходит за горизонт, окрашивая небо в не просто огненный — алый цвет, словно бы кто-то размазал по небу кровь. Изредка спускался с крыши, в магазины, дабы купить что-нибудь съестное. Как в старые добрые времена, когда единственной проблемой могло стать недовольство старейшин, да укор в глазах Саи, что с удивительным упорством пыталась превратить его в нормального человека.       Бедная, бедная подруга... Она даже не понимала, что это в принципе невозможно. Вернее, не хотела понимать. Его же назвали самым опасным и безжалостным убийцей Хроноса не только за красивые глаза.       Из него доброту вытравили еще давно, в те далекие десять лет. У него был выбор — остаться добрым и сдохнуть, как родители, перешедшие кому-то дорогу, или избавиться от доброты и отомстить за тех единственных, кто искренне любил его в те времена.

Для ребенка выбор был очевиден, не так ли?

      Хартнетт резко выдыхает воздух, аккуратно перепрыгивая на другую крышу. В этой части города пахнет морем, достаточно близко находиться торговый порт.       Прекрасное зрелище ровно до того момента, как приходиться резко спрыгивать вниз, дабы не поймать пулю в голову. Случайно наткнуться на какую-то группу идиотов с пистолетами здесь легко — все таки водный транспорт один из самых распространённых для перевозки оружия и другого товара, которым торгуют подпольные организации.       Недоучки думают, что нашли легкую добычу. Они его либо не узнали, либо не воспринимают всерьез. Как охотник, что давно уже перестал быть Черным котом, он заработал репутацию белоручки, что никогда и никого не убьёт.

И это сейчас приходиться кстати — настроения нежничать с испортившими отдых молокососами у него сегодня нет.

      Звуки выстрелов в заброшке, скорее всего, переполошат полицию, но ему плевать. Трейн позволяет себе расслабиться, в очередной раз плюнуть на собственную клятву "я больше не буду убивать" и просто стреляет. Пули входят в чужие тела быстро и гладко, от запаха пороха и чужой крови у него, кажется, немного отказывают тормоза.

Можно говорить окружающим что угодно, но себе ты уже давно перестал врать, верно, Хартнетт?

      Возращение в номер сопровождается криками и возмущением Свена, а так же злорадством в глазах Евы. Он совсем не нравится девчонке, она терпит его лишь из-за привязавшегося к нему Свена.       Кажется, кто-то влюбился, мелькает мысль в голове. Он спокойно прослушивает крики бывшего детектива, попутно направляясь в кухню. В холодильнике ничего нет, но это было больше для справки — после четырех бутылок молока голод у него вообще пропадает.       Подобные побеги от друзей — эй, Трейн, тебе самому не смешно их так называть? — регулярны и происходят каждые полтора месяца. После них он возвращается довольным жизнью, с практически пустым магазином патронов и спокойствием в душе — проникающий в сознание Черный кот на время успокоился, а ему становиться просто немного легче, ведь на сознание не давит жажда крови.

Но ты знаешь, что он проснётся и потребует свою плату, не так ли?

      — Какие же окружающие идиоты, — шепчет на выдохе у себя в спальне, закутываясь в одеяло. Сквозь окно Трейн наблюдает за огнями ночного города, отражающихся в реке.

Красивое зрелище...

      При первой за последние три года встрече с Сефирией он видит в ее глазах точно те же слова. Капитан, на первый взгляд не представляющая собой никакой опасности, прячет все эмоции в глубине зрачков. Посторонним их не увидеть, но он ведь уже давно не посторонний.       В женских глазах ему прекрасно видно холод и едва заметную насмешку. А еще ироничный вопрос, висящий между ними двумя в воздухе.       От себя ее сбежишь, не так ли?       — Кстати, Трейн, предложение еще в силе, — мягко произносит Аркс и садиться в машину. Напарники хмурятся, ничего не понимая. Или считая чужие слова за насмешку. Через тонированное стекло он читает по губам:       — Мы всегда будем рады тебя видеть.       Хартнетт особо не запоминает, что сказал им тогда, но зато в сознании четко прозвучал звук поворачивающегося ключа, которым он закрыл свою комнату. Еще через полчаса темнеет, сбежать с базы через окно незамеченным — легче легкого. В голове набатом стучат чужие слова.       — Мы всегда будем рады тебя видеть, значит? — тихо хмыкнул он себе под нос, а после усмехается. Не хулиганской ухмылкой, светлой и яркой, до рези в глазах, а холодной и темной, которая практически не посещала его лицо последние три года.       У Сефирии и Крида одни планы — заманить в свою организацию, заставить стать на свою сторону. Вот только Аркс давит на то, что внутри, мягко и ненавязчиво открывая клетки с демонами, игриво проходясь своим мечем по металлу прутьев, пока Дискенс вызывает лишь бешенство и желание идти наперекор.       У его бывшего капитана намного больше шансов вытянуть все темное из него наружу.       Он не сомневается, что она об этом знает. Одной только фразой и взглядом перечеркнула все те три года стараний и показала, что она знает обо всем, что творится у него внутри. Более того, женщина делает достаточно, чтобы хрупкие принципы на подобии "Сая бы этого не одобрила" начали медленно рассыпаться пылью.       На телефон приходит сообщение с предложением заработать денег уже через пару недель, когда на него прекращают бросать настороженные взгляды напарники и утихает шумиха с замком, где временно осели Апостолы звезд. На размышления уходит около двух дней, но все же Трейн шлет одно короткое слово: "согласен".       В ответном сообщении координаты скрытой лаборатории на подобии той, что была у Торнео.       Он не надевает свой старый плащ, который носит с собой, никак не решаясь сжечь или выбросить, но берет пистолет и столько пуль, сколько не носил с собой со времен своей работы в Хроносе. Адрес выжигается в памяти каленным железом, как и причина устранения с фотографиями главных целей.       Что-то темное внутри него улыбается, радостно предскушая скорую резню.       Убивать осознанно, не находясь на грани срыва, оказалось все так же просто и вызывало ностальгию. К ублюдкам не было ни капли жалости — расчлененный труп маленького мальчика на операционном столе и рыдающая девочка с окровавленной повязкой на глазах топят сожаление в вязком, словно болото, желании вырезать здесь всех к чертям.       Он возвращается незадолго до рассвета, смотря пустыми глазами в зеркало, когда смывает кровь. Вода, стекающая с его тела, становится красной, пока одежда тщетно отмокает от алых пятен. Придётся выбросить.       Руки тщетно стараются отмыть несуществующую на руках красноту, пока мочалка не раздирает кожу к чертям. Трейн шипит, все же прийдется идти на кухню за аптечкой — на чистке он обошелся лишь парочкой царапин, хотя раньше такого не было.       Его пугает то, что он ощущает. И в то же время радует до безумия, словно бы кто-то снял с его шеи удавку, перекрывающей доступ к кислороду.       Хартнетт, обрабатывая свою повреждённую кожу, обещает, что это был последний раз.       И так снова.       И снова.       И снова.       От себя не уйдешь, но попытки продолжаются, отчётливо бьется в голове насмешливым голосом покойного наставника, заставляя выть от бессилия и злости. На себя, на Крида, на покойную подругу, на окружающий его мир.       — Те, кто бегут от Хроноса, погибнут от рук его, — сказал ему перед смертью глава отряда, которого послали на его устранение три года назад. Фанатик, что был готов подорвать все вокруг, лишь бы исполнить приказ Старейшин. — Тебя ничто не спасет. Если тебя не убьем мы, то убьют другие.       Трейну от этих слов до сих пор смешно, да только он никогда не улыбается. От Хроноса и вправду его ничего не спасло, правда в несколько другом смысле — тот все равно тянет его на себя, топя внутри все хорошее и заставляя спрятанных глубоко-глубоко демонов вырваться на свободу.       Трейн упрямо качает головой и сжимает зубы до скрипа — он не собирается сдаваться так легко. Он не собирается сдаваться вообще.       Не собирается, слышите?!       Задания приходит практически каждые три недели, он вновь начинает проводить серьезные тренировки — с каждой последующей осознание факта своей деградации становиться все более горьким. Навыки сильно упали, это может стоить ему жизни. Повезло еще, что он не боец ближнего боя, а то все было бы намного хуже.       — У нас есть для тебя работа, Трейн, — голос Сефирии в динамике раздается журчанием воды и холодом горных вершин.       — Я внимательно вас слушаю, — ожидаемо отвечает, а после уходит из номера. По привычке оставляет шутливую записку и исчезает в сумерках, чтобы вернуться аж под полночь, если не позже.       Свен недоволен, Ева при его виде хмуриться — им не нравятся эти отлучки, в их глазах он все больше отдаляется от того образа того наивного парня с необычайным талантам к стрельбе, что хочет оставить прошлое позади.       Маска сидит на лице, словно влитая, но внутрення суть (он чувствует) меняется все больше. Вернее сказать — она все сильнее треплет оковы самоконтроля. Маска тоже становиться лучше.       

Будет неприятно, если кто-то увидет спрятавшегося за ней Черного кота, не так ли?

      — Твоя маска стала лучше, котенок, — хриплый, чуть каркающий голос Аркс раздается на крыше, пока Трейн сжимаешь пальцами пистолет, точнее — его остатки. С легким недовольством понимает, что Рельсовая пушка ему теперь недоступна.       — Какая еще маска? — свой голос кажется каким-то чужим и неправильным в своей наивности. От собственных слов тошнит, но довести игру до конца — дело принципа.       — Трейн, — в тихом голосе слышна угроза. Синие глаза Крида непонимающе смотрят на него и женщину. Бывший напарник ничего не понимает. — Заканчивай уже свой спектакль. Пора возвращаться.       — Принято, — равнодушно кивает и с усилием поднимается на ноги. Мысленно подмечает, что Несколько ребер сломано.       В чужих глазах медленно всплывает осознания сказанных слов.        — Ты лгал, — пораженно выдыхает бывший напарник. Лицо искривляется в какой-то мерзкой гримасе, заставляя поморщиться. — Все это время ты мне лгал! Ты всем лгал!       Под конец чужой голос срывается на крик.       Золотистые глаза равнодушно оглядывают жалкого в своем гневе Дискенса.       — И что?       На губах Сефирии расползается темная усмешка.       — С возращением в Хронос, Черный кот.