Молодые змеи

Анаконда Трижды постучать, дважды дёрнуть ручку. По лестнице вниз, пропустить развилку, дальше налево и сразу направо — неприметный поворот легко пропустить, при таком-то слабом освещении. Снова лестница, и в глаза разительно бьют несколько прожекторов. Они направлены на ринг, вокруг которого в циркулярном порядке размещены лавки с подъёмом вверх. Прямо как в Колизее. Хотя, впрочем, почему “как”? То, что происходит здесь, очень даже похоже. Воздух густо пропитан адреналином, агрессией и нервным накалом, готовый вспыхнуть от малейшей искры. Но не вспыхивает — а курит здесь каждый третий. Пустых мест никогда не бывает, даже напротив: желающие подпитаться острыми ощущениями и найти альтернативное применение лишним деньгам толпятся в пролётах, подпирают спинами стены, сидят на корточках прямо под рингом, задрав головы. Вальяжно прохаживаются взад-вперёд букмекеры, с алчным блеском в глазах принимая ставки. Народ здесь щедрый. Процент щедрости в принципе всегда пропорционален проценту запрещённости. Добро пожаловать в подпольный бойцовский клуб без правил — место, где всё человеческое остаётся за железной дверью. Вы могли бы удивиться: мол, кому может быть интересен бойцовский клуб, когда все вокруг только и делают, что сражаются, соперничают, дерутся, воюют? Кого вообще можно удивить спаррингами в мире шиноби? В чём диковинка? Ну, пожалуй, в том, что в этих боях без правил одно-единственное правило всё-таки было. Никакой чакры. С чакрой и клановыми техниками может любой дурак. А попробуй, одолей противника, если у тебя за спиной не вьются водные кнуты, в глазах не вспыхивают все оттенки радуги, а земля под ногами не преобразовывается в частокол? Только грубая физическая сила, только удары на поражение, только честно пролитая кровь. Удивительно наблюдать, как в таких условиях сильнейшие внешнего мира в один миг становятся аутсайдерами и вылетают из турнирной таблицы, не пройдя даже отборочный тур. Те, кто приходит на ринг с наглыми и самодовольными лицами, уходят с него с раскрашенными. Или их выносят. Как повезёт. У здешней публики есть свои фавориты, которые не разочаровывают из раза в раз. Для букмекеров это настоящие волшебные утки, несущие золотые яйца, ведь хоть коэффициент для любимчиков и не слишком высок, прибыль от них идёт колоссальная — на беспроигрышный вариант ставят куда охотнее. Сегодня дерётся Анаконда, а это значит, что следует ожидать ещё более переполненного зала, чем в обычные дни. Удивительная скорость в сочетании с большим силовым потенциалом — небывалое сочетание. Обычно боец либо мощен, но неповоротлив, либо не особо внушительно бьёт, но при этом пластичен и выигрывает за счёт маневренности, изматывая противника. Но только не Анаконда. О ней ходят легенды. Одинаково страшно как столкнуться с ней в ближнем контактном бою, так и танцевать на выносливость. А ещё она абсолютно неподкупна — вероятность договорного поединка так же велика, как заморозки в день летнего солнцестояния. Поговаривают, мужское восхищение ею распространяется не только на ставки. Возможно, потому возле её гримёрной всегда стоит двойная охрана. Больше для подчёркивания ситуации, конечно. Она бы в одиночку завалила и телохранителей, и слишком настойчивого поклонника. Но ей нравится лишний раз напоминать о своей исключительности. Она всегда дерётся, как в последний раз. Позволяет оппоненту подойти максимально близко. Позволяет даже нанести пару ударов, играясь — её это только раззадоривает. Она-то знает, чья туша по итогу проломит этот пол. А ещё он знает, что в дни её поединков запирать дверь нельзя до рассвета. Она придёт, плюхнется в кресло с задорным видом — слишком задорным, учитывая видок — и бодро заявит: — Ну что, латай меня! Ты же медик! — Я не медик, а химик, — каждый раз отвечает он, доставая аптечку. — В медики меня бы точно не взяли. Не спрашивай, почему. Она не спрашивает, только привычно выставляет вперёд руки. Он обрабатывает все ушибы, мажет гель собственной разработки на свежие синяки. — Зачем тебе это сдалось? Продолжаешь доказывать, что способна? Ты давно могла бы стоять рука об руку с Казекаге вместо того, чтобы ввязываться в эти грязные потасовки. Знаешь же, что у Шинки нет слабостей, кроме единственной. — Он кровавый диктатор, — морщит нос она, и на какую-то секунду кажется, что она порицает его. Но уже в следующую её глаза расширяются. — А я не потерплю конкуренции. — Снова скажешь мне, что этот сезон — последний? — задаёт он риторический вопрос, разматывая бинт. — Конечно. Последний сразу после последнего. Скоро я стану соучредитилем, — заявляет она, мечтательно закатывая глаза. — И тогда им всем не поздоровится, — констатирует он и завязывает марлю в изящный бант. — Вот, всё как ты любишь. — Ой, милота какая! Ты просто чудо. — Ума не приложу, как тебе удаётся оставаться такой девочкой после такой жести. Она не отвечает, потому что и сама не знает. Зато точно знает, на что потратит вырученный от выигрыша процент: новое укороченное кимоно и утяжелители на штангу. Чёрная мамба При первом посещении этого места вам может показаться, что печаль и уныние покинули эти стены, и всё здесь находящееся буквально излучает лёгкость, праздность и пьянящий дух вседозволенности. И при втором, и при третьем. Даже с десятого вы не поймёте, сколько информации из вас уже вытянули, и сколько вы практически готовы выдать следом. Вот эти милые беззаботные девушки в летящих одеждах, призванных больше открывать, чем таить. — Сегодня удивительно продуктивный вечер, — мурлычет одна из них, кошачьей походкой проплывая мимо темноволосого юноши и приземляясь за его спиной. — У союза Стран Чая и Травы совсем не продовольческие планы, а попытка задавить конкурентов по подпольному производству саке из Деревни Долин. А генерал Железа готовится отбить спорную территорию у Снега. Так что не такие уж они и нейтральные! Только вам, похоже, вовсе не принесли радость эти новости, Шикадай-сама, — и голос её становится кокетливо-обиженным. — Работай лучше. Твоя информация уже двенадцать часов восемнадцать минут как просрочена, — холодно отрезает он. — Я знал это ещё с утра. — Вы так напряжены. Может, помочь вам немного расслабиться? — и её руки мягко обвивают его плечи, но он раздражённо скидывает их с себя. — Отстань, Ами. До чего же имя мерзкое, Ками-сама. Обращаясь к своим подопечным по псевдонимам — настоящие имена они, похоже, и вовсе позабыли — он неизменно кривится, так как все они сплошь приторные и слащавые. Сам бы он в жизни с такими не связывался: того и гляди, слипнешься намертво с простынёй. Однако клиентам нравится. А если так, то они не только охотнее платят, но и больше болтают. Кому захочется выговориться после тяжёлого дня, сбросить груз с плеч, облегчить душу — роковой стервозине или вот такой сахарной Ами, самой невинности (за исключением того, что невинность работает в борделе)? Но не подумайте ничего дурного, он любит своих подопечных. Ну, насколько это применимо к их делу. Они всегда сыты и одеты, посетители никогда не поднимают на них руку, а если кто и рискнёт, неделю потом не выйдет из дома, зализывая раны. Лучшие условия, которые можно предложить представительницам древнейшей профессии и девушкам, оказавшимся в слишком тяжёлых условиях в слишком неподходящее время. Однако благотворительности в этом нет ни на грамм — все они взамен несут ему самое ценное, что только есть в этом морально прогнившем мире. Информацию. Слухи, которые разлетаются, обгоняя собственную скорость. Шёпот, не предназначавшийся для чужих ушей. Тайны из тёмных шкафов, в которых уже и одежды не видно за скелетами. Когда-то очень давно тренер сказал ему: чтобы проникнуть в тыл врага, надо предоставить для него лучшие условия, чтобы он сам принёс свой тыл к тебе. Знать, куда бить, надо ещё до того, как тебе решили объявлять войну. Это не единственный бордель, которым он заведует. Практически в каждой Стране, в каждой Скрытой деревне есть если не его заведение, то пара-тройка девочек, докладывающих об обстоятельствах. Мощнейшая информационная сеть с упором на те места, где разморённые от саке и женского внимания мужчины меньше всего ожидают получить нож в спину. Но он всегда покидает свои владения один, и один же в них возвращается. Имея в руках пожизненный безлимит на что угодно и как угодно, он всегда в стороне, всегда безучастен. Ежедневно наблюдая наглядные примеры чужих жизней, он перенасытился ещё до непосредственного старта. Неверные мужья, падшие женщины, тщательно оберегаемая и лелеемая ложь, двуличие и постановка своих физических слабостей выше всего остального. Ему мерзко, ему претит. Он больше не видит в этом значимости. Но если хоть кто-то посмеет высказать ему “очень оригинальную шутку” про последнего девственника в Вавилоне, он наградит таким взглядом, от которого захочется затолкать свои слова обратно в глотку — собственноручно. Ведь он видел и знает такое, чем подавится любой сверхпрактикующий Казанова. Искренность давно пала. Любовь переоценена. Удовольствия — лишь вальс гормонов. Близость — лишь сантиметры воздушной прослойки. Скепсис — давно его второе имя. Но лучше, пожалуй, так, чем быть одним из тех бедолаг, что еженощно переступают порог его владений. Раздетые догола и до глубины души. Обезоруженные ещё до надевания аммуниции. Наивно полагающие, что до них кому-то действительно есть дело. До них самих, а не до сведений, что они сами несут на золотом подносе. Тайпан Магнетический взгляд из-под пушистых ресниц. Ангельская улыбка, скрывающая в себе что-то явно порочное. Мелодичный голос, в котором хочется утонуть. Величайшие сердцееды — те, в ком меньше всего томности и больше всего святости. Мама не говорила тебе, что такие мальчики — ядовиты? Он похож на того, с кем можно пережить величайшую страсть всей жизни, и дойти до ста лет, шагая рука об руку. Пожалуй, таким он казался тебе, когда три часа назад твой взгляд выхватил его из толпы? Он заметил тебя, и ты никогда не чувствовала себя счастливее. Такие, как он, просто не могут обмануть, предать, надломить. Его тонкие пальцы поправляют ворот застёгнутой наглухо рубашки, и ты уже видишь, как разрываешь её вместе с пуговицами. Но такие, как он, не уходят в ночь. Такие, как он, просыпаются рядом. Вы уходите с вечеринки вместе. Он галантен и само благочестие, но ты видишь чёртиков, что пляшут в его глазах. Похоже, они подружатся с твоими. И все вместе они составят прекрасный, чисто поющий хор. Его манера говорить гипнотизирует, его движения убаюкивают. Ты уверена, он — тот самый синтез праведности и порока, который считают вымершим видом. Его поцелуй возносит на небеса прямым рейсом, прикосновения обрушивают в адские недры. “Хочешь попробовать кое-что новое?” — шепчет он, и ты понимаешь, что на всё согласна. Его ладонь раскрывается, предоставляя тебе маленькую бирюзовую марку. Ты кладёшь её на язык, стараясь сделать это максимально сексуально. А потом у тебя отнимаются ноги. Он подхватывает тебя с молниеносной прытью и усаживает на стул с подлокотниками, который ты даже не заметила, когда входила — он стоит в дальнем затенённом углу. Твои руки тоже не подчиняются тебе, когда он затягивает кожаные ремни на запястьях. Не подчиняется даже голос — попытка закричать пресекается параличом связок. Только дыхание и панический бег глазных яблок из стороны в сторону — всё, что тебе осталось. Он уходит во мрак, но вскоре возвращается с небольшой коробкой. Достаёт оттуда жгут. Накладывает на твоё предплечье. Вводит в вену холодную жидкость. Ты не знаешь, что годы работы с токсинами изменили его. Отравы и антидоты, газообразные и порошковые, напрямую зависимые от концентрации и опасные в любом количестве. Его наставниками были гении, и он вобрал в себя лучшее. Вот только один из них не предупредил его, что со многими реактивами нужно быть осторожнее и защищаться лучше, чтобы их сила не обратилась против хозяина. Мастер над ядами, он так иронично не учёл, что мальчик-то не живая марионетка. Организму учителя было уже всё равно, ведь там и организма, как такового, не было. А вот у ученика был, и со временем начал отвечать на хроническую интоксикацию. Его разум затуманился. Его помыслы перестали быть невинными. Его желания стали нести за собой тьму. Он смотрит на тебя и упивается твоим страхом. Ты ждёшь, когда тебе станет больно или придёт смерть, или чего ещё можно ожидать от этой инъекции, но вместо этого всё вокруг становится неестественно-ярким. За его спиной появляется твоя сестра. Тянет к тебе руки, улыбается своей наивной детской улыбкой, а потом вдруг меняется в лице, синеет, глаза наполняются кровью. Падает навзничь в конвульсиях. Растворяется в ослепительном свете. И снова предстаёт перед тобой целой и невредимой, чтобы жуткий перформанс повторился, но на этот раз горло перерезает невидимый нож. Свет. И снова. Пробитое копьём сердце. Свет. И снова. Судороги и розовая пена изо рта. Свет. И снова. — О, забота о близких, — раздаётся его медовый голос. — Ты глубже, чем я полагал. Честно говоря, изначально я ставил на страхи-пустышки. Но ты меня удивила. Его глаза возникают прямо напротив твоих, и ты чувствуешь неприятное чувство шевеления под черепом, словно кто-то маленькими ножками топочет по извилинам. Ты помнишь это ощущение — очень давно, ещё в Академии, у вас было упражнение на контроль над разумом. Преподаватель рассказывал о техниках, позволяющих контролировать сознание, и учил, как закрывать собственное. Ты пытаешься воспроизвести тот алгоритм, которому он тогда учил, но у тебя ничего не получается. То дзюцу, на примере которого строился урок, было слабеньким и посильным любому среднестатистическому шиноби. Уж точно не уровень клана Яманака. Клана, который ещё никто не смог превзойти по части копания в разумах. — Можешь даже не пытаться. Я выключил тормозные пути в нейронах, — усмехается он, и ты видишь очередную по счёту сцену смерти своей сестры. — То, что происходит, исключительно тебе на благо. Нынешнее поколение такое слабое… Такое изнеженное. Сенсей был прав. Вам всем не хватает стержня. А стержень лучше всего развивать при столкновении с глубинными страхами. Поверь, девочка моя, я делаю тебе очень ценный подарок. Он смотрит на тебя, как на подопытного зверька, а ты уже несколько минут? часов? дней? истошно вопишь у себя в голове. Он наблюдает, и ему определённо нравится результат его работы. Твоё тело предало тебя, твой разум предал тебя, и тот, который совершенно не выглядит предателем, тоже предал тебя. Пытка становится невыносимой. Ты хочешь отключиться, провалиться в темноту, чтобы только перестать это видеть. Но травмирующие картины предстают перед взором снова, и снова, и снова. Ночь растягивается на тысячи часов. А он всё время рядом, видит всё, что видишь ты. Держит тебя за руку, и это могло бы выглядеть заботливо при иных обстоятельствах. Он считает твою трансформацию прекрасной. На утро ты не будешь помнить ничего из того, что происходило вчера. Ты не первая и уж точно не последняя, но никто из вас никогда не расскажет о происшедшем: он чудесно заметает за собой следы в чужих сознаниях. Даже на запястьях никаких следов от фиксации — тело-то не сопротивлялось, ремни затягивались не туго и больше для красивой картинки, чем для реально препятствования движениям. Ничего, что могло бы натолкнуть тебя на мысль при следующей встрече, что этот светлый мальчик способен вытащить на поверхность твои самые потаённые кошмары. Только на следующей тренировке ты, возможно, ударишь партнёра по спаррингу чуть сильнее. На совместной миссии станешь координировать действия чуть хладнокровнее. Развивая в себе новую технику, обозначишь для себя допустимое её применение чуть бесстрастнее. Теперь и ты отравлена. Пусть и не на сотую долю того, насколько ядовит он.