Назови меня его именем

Чарльз просыпается от тишины. Несколько секунд он лежит неподвижно. В голове кружатся обрывки чужих снов. В лаборатории Хэнку снится, как от него в танце ускользает генетический код. Ороро ловит молнии и посылает их обратно в бездонное ночное небо. Скотт видит своего брата за решеткой, а Джин представляет огненную птицу с расправленными крыльями на фоне ослепительно яркого солнца. Умы учеников привычны и знакомы — его разбудило что-то другое. Рядом c кроватью — пустота, бесконечная пустота, как в ящике из чистого металла, и Чарльз, даже не успев открыть глаза, все понимает и тихо спрашивает: — Зачем ты пришел, Эрик? Одетый во все черное (только шлем отливает темно-бордовым блеском), Эрик почти сливается с темнотой. Мерцающий лунный свет падает на лицо в вырезе шлема, и его выражение настолько бесстрастно, что Чарльзу даже не нужно прибегать к своим способностям. Сердце Эрика тоже ноет. — Мне что, нельзя навестить друга? Он стоит за спинкой инвалидного кресла Чарли, будто собирается прокатить старого приятеля по двору. Прошел год с тех пор, как Чарльз лежал у Эрика на коленях, а тот пытался обвинить во всем Мойру. Прошло полгода с тех пор, как Чарльзу приснился кошмар и он разбудил своим криком всех обитателей дома. Чарльз приподнимается на локтях и приваливается к спинке кровати — за последний год он сильно натренировал верхнюю часть тела. — А я-то думал, ты считаешь меня своим врагом. Эрик вздрагивает. — Чарльз, мир не делится исключительно на черное и белое. Есть еще много оттенков серого. Противоестественная тишина, плотно окутывающая Эрика, тревожит. Способности Чарльза заключаются не только в чтении мыслей и памяти, погружение в глубины подсознания требует сил и крайней сосредоточенности. Не концентрируясь, он видит лишь впечатления, эмоциональный отклик, подчеркивающий выражение лица и язык тела. Эрик же как чистая страница, и у Чарльза такое впечатление, будто рядом с ним — труп. Эрик берется за ручки инвалидного кресла и спрашивает: — Ты сконструировал? — Хэнк, — отвечает Чарльз — и не находит в себе ожидаемой злости. — Думаю, нет смысла спрашивать, как ты сюда попал. — Системой безопасности тоже занимался Хэнк, да? — Чарльз кивает, и Эрик слабо улыбается. — Он не виноват. Без металла особо не разбежишься. Разговор кажется нереальным, будто из какого-то необычайно яркого сна или воспоминания о том времени, когда они жили вместе и проводили ночи в постели Чарльза. Эрик оглядывается и, вероятно, замечает, что кое-что изменилось. Дверной проем расширили — чтобы проходило кресло. Стол завален работами учеников, новейшими разработками в области генетики и проектами Хэнка по строительству Церебро в недрах этого дома. Школа. Чарльз сглатывает. — Эрик. Эрик переводит на него взгляд. — Чарльз. — Чего ты хочешь? — спрашивает он без всякого подтекста, и оба вздрагивают. Те же слова они сказали друг другу целую вечность назад. Эрик обнимает Чарльза, целует в шею, их бедра двигаются в одном ритме. «Чего ты хочешь?» Эрик отпускает кресло и, не ответив, нерешительно подходит. Чарльз думает, что как раз сейчас, возможно, есть смысл испугаться, но страха нет, как нет ни ненависти, ни злости. Его охватывает сожаление и легкое возбуждение — все-таки за год ничего не изменилось. Чарльз видел Эрика, изломанного и изувеченного настолько, что больно было смотреть: дикую смесь беспечности, хаотичной ярости, непробиваемой самоуверенности. Но Чарльз не может забыть то, что в нем было хорошего, хотя не единожды пытался. Сейчас этот хороший человек стоит прямо перед ним. — Я… — начинает Эрик, а потом замолкает. Он осторожно присаживается на край кровати и кладет руку на одеяло. — Это навсегда? Чарльз прикрывает глаза. — Я не стану говорить, что ты не виноват, Эрик. Ты не имеешь права просить меня об этом. — Я и не прошу, — огрызается Эрик. — Я ничего не жду. Просто хочу знать, что я… просто хочу знать. Последние десять лет Чарльз покупает одинаковые пижамы, но сейчас даже удивляется, насколько уверенно начинает расстегивать пуговицы. От холодного воздуха по груди пробегают мурашки. Возможно, повышенная чувствительность верхней части тела — своего рода компенсация за то, что он больше не чувствует ног. Он снимает пижамную рубашку, аккуратно складывает и кладет на кровать. Эрик наблюдает за ним. — Позвонок Т11, — объясняет Чарльз. Он берет Эрика за руку и наклоняется. Другой рукой упирается в свое бедро, чтобы сохранить равновесие, — по-прежнему странно касаться того, что по сути является его собственным телом, но не подчиняется ему и ничего не чувствует. Эрик кладет ладонь ему на затылок, и он закрывает глаза. Такое знакомое прикосновение. Теперь почти неважно, что они совсем не те, какими были, впервые оказавшись в постели. Родственные души с непреодолимой пропастью различий. Чарльз научился жить с разбитым сердцем быстрее, чем без ног. После годичной разлуки настолько интимное прикосновение причиняет боль, как первый вдох — чуть не утонувшему человеку. Крайне осторожно, словно нанося на карту каждый сантиметр его тела, Эрик проводит по позвоночнику. Его прикосновения доставляют мучительное удовольствие, и от знакомого жара и запаха становится еще хуже. Чарльз перестает что-либо ощущать и понимает, что Эрик добрался до шрама. Травматическое повреждение от шальной пули. Да, это навсегда. — Позвонок Т11, — повторяет Чарльз, — предпоследний от грудного. Эрик судорожно вдыхает, и Чарльз внезапно понимает: они не виделись с того самого дня на берегу. Эрик обводит шрам подушечкой пальца, и Чарльз чувствует только половину прикосновений. Судя по всему, шрам гораздо меньше и аккуратней, чем он думал, лежа на песке под палящим солнцем. Такой удивительно маленький. Эрик тянется к нему, и сначала Чарльз думает, что он пытается рассмотреть получше. Но когда он приникает щекой к его спине и целует шрам, Чарльз ощущает одновременно жар и холод — от кожи и шлема. — Я скучал по тебе, — шепчет Эрик, — я так по тебе скучал. Чарльз выпрямляется и со сжавшимся сердцем смотрит на Эрика. Он знает, что тот теперь не человек, а стихия, и никакие слова Чарльза его не остановят. Слишком глубокая травма, а Чарльз давно упустил свой шанс. Поэтому его слова: «Поцелуй меня. Пожалуйста» могут служить примером глупого, абсолютно необдуманного и самоубийственного поступка. Глаза Эрика расширяются — от потрясения и, к удивлению Чарльза, возбуждения. Он молча подается к нему, но Чарльз кладет руку ему на грудь и просит: — Сними шлем. Он не может делить постель с тем, кого не чувствует. Остатки разума пытаются предупредить, что они не одни, что рядом новые ученики, но все слова бессмысленны. Эрик, почти молитвенно, складывает руки на коленях и наклоняет голову. Лунный свет мерцает на поверхности шлема. Чарльз ждет, что Эрик потребует не лезть ему в голову, но нет, он молча, дрожащими руками снимает шлем и кладет на кровать. Теперь тот кажется очень безвредным, почти глупым. Чарльз судорожно вздыхает, почувствовав сознание Эрика, теперь его присутствие стало реальным. От желания сердце начинает стучать еще сильнее. — Господи, Эрик, — шепчет Чарльз, — поцелуй меня! Эрик целует его решительно и страстно, но в то же время осторожно, нежно, будто поверив, что каждый человек на земле — хрупок. Он пахнет так же, как год назад. На вкус он такой же. Чарльз зарывается пальцами в короткие примятые шлемом волосы. Очень мягкие. С закрытыми глазами удивительно легко забыть о последнем годе, о ракетах, о том, что случилось на берегу. Такое впечатление, будто он вернулся домой. Чарльз замечает, как ритмично движется рука Эрика, слышит приглушенный шорох простыней и через несколько удивительных секунд понимает, что это значит. Он отстраняется — Эрик разочарованно стонет — и видит, как Эрик дрочит ему через одеяло. — Эрик, — говорит Чарльз, и тот поднимает на него потемневшие глаза. Но прошлый год был. От реальности не скрыться, теперь она переписана на новый лад, и Чарльз приучил к ней свое тело. Дороги назад нет. — Я ничего не чувствую, — тихо говорит он. — Но… — Эрик указывает взглядом на встающий под его ладонью член. — Я знаю. Но все равно ничего не чувствую. Поверь, я пытался. — Он выдавливает из себя улыбку и понимает, что для обвинений слова не нужны. Ощущения наваливаются так внезапно: кожа, шрам, все сильнее стучащее сердце. Он не желает праведной ярости и не жаждет мести, и это убеждает его в том, что у них с Эриком ничего, кроме этой украденной ночи, не будет. Чарльз так жить не может. И не будет. — Я остановлюсь, — с трудом сглатывает Эрик. За прошедший год Чарльз не был ни с кем в постели — по большей части потому, что не мог быть с тем, кого хотел. Он не дурак и видит жалость в глазах людей, слышит сожаление в их голосах. Но это тело принадлежит ему. Оно живое. И совсем не бесполезное. Чарльз тянется и обхватывает Эрика за затылок. — Я не прошу тебя останавливаться. Я прошу начать сначала. На лице Эрика сменяется столько эмоций, что сначала Чарльз не знает, останется ли он. Но потом он залезает на кровать и устраивается у Чарльза на бедрах. Очень неторопливо расстегивает и снимает костюм — за эти месяцы его тело сильно изменилось, новые шрамы добавились к россыпи тех, что оставил Клаус Шмидт. Чарльз кладет руку Эрику на грудь и чувствует, как пульсирует его сердце. Эрик берет Чарльза за подбородок, наклоняется и целует его в макушку. — Чувствуешь? — спрашивает он, обдавая горячим дыханием его кожу. На один краткий миг Чарльз решает, что Эрик издевается, но потом, ощущая, как закаменело его тело, слыша напряженный шепот, отвергает эту мысль. — Да, — отвечает он. Эрик слегка шевелится и целует его между бровей. — Чувствуешь? Чарльз закрывает глаза. — Да. Эрик задевает небритой щекой его нос, горячо выдыхает в ухо, а потом прикусывает мочку, и Чарльз едва не вскрикивает. — Чувствуешь, Чарльз? — О господи, да. Эрик касается губами бьющейся жилки на шее и целует так сильно, что, скорей всего останется синяк. Чарльз впивается ногтями в кожу Эрика, и тот тихо стонет в ответ. — Завтра, — выдыхает он, — ты почувствуешь это? — Да, Эрик, да. Эрик прижимается лицом сначала к его плечу, потом к ключице; проводит руками по ребрам и спине. Его дыхание, горячее и судорожное, отдается в комнате эхом. А потом Эрик вбирает в рот его сосок, и Чарли хватается за его широкие плечи. — Чувствуешь? — О боже, да, — Чарльз запрокидывает голову на спинку кровати. — Пожалуйста, Эрик, не останавливайся. Эрик облизывает сосок — универсальная эрогенная зона, но Чарльз удивительно сильно отзывался именно на эту ласку. Но после травмы чувствительность увеличилась в несколько раз, и Чарльз надеется, что Эрик это понимает. Он не хочет шуметь — они в доме не одни, но Эрик ласкает его так настойчиво, что у Чарльза не остается другого выхода. Он рассеянно замечает, что Эрик водит рукой по коже туда-сюда, там, где чувствительность есть, и переводит туда, где нет. Эрик скользит рукой под пояс его пижамных штанов. — Можно? В теории Чарльз знал, что для достижения оргазма совсем не обязательно стимулировать член, но теперь получает эту практические доказательства. — Да, — говорит он. Он не чувствует руки Эрика на своем члене, всех тех знакомых ласк, которые раньше доводили его до оргазма. Эрик все также прикусывает и целует его соски — мучительно сладкая пытка — с такой сноровкой, которой не мог приобрести за те пару месяцев, что были в их распоряжении. Кожу Чарльза покалывает от ощущений. Во рту пересыхает. Он сжимает руки и закрывает глаза. Остаются только звуки, и запахи, и ощущения, и тело Эрика, придавливающее его к кровати. На сей раз все продолжается дольше, наслаждение накатывает медленными волнами. Судорожные вздохи сменяются тихими стонами удовольствия. Он столько времени провел в мучительном одиночестве. Дрожа, Эрик убирает руку и вытирает ее о простыню. Он молчит, почти неуклюже убирает ладонь Чарльза со своего плеча, проводит ею по груди и животу, к растекающемуся мокрому пятну между ног. — Ты всегда недооценивал степень своего влияния на меня, — шепчет он. Несколько драгоценных секунд они дышат в унисон. Но с каждой секундой Чарльз все больше и больше убеждается, что они крадут это время. — Останься, — просит Чарльз, ни на что не надеясь. — Пойдем со мной, — также безнадежно говорит Эрик. — Не могу, Эрик. — И я, Чарльз. Эрик надевает шлем даже раньше рубашки, и это причиняет боль, но еще большую боль причиняет бескрайняя пустота, заволакивающая его сознание. Эрик встает с кровати, разглаживает костюм. Нет, не Эрик. Магнито. И Чарльз не знает этого человека. Тот останавливается на пороге и оглядывается через плечо. — Я хочу, чтобы ты был рядом, и всегда буду этого хотеть, — говорит он и исчезает во тьме. Конец