Весьма дельный разговор

«Это был один из тех летних вечеров, когда воздух словно накаляется, становится ужасно горячим, а затем идёт дождь — впервые за много дней. И как хорошо в такие моменты сидеть в деревенском доме и писать», — именно так рассуждал Владимир Ленский. Однако рифма никак не подбиралась: слишком уж шумно было в комнате. Главным источником шума был Александр Андреевич Чацкий. Он вот уж час как рассуждал о какой-то важной политической проблеме. Сначала Ленский внимательно его слушал и даже пытался что-то добавить или возразить, но тщетно. Через четверть часа Владимир потерял нить этого разговора и стал с тоской смотреть в окно в поисках вдохновения. — … Нигилизм — весьма действенная теория, — разглагольствовал между тем Пётр Верховенский, развалясь в кресле и обращаясь к Базарову. — Вы отрицаете всё. Но, вместе с тем, вы отрицаете и мораль, а она, однако ж, должна быть. Общество навязало нам её нормы, мы их отрицаем, и это дóлжно делать! Но я предлагаю создать свою мораль, свои нравственные ценности, свои теории, и тогда они и только они в полной мере смогут показать всю глубину наших целей, всю их гуманность и, разумеется, их право на существование, исходя из одного того, что основаны они будут на одной только науке… — Морали нет, — отрезал Базаров, продолжая рассматривать лягушку, сидевшую у него на ладони. Тут встрепенулся уже Раскольников. Он долго молчал, однако мысль Верховенского ему не понравилась. — Позвольте, Пётр Степанович, — тихо и даже с толикой отвращения произнёс он, — если у каждого будет своя мораль, общество не сможет существовать, оно развалится вмиг, будут процветать хаос, преступления, пьянство, разврат… Да мало ли ещё!.. — То есть как это? — встрепенулся Верховенский. Такая мысль ему очень даже понравилось. — Ну, а если я убить захочу? — вырвалось вдруг у Родиона. — Если я считаю это допустимым? И пойду. Возьму топор. Убью. Моя мораль это допускает. — Ну и прекрасно, убивайте, коли так! — Так вы сейчас, на этом самом месте, разрешаете кровь проливать! — вскричал вдруг Разумихин, весьма недовольный таким поворотом разговора. Сказано это было громче, чем нужно. Все в комнате замолчали. Тишина повисла мгновенно. И именно в этот момент лягушка, которая весь вечер преспокойно просидела на ладони Базарова, вдруг квакнула, спрыгнула на пол и тут же скрылась в неизвестном направлении. — Bon sang! [Чёрт побери!] — выругался сквозь зубы Базаров и полез под комод. Лягушки там не было. — Я вам помогу, — тут же подскочил Разумихин. Студент развернул бурную деятельность. Он вмиг переворошил все подушки, осмотрел каждую щелочку, но лягушки и след простыл. — … Мораль — вещь чрезвычайно удобная, — Верховенский не желал прерывать разговор, поэтому бегал за Базаровым по всей комнате, раскидав при этом листы, на которых писал Ленский, чуть не пролив чернила и уронив парочку стульев (Чацкий очень вовремя встал, иначе судьба его была бы не менее печальна — он, вместе со стулом, лежал бы уже на полу). — Скажите кому угодно: мораль это разрешает — и вы увидите чудо. Вы верите в чудеса? — Отрицаю, — равнодушно ответил Евгений, не повернув головы. — И правильно! — продолжал Пётр Степанович. — Чудес не бывает. Но скажите это мужику, и он уйдёт, махнув на вас рукой. Мораль именно тем и важна, что ей всё объяснить можно! Мы с вами ведь умные люди, вы понимаете, что России нужны реформы, а от нас требуются действия, причем действия решительные! Или, — добавил он с насмешкой, на которую Евгений, впрочем, не обратил внимания, — вы и в это не верите? — Я ни во что не верю, — спокойно ответил Базаров, вставая на колени и шаря рукой под диваном. — Я всё отрицаю. — Но вот такой вопрос, — Верховенский поспешно нагнулся, оказавшись, таким образом, снова рядом с Егением, — вы отрицаете всё, но ведь необходимо и признавать хоть что-нибудь. Да хоть науку? — Отрицаю, — послышалось из-под дивана. — Ну и чёрт с вами после этого! — чуть слышно прошептал Верховенский, встал, оправил пиджак и присел, не глядя, в кресло. Порфирий Петрович, в течение всего этого вечера, пристально наблюдал за «молодыми людьми». В большей степени его, разумеется, интересовал Раскольников. Следователь имел некоторые подозрения, причём, не беспочвенные, и теперь, когда Родион случайно взглянул на него, подмигнул студенту. Тот растерялся и поспешно попятился в другой угол комнаты, подальше от следователя. — Евгений, вы снова раскидали своих лягушек по всей комнате! — возмущенно воскликнул Ленский когда вышеназванное существо прыгнуло на стол. — В конце концов, я совершенно не могу так писать! — Да что вы, она же глупая, — Разумихин изловчился, схватил лягушку и отнёс её Базарову. — И мы у вас, кажется, устроили небольшой беспорядок, — добавил студент, оглядывая разбросанные по комнате вещи. А тем временем, в соседней комнате на мягком удобном диване лежал с чашкой чая в руках господин Свидригайлов. Несмотря на шум, он уловил общий смысл разговора и даже с удовольствием принял к сведению и запомнил несколько рассуждений. Не хватало лишь какого-нибудь окна, чтобы не только слышать, но и видеть всё происходящее, а значит, получить во всех смыслах полное удовольствие.