Темнота была почти осязаема.
В воздухе пахло сыростью и нечистотами, где-то совсем близко капала вода. Кап-кап. Кап-кап. Это действовало бы на нервы, не будь они и так уже на пределе. Глаза никак не хотели открываться, ресницы слиплись, судя по всему, от чьей-то крови. Привкус металла во рту подтверждал эту догадку. Хибари поморщился — ситуация начинала приводить его в бешенство. Тело не хотело подчиняться, ныло, как один большой кровоподтек. По ощущениям Кеи, любовь к свободе обошлась ему в несколько сломанных ребер, вывихнутое плечо и сломанный нос, не считая гематом и ушибов. «А еще в пару десятков жизней солдат Мильфиоре», — слабо усмехнувшись при этой мысли, Хибари пришлось сжать зубы, чтобы не застонать от боли. Чертовы ублюдки. Если тело не слушается, нужно всего лишь приказать ему. С открытыми глазами, впрочем, лучше стало не сразу — все та же темнота, все тот же затхлый воздух, все тот же мерзкий звук воды. Однако, спустя пару минут темнота стала чуть менее плотной, ощущения и чувства стали более четкими, и Кея услышал еще кое-что — сбивчивое хриплое дыхание. Его обладатель, похоже, был тяжело ранен, и находился в этой же комнате. Сил сражаться не было. Сидеть и гадать — союзник ли, враг ли? — тоже не хотелось. — Кто здесь? Вслед за хриплым сбивчивым дыханием раздался сначала сильный кашель, а затем и шипящий смех. Расиэль не мог позволить кому-то думать, что подобная рана может пошатнуть его уверенность в правильности своих действий. Бьякуран все же оказался не идиотом, какая жалость. Всего немного не хватило до того, чтобы исполнить свою цель, и теперь он обречен на смерть в этой дыре. — Ше-ше-ше… Можешь звать меня своей смертью… — он снова засмеялся, но скорее от безысходности, и в попытке хоть немного разрядить нагнетающую обстановку. — Меня зовут Расиэль. Расиэль Нордвинд. Не вижу смысла называть мой титул в таком месте. А ты, как я вижу, Хибари Кея. Послышался шорох по полу чего-то железного и, когда он, шатаясь, подошел поближе, перед глазами Хибари предстал блондин весьма красивой наружности. Даже большая гематома на щеке не делала его уродливым, как и грязная одежда. Единственное, что бросалось в глаза первым, помимо его красоты — окровавленная рубашка в области живота. Расиэль держал руку именно там, прижимая повязку из собственного плаща ближе, дабы остановить кровотечение. Того почти не наблюдалось, однако это было нечто вроде предусмотрительности. Он, снова пошатнувшись, таки осел на пол чуть поодаль от Хибари, и теперь можно было заметить цепи на его руках, рассчитанные на определенную длину. Вот что издавало подобный звук. В глазах Кеи промелькнуло узнавание. Так значит, это брат того психа из Варии… «Выглядит опасным», — заметил он мысленно. Да и заковали Расиэля наверняка не за послушный характер. В прошлом он был на стороне Бьякурана, доставив Вонголе немало проблем. Неизвестно, что он может выкинуть сейчас, пусть даже весь израненный. — Попытаешься напасть — убью, — сквозь зубы выдохнул Хибари, тяжело поднимаясь на ноги. Голова кружилась, но на это не было времени. Нужно было найти тонфа, ведь даже если Нордвинд окажется союзником, здесь могут появиться и враги. А Хибари просто так не сдастся. — У меня нет причин причинять тебе вред. Во-первых, мне это не выгодно. Во-вторых, будь я на стороне Мельфиоре, как думаешь, стали бы они держать в подобном месте преданного и верного союзника. Ше-ше-ше. — Так ты предатель, — Хибари не спрашивал, скорее, утверждал, презрительно, хоть и все еще снизу вверх, глядя на собеседника. — Предатель. Лицемер. Фальшивка. Трус, — Расиэль флегматично перечислял все прозвища, которыми был награжден. — А разве ты бы стал следовать за тем, для кого твоя жизнь не имеет значения? Расиэль злобно пнул рукой камень и тяжело задышал от злости. — Я готов был умереть за него! А эта чертова лживая морда использовала меня, как пешку. Как пушечное мясо. Ше-ше-ше. Когда временная линия стерлась, и я на собственной шкуре прочувствовал, что испытывал другой я, когда умирал, то решил, что отныне игра будет вестись по моим правилам. Досадно. Он оказался умнее, чем я рассчитывал. — Хо-хоу. Значит, не у меня одного есть причины оставаться в живых, — усмехнулся Кея, однако при взгляде на Расиэля усмешка быстро сошла с его лица: коронованный схватился за голову, согнувшись почти пополам. Глаза его были широко распахнуты, словно он кричит, но крика не было — стояла тишина. Вскоре с его губ сорвался лишь тяжелый вздох, перед тем как он откинул голову назад, касаясь ею мокрой стены. Перед глазами Расиэля возникли образы из прошлого, заполняющие собой все его мысли. Все его страхи вырвались наружу. Вот девушка, которую он когда-то любил. Она улыбается, тянет к нему руки. — Уходи, пошла… пошла вон! — крикнул Расиэль в пустоту. Лицо миража искривилось, уступив место страшной картине: вместо милого лица Виорики появляется гнилое иссохшее на этом участке тела, мясо. Она потянула к нему свои мерзкие руки. Нет, нет, нет! Он испачкается! Снова крик ужаса наполнил помещение, первая галлюцинация отступила, оставив только давящую пустоту. Расиэль поднял взгляд на Хибари. Его губы дрожали. Он знал, что будет еще. Он знал, что его страхи придут за ним, сломают его. — Помоги мне обработать рану. Я нашел медикаменты, — каждое слово Расиэль выдавливал из себя, с трудом сдерживая тошноту. Виорика. Это ведь он убил ее. Он подстрелил ее, как охотник кабаниху, будучи не в себе после покушения. Что обычно шло следом? Новый страх. Пока он ожидал ответа от Хибари, новые галлюцинации из прошлого заполонили разум. Вот он, когда ему всего лишь восемь лет, восседает на троне. Он просит Ольгерда накормить его сладким. Дворецкий пытается возразить, аргументируя это тем, что нужно питаться нормально, иначе лечение будет бесполезным. Расиэль звереет. Он хватает кинжал и наносит несколько ударов ему по лицу. Мальчик в ужасе, а потом смеется. Хохочет от души, чувствуя, что дворецкий не уйдет. Он останется с ним. Навсегда. До самой смерти. Так у Ольгерда появились шрамы. Расиэль кашлянул несколько раз, когда здравый рассудок вернулся к нему. Черт возьми, почему именно сейчас? Дерьмо. — Не прикасайся ко мне голыми руками. Или делай это как можно реже. Противно. Черт возьми, я с ума сойду от того, насколько много здесь грязи.***
Родители Хибари никогда не проявляли эмоций на публике. Успешные и всегда занятые, они выглядели образцовой семьей — голливудские улыбки, накрахмаленные рубашки, кольца с бриллиантами. Ледяных глаз было почти не видно за лоском хорошей жизни и одобрением толпы. Она была женственной и элегантной, он — сильным и богатым. Хибари был тихим и послушным — ровно то, что требовалось от «золотого ребенка». Впрочем, как бы хорошо он себя ни вел, все улыбки родителей были адресованы туда, в зрительский зал. Хибари не доставалось ни одной. В первый день в школе Кея чувствовал себя не в своей тарелке — все пытались его потрогать: обнять, похлопать по спине, взять за руку. И это было не напоказ, это было искренне. Какая-то девочка тянет за рукав — давай, мол, к нам, у нас интересно. Другой мальчик протягивает руку — давай знакомиться как взрослые, мы ведь уже в школе учимся! Хибари неловко протягивает руку. Ладонь в руке оказалась теплой и приятной на ощупь. Кажется, это не так уж и странно, касаться кого-то, думает Хибари по пути в класс. К концу дня Кея почти не выделялся из толпы первоклашек — толкаясь плечами, прибежал вместе со всеми к дверям, попрощался за руку с другими мальчишками, даже не побоялся прошмыгнуть мимо старших в коридоре. Может, и была в его движениях какая-то скованность, но разве что самую малость. Поэтому обнять маму по прибытии домой показалось ему чем-то почти естественным, само собой разумеющимся.Показалось.
Ледяная стена, на которую он налетел, была, наверное, физически реальной. Ну не мог даже самый ледяной взгляд причинить такую сильную боль, не мог, правда. Но факт остается фактом — было больно и очень обидно. — Мама… — Иди в свою комнату.***
Когда Расиэль попросил перевязать ему раны, Хибари начало потряхивать. Ком в горле никак не желал уходить, руки дрожали мелко-мелко, словно у него героиновая ломка. Какая мерзость. — Не приближайся. Убью, — прошипел он из последних сил, пытаясь остаться в сознании. Воспоминания нахлынули, подкосили колени, сбили с ног. Никаких больше прикосновений. Расиэль скривил губы, но ничего не сказал. Обидно. Обидно до слез, но он понимал, потому не настаивал. Просто взял и сменил повязку сам, не особо задумываясь о том, правильно ли он это делал. И молча. Никаких больше просьб о помощи, никакой больше слабости. Как он вообще, черт возьми, мог позволить себе подобную роскошь? Еще некоторое время они просто молчали, ничего не говоря друг другу. А после Расиэль почувствовал, что начал засыпать. Он не в силах контролировать это. Не в силах остановить. И только когда голова его коснулась плеча Хибари, он вспомнил, что ошибся в лекарствах, когда обрабатывал рану. Вполне возможно, что химический яд уже течет в его крови. Губы сами собой попытались что-то прошептать, но на полуслове он неподвижно замолкает. Дыхание есть, но совсем слабое. Кто знает, что будет потом. Хибари молча наблюдал за происходящим. Помогать он не стал бы даже под страхом смерти — впрочем, сейчас именно такая ситуация. Так или иначе, воспоминания слишком душили, чтобы позволить себе такую роскошь, как помощь кому-то. Себе помочь тоже не получалось, голова горела огнем, конечности не слушались. Когда чужое тело коснулось его собственного, плечо словно прошило током — давно он не позволял никому к себе прикасаться, это было непривычно. Вместе с прикосновением пришло запоздалое осознание происходящего. Возможно, стоило что-то предпринять, но сил на это не было совершенно. Не пытаясь больше оставаться в сознании, Хибари прикрыл глаза и склонил свою голову к голове Расиэля. Где-то на границе слышимости мерещится шум, крики и звуки борьбы. Кажется, еще сирена скорой. Наверное, галлюцинации.