Когда преподносят жертвы

Стояла невыносимая жара. Бок Завулона, к которому оказался прижат Антон, был ещё жарче. Что казалось, как минимум, странным ‒ Всетемнейший в его демонической форме был вполне себе холоднокровным. Про себя Антон объяснял такой алогичный факт тем, что в аду, откуда только и могла вылезти такая уродина, как Завулон в сумеречной форме, наверняка было жарковато. Городецкий спихнул увалившегося спать прямо ему на ноги Юрия и выполз из палатки. Тому, что его в очередной раз забросили к тёмным, он уже не удивлялся. С тех пор, как светлые аналитики обнаружили в таёжной глуши аномалию, жизнь московских дозоров в общем и Антона Городецкого в частности круто изменилась. Теперь в главном офисе вместо Гесера заседал Семён, а место Завулона временно занял Шагрон. Великие, впрочем, ничуть не беспокоились по этому поводу – и светлые, и тёмные все до одного получили негласный приказ не идти на конфликты, а в случае непредвиденной ситуации, решать всё полюбовно, не прибегая к помощи инквизиции и отлучившегося шефства. Потому что высшие были очень, очень озадачены. Обнаруженная аномалия отличалась от всего, виденного ими ранее. Она не была сильнее или опаснее всякой аномалии, но при этом она была…иной. Согласитесь, не каждый день увидишь посреди леса сумрачный колодец в несколько километров. А в тайге нашли именно такой. И, словно отложения горных пород, слои сумрака сменяли друг друга по мере увеличения глубины. В непосредственной близости от колодца веяло могильным холодом, однако сумрак оставался неподвижен. Но стоило только войти на первый слой и прикоснуться к холодной каменной кладке колодца, как сумрак начинал бурлить, сила витала буквально в воздухе, а иной терял сознание и застревал в сумраке, беспомощный и уязвимый, до тех пор, пока кто-либо не находил и не вытаскивал его в реальный мир. Пока эти действия были самым смелым экспериментом, на который решались высшие. Между тем, шёл пятый день экспедиции. Антон уже дважды касался колодца, Гесеру и Ольге эта честь выпадала четырежды, Завулон опасливо дотронулся до колодца всего единожды, а Юрий ещё не удосужился сделать этого ни разу. Он только пожимал плечами, поясняя свой отказ тем, что если уж Великие ничего не обнаружили, то и смысла в этой процедуре никакого. И, в глубине души, Антон был с ним полностью согласен. Ему изрядно надоело спать едва не на голой земле, питаться консервами, а в перерывах между перепалками Завулона и Гесера падать в обмороки на первом слое сумрака. Ну почему высшие работают в поле как простые оперативники? Вопрошать небо можно было бесконечно. Конечно, Антон знал ответ: выпускать третий-четвёртый уровень в аномалию ‒ бессмысленно и негуманно. Хотя здесь до сих пор не произошло ничего сколько-нибудь пугающего, и Гесер, и Завулон сходились в одном: аномалия была опасна. Антон хрустнул спиной и выпрямился во весь рост. Гесер уже проснулся и, сидя на какой-то коряге, возился с костром. Он приветливо кивнул Антону и жестом указал на пустое ведро. Неожиданная молчаливость шефа объяснялась просто: из одноместной палатки, в которой ютились светлые, торчали голые пятки Ольги. Дама ещё спала. Городецкий воздел глаза к небу и отправился за водой. Он всё чаще благодарил небо за то, что ему не приходилось спать с этими двумя. Дорога к реке лежала прямо через сумеречный колодец. Антон уже по привычке шагнул на первый слой и провел рукой в нескольких сантиметрах над кладкой. Это было его ежедневной игрой, ребячеством, которое он легкомысленно позволял себе в работе с колодцем. Аномалия не внушала ему особого страха, и даже в лесу он, в отличие от Гесера и Ольги, почти не чувствовал себя чужим. Только что-то в груди, как натянутая пружина, всё время было на чеку, каждую минуту вопя: «Тебе тут не место! Ты светлый, уходи!». Всё же леса издревле принадлежали тёмным. И каждый лесной дух, будь он хоть трижды фэйри, в природе своей оставался нежитью. Поприветствовав таким образом колодец, Городецкий вышел из сумрака и, хрустя ветками, спустился к реке. Заслышав его топот, мелкое зверьё в ужасе разбегалось. Антон досадливо вспомнил ехидный комментарий Завулона, мол, Городецкий в лесу, как слон в посудной лавке. Но кто же на правду обижается? Зачерпнув полное ведро ледяной воды и наскоро умывшись, Антон в очередной раз возжелал попросту воспользоваться магией, чтобы донести ведро до лагеря, и в очередной раз благоразумие победило. Они ещё не выяснили, как аномалия отреагирует на заклинания, и такими темпами выяснят ещё не скоро. Городецкий обречённо вздохнул, поднял ведро и, шурша листвой и ломая ветки, направился обратно. Когда он вернулся, из палатки вылезал Завулон, уже принявший человеческий вид. Просыпаясь рядом с покрытым чешуёй демоном, Антон каждое утро задавался вопросом, превращается ли Завулон перед сном специально, в надежде свести влияние аномалии к минимуму, или же это каждый раз происходит непроизвольно, без ведома тёмного. Что ж, даже если превращение и было результатом влияния сумеречного колодца, то Завулон себя ничем не выдал. ‒ Доброе утро, Борис, ‒ зевая, протянул он, ‒ Как там колодец, Городецкий? Всё ещё не возражает против твоих игр? Антон поморщился. Несколько дней назад Завулон вызвался сходить к речке вместе с ним, в итоге тёмный узнал о его маленьком ритуале и не преминул рассказать Гесеру. И если шеф отнёсся к этому известию неодобрительно, то сам Завулон, казалось, проявлял к экспериментам Антона живейший интерес. Ещё бы, дело может сдвинуться с места, а сам Завулон при этом не пострадает. Тёмные, что с них взять. ‒ Антон, я же просил тебя прекратить, ‒ укоризненно произнёс Гесер. Завулон неожиданно поддержал. ‒ В самом деле, Антон, однажды он среагирует как-нибудь иначе, и мы с Пресветлым костей твоих не соберём. А если ты надеешься приручить его, то напоминаю, это дыра в сумраке ‒ не щенок. Городецкий пожал плечами и задал давно интересовавший его вопрос: ‒ Скажите мне, а почему на операцию не взяли аналитиков? Разгадывать загадки ‒ их работа. ‒ Но ведь мы взяли, ‒ ухмыльнулся Гесер, ‒ Аналитик ты или нет? ‒ Практикующий аналитик был бы куда полезнее. Да кому я объясняю, вы и без меня знаете! ‒ Если ты включишь, наконец, мозги, Городецкий, пользы от тебя будет больше, чем от любого компьютерного червя второго уровня силы, ‒ вкрадчиво сообщил Завулон. Антон равнодушно повёл плечом. Уверенности Завулона он не разделял. Вскоре из «тёмной» палатки выполз Юрий. Он вежливо пожелал всем доброго утра, умылся принесенной Городецким водой и, весьма успешно игнорируя его полный негодования взгляд, устроился плести амулет из таёжных трав. Проснувшаяся одновременно с Юрием Ольга на это хмыкнула, а Завулон одарил меня полным насмешливого вызова взглядом. ‒ Что же, раз уж все в сборе, нам стоит обсудить сложившуюся ситуацию, ‒ Гесер сложил ноги по-турецки и опустил руки на колени, ‒ Думаю, никто не станет спорить, что мы попросту теряем время, испытывая одно и тоже проявление активности колодца. Завулон пожал плечами. ‒ А что ты предлагаешь, Борис? Мы можем послать туда твоего Городецкого, он, кажется, уже давно пытается подружиться с этой аномалией. Юрий фыркнул и вернулся к своему занятию. Наверняка он считал, что такими темпами они добьются результатов к следующему Самайну, если не позже. ‒ Я с самого начала попытался запретить Антону чаще необходимого лезть к колодцу. Но, ‒ Гесер развёл руками, ‒ Раз уж дозорный проигнорировал мою просьбу, а результатов у нас самих ноль, полагаю, стоит ознакомиться с доводами Антона. Почему ты вдруг решил, что колодец можно приручить? И реагирует ли он на твоё присутствие? Антон помешкал мгновение, сунул руку в карман и вытащил на свет круглый, со всех сторон аккуратно обточенный камешек. Великие с интересом воззрились на него. Городецкий собрался с мыслями и начал: ‒ С самого первого прикосновения колодец показался мне живым. В сумраке от него исходило тепло, как от человека или животного… Гесер понимающе кивнул, видимо, он тоже ощутил тепло. Все остальные, если и чувствовали нечто подобное, ничем того не выказали. Антон продолжил. ‒ И, когда я шёл на контакт с аномалией второй раз, я не просто дотронулся до колодца, а крепко в него вцепился и успел вырвать камешек из кладки. Завулон заржал. ‒ Городецкий, ну-ка повтори, ты отколупал кусочек аномального сумеречного колодца, от прикосновения к которому даже высшие иные с тысячелетним опытом падают в обмороки, как средневековые барышни, и всё это время таскал его с собой? Антон сконфуженно кивнул. Камешек отчего-то сделался ему дорог, а ещё он всегда приветливо нагревался, стоило Городецкому легонько погладить его пальцами или приблизиться к колодцу. А Завулон как всегда вёл себя так, будто никогда не уставал восхищаться идиотизмом ближнего. ‒ Вот что, Антон, ‒ обведя строгим взглядом всю компанию высших иных, произнёс Гесер, ‒ Раз уж ты уверен, что оно, чём бы оно ни было, живое, то тебе и идти с ним на контакт, согласен? Ольга фыркнула. Похоже, формула «Гесеру нужен подопытный кролик ‒ Гесер выбирает Городецкого» набила оскомину и ей. Но комментировать ситуацию, а тем более возражать, она не стала. Юрий спокойно продолжал плести амулет, молчаливо соглашаясь со всем, что предложит его шеф, а сам Завулон ехидно улыбался, глядя Антону в глаза. ‒ Говорил я тебе, что этим всё и закончится, ‒ шепнул он Городецкому на ухо, пока они все шли по узкой извилистой тропинке к сосредоточению таежной аномалии ‒ многокилометровому провалу в сумраке. Антон дёрнул плечом в нелепой попытке стряхнуть с него горячее дыхание Завулона. Бесполезно. Светлый знал, что такого не бывает, но Завулонов выдох словно бы остался с ним, обжигая плечо и основание шеи. Чувство было тревожащим. Колодец приветливо дохнул на Антона силой. Он оглянулся на спутников, те кивнули. Городецкий подошёл вплотную и вытянул руку. Скользнул на первый слой. Колодец тянулся к нему, это было совершенно точно. Руку точно оплели лоскуты тёплой ткани. Ну, здравствуй, подумал Антон и почти уже коснулся камней, уверенный, что на этот раз обморок ему не грозит, как его оборвал нестройный хор голосов. ‒ Стой! Антон от неожиданности одёрнул руку. Высшие вошли в сумрак все до единого и теперь стояли в нескольких шагах от него. ‒ В Москве что-то случилось, мы срочно возвращаемся, ‒ коротко пояснила Ольга. ‒ Придётся отъехать хотя бы на километр от аномалии, чтобы нормально провесить портал ‒ слишком большие искажения, ‒ покачал головой Юрий, ‒ А до того места, где мы бросили машины ещё полчаса пути… ‒ А с чего вы взяли, что что-то случилось? ‒ поинтересовался Антон, ‒ Ведь связь здесь никакая не ловит, ни мобильная, ни ментальная. Двое великих молча показали ему сигнальные амулеты. ‒ Думаешь, мы не подстраховались на этот счёт? ‒ мрачно спросил Завулон, ‒ Правда, чтобы мой сигнальник сработал, должно было произойти нечто посерьёзнее появления дикого или вызова кем-нибудь из новичков злобного духа. Антон задумался. Где-то в глубине души у него уже оформилось решение. Теперь ему нужна была вся его решимость, чтобы рискнуть претворить его в жизнь. ‒ Я мог бы попробовать провесить одноместный портал прямо отсюда, ‒ боясь передумать, на одном дыхании произнёс он, ‒ Колодец меня пропустит, я почти уверен. И никто даже не стал делать вид, будто собирается его отговаривать. Гесер только посмотрел испытующе и согласно кивнул. Остальные тоже не выказали протеста. ‒ Давай, Городецкий, ‒ только и сказал Завулон. И Антон потянулся к силе. Позволил ей расправить свои руки, теплой волной прокатиться по пальцам. Портал послушно раскрылся. Ровный, с аккуратными краями, в нём не было ничего настораживающего, но всё же… Городецкий украдкой погладил камушек у себя в кармане. Не подведи! И, не позволяя себе зажмуриться, шагнул вперёд. Портал поглотил его в одно мгновение и самопроизвольно затух. В тот же миг амулеты, бьющие тревогу, утихли. Завулон встряхнул свой и растерянно поднял глаза на Гесера. ‒ Мы отправили его прямиком в ловушку, ‒ ровным голосом прокомментировал он. Юрий удивлённо взглянул на шефа. Что-то в голосе Завулона было… непривычным. Сожаление? Досада от того, что его обыграли? Юрий не знал. ‒ Возвращаемся? ‒ нерешительно предложила Ольга, ‒ Оставаться здесь – подвергаться бессмысленному риску. Отпечаток аномалии есть, пускай с ним поработают аналитики. Ещё есть шанс, что Антон сейчас действительно в Москве. ‒ Уходим, ‒ согласился Гесер, ‒ Если это не искажения от аномалии, а в офисе действительно что-то случилось, нам лучше поторопиться. Портал выбросил Антона вовсе не у офиса Ночного Дозора, а на пустую детскую площадку где-то неподалёку от Москвы. Городецкий с радостью списал бы всё на искажения от аномалии, если бы не одно но: на качелях, задумчиво ковыряя песок носками кед, сидел мужчина, почти точная копия его самого. Единственным отличием было то, что на лице двадцатипятилетнего парня он видел глаза не сорокалетнего высшего мага, а создания, чей возраст сопоставим с возрастом самой Вселенной. Древнее, опасное существо. Сумрак. Тигр. Он смерил Антона неподвижным взглядом. ‒ Ты понравился моему колодцу, ‒ помедлив, произнёс он, ‒ А он и в самом деле очень переборчив. ‒ Так он всё-таки живой? ‒ спросил Антон. Рука его непроизвольно потянулась за сигаретой. ‒ Когда-то он был частью меня… Тигр замолчал, и Антон понял, что многого от него не добиться. Это воплощение сумрака никогда не давало повода заподозрить себя в разговорчивости. Антон привычно зажёг сигарету, проведя кончиком пальца по всей её длине, будто гладил кошку, и вдохнул желанный дым. ‒ Зачем я здесь? ‒ продолжил задавать вопросы Антон. В конце концов, только это ему и оставалось: спрашивать и надеяться, что собеседник снизойдёт до ответа. ‒ Ты не знаешь, кто ты. Теперь должен узнать. На миг вокруг Тигра радугой полыхнула сила. Антон вздрогнул, но ничего не случилось. Только в ушах неприятно зазвенело. ‒ Так кто же я? ‒ стараясь перекрыть гул в собственных ушах, закричал Антон. Вокруг Тигра поднялся ветер. Он взметнул его русые волосы, разметал полы светлой куртки. Тигр засмеялся. Простой, приятный парень, он смеялся своим обаятельным смехом, а Антон чувствовал, как под ногами разверзается бездна. ‒ Мы могли бы стать друзьями, иной Антон Городецкий, ‒ крикнул Тигр напоследок, ‒ Запомни это хорошенько! И Антон провалился в сумрак. Словно шагнул в тот колодец, часть которого до сих пор оставалась в кармане его брюк. Не шесть и не семь слоёв, он летел целую вечность, чувствуя себя Алисой в кроличьей норе, думая о том, что несбывшихся судеб у Земли, должно быть, куда больше шести. ‒ Надя не может его вытащить, ‒ кутаясь в шаль, сообщила Светлана, ‒ Она вообще не может почувствовать Антона. Так, будто он уже умер и…ушёл дальше. Гесер сидел, сомкнув пальцы в замок, и смотрел в одну точку. Не то проверял линии вероятности, не то просто задумался. Ольга приобнимала Светлану за плечи, раскачивалась с ней в такт, и легонько поглаживала по спине. ‒ Он был здесь, портал не уничтожил его, мы ведь выяснили, ‒ продолжала Городецкая, ‒ Антон появился живой-здоровый, а потом бесследно исчез! Должен быть способ найти его, вернуть! ‒ Если бы он был, светлая, к нему бы уже прибегли, ‒ фыркнул Завулон, ‒ Ваши аналитики уже вторую неделю прочёсывают все архивы, даже допуска в библиотеку Инквизиции добились. Если моим ребятам предоставят аналогичный, я готов выделить нескольких толковых сотрудников… ‒ Людей у нас достаточно, ‒ отрезал Гесер. Завулон пожал плечами. ‒ Только Городецкого не хватает. ‒ Тебе не хватает? ‒ не выдержала Ольга. ‒ Да хоть бы и мне, ‒ криво усмехнулся Всетемнейший, ‒ Антон просто луч здравомыслия в вашей светлой шарашке. ‒ Прекращай, Завулон, ‒ одёрнул его Гесер, ‒ Ты ведь пришёл предложить что-то? Тёмный посерьёзнел. Хрустнул унизанными перстнями пальцами и в упор уставился на Светлану. ‒ Есть один ритуал. Если верить одной очень старой ведьме, (не надейся, Борис, я не открою её сумеречного имени), он способен вернуть иного даже из лап смерти. В обмен ритуал уносит силу иного, того, кто спасает, и того, кого спасают. То есть, в случае успеха, Городецкие останутся не пустышками даже, а просто людьми. ‒ Городецкие? Почему именно Светлана? Или ты предлагаешь исчерпать Надежду? ‒ Гесер говорил это устало, с недовольством, и становилось понятно, что он не рассматривает всерьёз ни один из вариантов. ‒ Нет, не Абсолютную, кровные родственники не подходят. У ритуала есть особенность: он может проходить только между возлюбленными. ‒ Исключено, ‒ вздохнул Гесер, ‒ Мы не можем рисковать высшей светлой, матерью Надежды, даже ради спасения Антона. Тем более, сомнительный ритуал сомнительной ведьмы, чьё имя ты отказываешься мне назвать… Завулон недобро прищурился. Он знал, что Гесер не согласится, но пришёл сюда не за этим. Ловко прикрываясь постоянными щитами, он плёл мысленный образ, план-конспект ритуала, с иллюстрациями и пояснениями. В случае успеха, это был бы отличный ход: вывести из игры двоих высших светлых. Завулон на мгновение ослабил щиты и резко бросил Светлане образ. Зрачки светлой расширились, и он понял: сообщение доставлено. Но и Гесер сообразил, в чём дело. Он привстал из-за стола, вытянул руку в останавливающем жесте, но поделать уже ничего не мог. ‒ Антон всегда старался понять мотивы тёмных, ‒ невпопад пробормотала Светлана и, не прощаясь, покинула кабинет Гесера. Пресветлый разочарованно откинулся на спинку кресла. ‒ Убирайся, Завулон, ‒ коротко рыкнул он. Тёмный грустно улыбнулся и растаял в воздухе. Щиты Ночного дозора милостиво пропустили тёмного. ‒ Он… он не вернулся, ‒ дрожа всем телом, повторяла Светлана, ‒ Его нет на той стороне, тёмный! После ритуала она выглядела истощённой. Завулон различал угасающую ауру: высшая, второй уровень, третий, седьмой, человек. ‒ Ненавидишь меня, светлая? ‒ с искренним любопытством спросил Завулон. ‒ Да, ‒ тихонько выдохнула Светлана, ‒ Я читала в твоём сердце – ты действительно хочешь, чтобы Антон вернулся. Но я ненавижу тебя. Всетемнейший бросил заклинание Авиценны. Городецкая перестала дрожать, порезы на ладонях затянулись. Сумрак колыхнулся, и прямо перед Светланой материализовалась девочка лет тринадцати с коротко остриженными светлыми волосами и упрямым подбородком, как у Городецкого. Сейчас этот подбородок подозрительно подрагивал. Мгновенно определив, что со Светланой, Надежда Городецкая, (а это была именно она), попыталась влить в неё силы, но ничего не вышло. Энергия сумрака просто проходила насквозь. Иные не могут давать силу людям ‒ они способны лишь брать. И нулевые маги не исключение. Надя вскрикнула, будто её ударили, и бросилась к матери. Они прижались друг к другу, и Завулон с трудом подавил неловкое желание отвернуться. Наконец, Светлана мягко отстранила дочь, выпрямилась, отбросила за спину толстую косу белокурых волос. ‒ Найди моего мужа, Завулон, ‒ властно произнесла она, ‒ Ты теперь в долгу передо мной, так исполни же просьбу. Из слабой лишённой силы бывшей иной Светлана превратилась в уверенную в своём праве требовать человеческую женщину, и Завулон не мог попросту от неё отмахнуться. На ладони его зажегся огонёк изначальной силы. ‒ Клянусь Тьмой. Светлана сжала пальцы на плече дочери. ‒ А теперь уходи, Завулон. И он ушёл. А потом это случилось снова. Сигнальные амулеты забили тревогу, когда Завулон мирно лежал в собственной кровати, уткнувшись лицом в подушку. Он думал о том, что Городецкий не вернулся после ритуала, и о том, что бы это могло означать. Он не мёртв, иначе у Светланы бы всё получилось – ритуал вовсе не был фальшивкой, он там, откуда его не может вытащить нулевая, так далеко, что… Завулон с тоской подумал о том, что уже вот-вот зажжётся очередной лишённый всякого смысла день. Где бы сейчас ни был Городецкий, Завулону хотелось сбежать туда же. В комнате под щитами было так тихо, что, когда Всетемнейший прикрыл веки, ему показалось, что он может различить их шорох, похожий на шуршание старой бумаги. И тут взвыла сирена. Защита офиса Дневного Дозора трещала по швам. Раздирая щиты, из сумрака поднимались бушующие инферно. Вопреки всякой логике они не висели над конкретными людьми, а рвались из глубоких слоёв сумрака прямо через офис тёмных. Словно кто-то проклял целый Дозор. Дежурные бессистемно метались, не зная, что делать и как остановить катастрофу. Лемешева с ведьмами уже держали сдерживающий круг, но множественные воронки медленно, неумолимо рвались в реальность. Завулон обмер, завороженный зрелищем. Сумрак полыхал всеми цветами радуги – это первый-то слой! Откуда-то сбоку на него налетел Шагрон и, отчаянно жестикулируя, попытался нечто объяснить, но Всетемнейший не расслышал ни слова – они заглушались чудовищным воем, издаваемым воронками, и треском продавливаемых щитов. Завулон усилием воли заставил себя отвести взгляд от одной из воронок. Бросил Шагрону образ: всем подпитывать ведьм, молодняк, тех, кто не умеет держать круг силы ‒ прочь из офиса, а лучше вовсе из города. Аналитиков – туда же, но оставить канал связи. Пусть свяжутся с Гесером и Инквизицией. Здесь понадобится помощь. Шагрон отбыл, и закрутилось, завертелось колесо событий. Низшие, да и большая часть магов не могли самостоятельно провешивать прямые порталы; Завулону пришлось открыть их с полдесятка – судьба вампиров и оборотней не особо его заботила, но не позаботиться о магах второго-третьего было бы расточительством. Ведовской круг тянул ощутимо силы у всех, даже у Всетемнейшего, и Завулон недовольно морщился – ему приходилось ещё и подпитывать щиты, ведь те были завязаны на личность главы Дневного Дозора. В какой-то момент ведьмам во главе с Лемешевой пришлось отступить. А Завулона охватил азарт. Вопреки логике, он продолжил оставаться на передовой, удерживая щиты, не давая инферно вырваться в реальный мир. Забавно, думал он, на пути у разрушительной силы, готовой разнести пол-Москвы, стоят вовсе не светлые, а скромный офис Дневного Дозора. Завулон изо всей силы вдарил по щитам со своей стороны, и те со стоном прогнулись во внутрь, оттесняя воронки. Отчаянная выходка помогла лишь ненадолго – вскоре защита дрогнула и вывернулась обратно. Завулон рыкнул и приготовился ударить ещё раз. – Не выйдет, – чей-то невозмутимый голос с лёгкостью перекрывал вой инферно. Тёмный резко обернулся – за его спиной стоял двухметровый демон, похожий на гигантское насекомое. Ауры у демона не было. Внутри у Завулона всё содрогнулось. Он ничего не мог поделать с Сумраком. Сумрак мог сделать с ним всё. Страх, едва контролируемый, звериный, знакомый со времён той ночи, ночи его первой встречи с Тигром, затопил с головой. – Тебя ждут Завулон, – глядя ему прямо в глаза, произнёс Тигр, – И у тебя очень мало времени. Кто ждёт? Времени для чего? Завулон не успел задать ни один из своих вопросов, потому что пространство под ним просто разверзлось, и он рухнул в небытие, сопровождая своё падение отчаянным воплем. – А иначе он там совсем свихнётся, – тихо закончил Тигр и мечтательно улыбнулся. Он принял человеческую форму, и взгляни сейчас в это лицо мать Городецкого, без малейших колебаний признала бы в молодом человеке своего сына. Инферно затихали по одному, а Тигр, точная копия пропавшего без вести высшего светлого иного Антона Городецкого, истаял в воздухе. Завулон лежал на траве, уткнувшись носом в сырую землю. Если бы поблизости были его подчиненные, он бы уже давно встал на ноги и отряхнулся, но здесь, похоже, ему не перед кем было держать марку. Где-то над головой шумели, шевелимые ветром верхушки множества деревьев. Не смотря на дорогой костюм и статус укоренившегося городского жителя, Завулон помнил ещё, что там, где он родился, леса были порой единственным укрытием и источником пищи. Странно, размышлял он, не торопясь подниматься, большинство сколько-нибудь древних тёмных родом из всяческих чащоб; леса манят нас, леса порождают нас… А вот светлые большей частью родятся в горах, особенно богат на них пресловутый Тибет. Завулон приподнял голову, осматриваясь. Мимо него, шурша опавшей листвой, проползло нечто. Тёмный настороженно проследил за животным взглядом. Оно походило на змею, но только тем, что было лишено конечностей, в остальном же попытаться описать его привычными словами означало примерно то же, что попытаться выдумать и описать словами новый цвет. Осторожно оглядываясь по сторонам, Завулон поднялся на ноги. Он не имел ни малейшего понятия, где он, и что ему делать, но первым делом решил выбраться из чащи. Несколько минут у него ушло на то, чтобы во всех подробностях припомнить, как нужно ходить по лесу, не производя лишнего шума, и вскоре он двигался уже довольно быстро, не хрустя ветками и не цепляясь за выступающие корни. Лес был обитаемым, значит это не сумрак. В то же время странное создание, увиденное Завулоном, настолько явно не принадлежало к земной фауне, что впору было уверовать жизнь на других планетах. Интересно, где же милостью Тигра он оказался? Завулон увлёкся и не успел среагировать, когда с высоты огромного дерева, похожего на секвойю, на него прыгнуло нечто. Вернее, среагировать-то он успел, да не достаточно быстро. Тяжёлое гладкое тело ударилось Завулону в спину, вырывая из него сдавленный стон, и покатилось по земле, цепляясь трехпалыми когтистыми конечностями за корни и мелкие кусты. Тёмный с трудом разогнулся и с интересом воззрился на тварь, попытавшуюся его атаковать. Это было рослое человекоподобное создание с голой, сморщенной кожей мертвенно-бледного оттенка и огромной, похожей на хищный цветок розоватой пастью во всё лицо. Глаза у твари отсутствовали, но она в них, кажется, и не нуждалась. Непропорционально длинные руки с длинными мускулистыми пальцами доставали до середины голени, а мощные задние конечности непрозрачно намекали на то, что прыгает тварь превосходно. Опираясь на руки, существо уже приняло вертикальное положение и готовилось к повторной атаке. Прикинув массу, Завулон решил, что простого файербола такой твари мало, и сложил пальцы, готовясь кинуть Плеть Шааба. Он даже усмехнулся – какой гостеприимный мир, не пробыл и часа, а уже пытаются убить! Но сложенный пальцами знак отчего-то не желал наполняться силой. Тёмный повторил попытку – ничего. А тварь не теряла времени даром. Она уже подобралась на расстояние прыжка и жалась к земле, готовясь единым движением когтистой лапы разодрать жертву в полёте. Раздавить его, приземлившись сверху, она больше не рассчитывала. Упругое движение мощных лап, позвоночник гибко прогибается, тварь заносит лапу… Завулон отскочил, но тяжёлый удар когтей всё равно задел его вскользь: треснул пиджак, разошлись края рубашки, и три ровных борозды рассекли худое плечо Завулона. Мгновение они оставались нежно-розовыми, точно раздумывая, а миг спустя уже наполнялись тёмной кровью, как наполняются во время дождя рвы и канавы. Багровая жидкость хлынула вниз, по руке, пропитывая рукав, тут же сделавшийся липким и горячим, капая на землю. Тварь торжествующе взревела. Лепестки её пасти оживлённо зашевелились, почуяв кровь, и Завулону удалось разглядеть несколько рядов одинаковых заострённых зубов по окружности рта. Он запаниковал и попытался уйти в сумрак. Но, словно в насмешку, тень не желала поднимать ему навстречу, оставаясь всего лишь тёмным пятном на земле. И даже старый фокус с тенью внутри себя не работал. Завулон содрогнулся. В отчаянье он ухватил здоровой рукой ближайшую ветку потяжелее и принялся отмахиваться от прыжков неведомой твари. Но кровопотеря давала о себе знать: он ослабел и двигался с трудом. А существо (зверь или разумная тварь, Завулон так и не понял) только вошло во вкус – дразнить жертву, проносясь в безумном танце над её головой, лишь едва задевая её когтями, доставляло ему неприкрытое удовольствие. Тёмному даже казалось, будто он слышит довольное урчание, похожее на урчание сытого и ласкаемого кота. Он был измотан, магия отказывалась слушаться, а с каждым своим прыжком тварь пролетала всё ниже – похоже, тоже начинала уставать. Одно движение мощной лапы, и сук, которым до сих пор оборонялся Завулон, отлетел прочь. И, словно лишившись поддержки, Всетемнейший рухнул на колени, как подрубленный. Как раз вовремя, чтобы пропустить над головой очередную атаку прыгучего хищника. Тварь тяжело приземлилась на лапы, с одышкой вдохнула воздух и приготовилась покончить с Завулоном за раз. Силы её были подорваны, но у Завулона их и вовсе не осталось. Раненный, уставший, не способный воспользоваться магией Великий Иной с ненавистью смотрел, как незнакомое существо переминается с лапы на лапу, готовясь оборвать его жизнь. Вот оно переносит вес на свои когтистые передние лапы, отталкивается мускулистыми задними и летит, летит, разевая от предвкушения зубастую пасть-цветок. Завулон непроизвольно вскрикнул. Но внезапно из-за кустов выскочило нечто и бросилось наперерез созданию, готовому отнять Завулонову жизнь. Прыгнув, человек, (а это был именно человек: в рваных лохмотьях, заросший, но здоровый и сильный), сбил монстра с траектории, и они покатились по земле, сплетаясь в смертоносный клубок тел. Завулон заворожено наблюдал – пошевелиться не было сил. Откуда столько силы в таком отощавшем теле? В тонких жилистых руках, выглядывающих из нелепого балахона? А человек тем временем прижал тварь к земле и, ловко выхватив из-за пояса кривой охотничий нож, перерезал добыче глотку. Монстр захрипел, конвульсивно задёргался, (при этом кровь, толчками вырывавшаяся из перерезанного горла, заливала таинственному охотнику лицо и одежду), и вскоре затих. Человек поднялся, утирая лицо рукавом, и без малейших признаков брезгливости отёр нож с хищно загнутым лезвием о подол плаща. Это был русый длинноволосый мужчина, на вид лет тридцати. Короткая, но густая тёмно-русая борода на его лице чуть не доставала до ключиц. Глаза завораживающе блестели. Мужчина не отрывал пристального взгляда от лица спасённого им чужака. – Ну здравствуй, Антон, – усмехнулся Завулон. Пальцы Городецкого впились в плечо тёмного, убеждаясь, что тот реален. – Завулон, – неверяще пробормотал он, – Здесь. Через столько лет. – Я тоже рад тебя видеть, Городецкий, – фыркнул Завулон, – Не смотря на всю ту дрянь, что растёт на твоём лице. Антон сбросил с себя оцепенение и помог тёмному подняться на ноги. Завулон потёр здоровое плечо – от хватки Городецкого оно ныло не меньше раненного. – Чтоб ты знал, тут все так ходят, – мстительно сообщил светлый, указывая на свою бороду, – Тебе тоже придется отрастить, если не хочешь светиться. И снимай своё фирменное тряпьё, я подыщу тебе подходящий плащ. На лице Завулона мелькнул искренний испуг. – Бороду? Антон, ты же не серьёзно? И он послушно принялся развязывать галстук. Антон молча наблюдал, как Завулон стягивает с себя пиджак, жилет и принимается за пуговицы испачканной кровью рубашки. Лицо у тёмного при этом было такое ехидное, будто он в любой момент ожидал, что Городецкий попросит его остановиться. Но Антон позволил Завулону обнажиться по пояс, а потом протянул ему свой плащ. Под плащом на светлом оказалось совершеннейшее тряпьё – холщовая, местами изодранная, рубаха и обрезанные чуть ниже коленей брюки из кожи какого-то местного зверья. – Давай быстрее, Завулон, – недовольно буркнул Антон, заметив, что его разглядывают, – Мы в глубине леса убили зверюгу, от которой теперь несёт кровью на всю округу. Как думаешь, она тут была одна? Завулона передёрнуло. Он быстро натянул на себя плащ Городецкого, морщась от боли в плечах. Антон подошёл вплотную и помог тёмному затянуть завязки плаща, одёрнул тяжёлую ткань и остался доволен. Они двинулись в путь. Антон шёл первым, Завулон шёл следом, изо всех сил стараясь не отставать – шаг у светлого был размашистый, хоть и осторожный, от былого шумного перемещения по лесу не осталось и следа. Городецкий шёл беззвучно, будто и не шёл вовсе, а парил в нескольких сантиметрах над землёй. Завулон поймал себя на том, что не слышит ни треска веток, ни шороха прошлогодних листьев. Тёмный всё ждал, когда Антон спросит о своей семье, но он не спрашивал. Казалось, судьба жены и дочери совсем не беспокоила его, а ведь прошло шесть лет. Не то, чтобы Завулона это беспокоило, скорее наоборот, но…он был заинтригован и не старался этого скрыть. Спустя четверть часа гонки по лесной чаще деревья расступились, открывая взгляду путников острые каменные пики высотой с двухэтажный дом. Антон с любопытством ждал реакции Завулона. Тот с сомнением разглядывал ландшафт. ‒ Ты уверен, что безопасное место именно там? ‒ Нет, ‒ тут же отозвался Антон, ‒ Но безопасного тут и не найти. Я бы сказал, что там наименее опасно. Жрать на голых камнях нечего, вот и не селится никто. Когда-то я отстроил там убежище и почти уверен, что оно сохранилось. Если так, у нас будет место, где мы сможем отдохнуть с относительным комфортом, залечить твои царапины и обсудить сложившуюся ситуацию. Так что пойдём. Завулон воздел руки к небу, но подчинился. Ступая по острым камням, он радовался, что не стал снимать туфли, и почти искренне сочувствовал Городецкому, который вынужден был обходиться своими тряпичными сандалиями. Наверняка он в кровь изрезал ноги. ‒ Как ты жил здесь, Антон? ‒ задал давно интересовавший его вопрос Завулон, нагнав, наконец, светлого и идя с ним шаг в шаг, ‒ Всё-таки шесть лет немалый срок… ‒ Шесть? ‒ изменившимся голосом переспросил Городецкий и вдруг расхохотался, ‒ Завулон, хочешь ‒ верь, хочешь – нет, но я провёл здесь шесть сотен лет. Тёмный замер. Шестьсот лет. Неудивительно, что Антон не спрашивал о семье. Похоже, он был свято уверен, что семьи у него больше нет. ‒ Шесть сотен, ‒ задумчиво протянул Завулон, ‒ Всё ещё не ровесники. ‒ В чужом мире, Завулон, год за три, ‒ ухмыльнулся в свою невозможную бороду Городецкий. Завулон расхохотался. ‒ Всё равно не ровесники, ‒ отсмеявшись, заметил он и добавил: ‒ Ну и вид у тебя, Городецкий, курам на смех! Антон посмотрел на него с благодарностью. Весь его вид словно говорил: «Спасибо тебе, я так давно не смеялся». Тёмному стало не по себе. Наконец, Городецкий остановился и нырнул в узкую расселину между двумя крупными валунами. Завулон последовал за ним. Узкий проход, поросший изнутри мхом и лишайником, вёл на ровную площадку, со всех сторон окружённую высокими каменными стенами. Прямо посреди площадки стояло полусгнившее деревянное строение с покосившейся крышей. На её вершине горделиво возвышалось крупное птичье гнездо. При виде людей птицы, похожие сразу на грифов и жар-птиц из русских сказок, всполошились, одна из них намерилась защищать гнездо. Завулон привычно потянулся к силе, но та вновь не откликнулась. Тёмный попятился. Городецкий, однако, не выказывал ни малейших признаков беспокойства. Он приблизился к дому, который был как раз с него ростом, и оказался на одном уровне с усевшейся на стреху птицей. Вдруг Антон крикнул. Голос его заставил Завулона вздрогнуть ‒ это был крик хищной птицы, неизвестно как воспроизведенный горлом Городецкого. Птица потупилась. Антон протянул руку и пригладил топорщившиеся перья. ‒ Прошу¸ Завулон, ‒ церемонно произнёс он, толкая сколоченную из гнилых досок дверь и, не дожидаясь гостя, первым скользнул в полумрак собственного жилища. Завулону не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Он опасливо покосился на птицу, чей клюв, во всей видимости, с легкостью мог проломить череп взрослого человека, и вошёл в дом. Жилище Городецкого было наполовину углублено в землю, а потому до потолка всё же оставалось некоторое расстояние, и Завулон не цеплял головой крышу, как опасался ранее. Окна были заколочены, а потому единственным источником света оказалась зажженная Антоном лучина. В этом смутном свете Завулон сумел различить многочисленные шкуры самых разных существ, травы, развешенные сушиться прямо на стенах, давно сгнившую кучу соломы, некогда служившую хозяину дома постелью, сколоченную из цельного дерева лаву и огромный, гладко отполированный валун, приспособленный Городецким под стол, вокруг которого и строилось жилище. Под потолком располагалось нечто, заставившее Завулона восхищённо хихикнуть: к балкам, удерживавшим крышу, крепились крупные ветвистые рога, в отличие от оленьих, кроваво-красные, к которым были примотаны корявые свечи. Воистину, люстра, достойная царских палат. ‒ Нравится? ‒ со скрытой гордостью спросил Городецкий, ‒ Я давно тут не был и, честно говоря, удивлён, что всё это не сгнило и не было разграблено. ‒ А что, есть кому грабить? ‒ вскользь поинтересовался Завулон. Антон пожал плечами. ‒ Всегда найдётся кому. Допустим, здешним иным это незачем, а вот люди и эти чудесные монстры, которых по недоразумению именуют животными… Объясняясь с Завулоном, Антон сгреб остатки соломы, накрыл их одной из шкур, достав откуда-то тряпку, начисто протёр стол. Затем он вытащил из заплечной сумки хитроумное устройство для высечения искры и зажёг несколько свечей на своей рогатой люстре. В доме сразу стало как-то уютнее. ‒ Снимай плащ и садись, ‒ Антон указал на укрытую шкурой постель, ‒ Надо взглянуть на твои раны. Зверюга, которую ты раздразнил, не ядовита, но вполне может статься, что под ногтями у неё была куча грязи. Тёмный сел. Антон мягко положил руку на здоровое плечо, разворачивая Завулона так, чтобы как можно больше света падало на кровавые борозды ран. Удовлетворившись осмотром, он поднялся на ноги, отошёл к столу и принялся деловито разбирать травяные настои, которыми была заставлена дальняя часть отполированного валуна. Завулон смотрел на Городецкого и не узнавал его. Изменилось всё: от походки до манеры поворачивать голову. В глазах вместо привычной настороженности светилась спокойная уверенность. Антон никогда бы не выдал себя, но Завулон был уверен, Городецкий рад его обществу. Хотя, возможно, он был бы рад любому, прибывшему из дома, хоть светлому, хоть тёмному. Даже инквизитору. Антон тем временем пропитал кусок ткани ароматной настойкой и вернулся к застывшему на постели Завулону. ‒ Эй, я промою рану. Слышишь меня? Не дождавшись ответа, Городецкий провёл шершавой тряпкой прямо по одной из царапин. Завулон взвыл. Антон лукаво прищурился и провёл ещё раз, на этот раз отжимая тряпицу с настойкой прямо в открытую рану. Эффект последовал незамедлительный ‒ тёмный заорал благим матом. А потом успокоился и только тихонько шипел в ответ на негуманные действия Городецкого. Когда пытка лечением закончилась, и Антон туго затянул повязку, Завулон облегчённо откинулся на шкуру. Городецкий упал рядом, благо, места было предостаточно. ‒ Почему магия меня не слушалась? ‒ борясь с желанием уснуть, спросил Завулон. ‒ Потому, что здесь нет сумрака. Даже если попробуешь, просто не сможешь в него войти. И черпать силы неоткуда. Из упрямства Завулон напрягся и попытался запустить в Антона хотя бы простеньким бреющим заклинанием. Тот покачал головой: ‒ Ничего не выйдет. А, впрочем… попробуй принять сумеречную форму. Завулон честно попробовал. Потом ещё раз и ещё. ‒ Ничего, ‒ убито произнёс он, ‒ Кажется, здесь мы самые обыкновенные люди. ‒ Не забывай, мне шестьсот сорок лет, ‒ фыркнул Городецкий, ‒ Будь я человеком, ты не застал бы здесь и моих костей – некоторые местные жители считают их очень питательными. У Завулона слегка отлегло от сердца. ‒ Ты что-то говорил о еде, Антош. ‒ С этим придётся подождать до завтра, ‒ не обращая внимания на фамильярность, покачал головой Антон, ‒ Всё, что было, растащили наши пернатые квартиранты. ‒ А они вкусные? Вот бы сейчас мяса, ‒ мечтательно протянул Завулон, ‒ Давай, Городецкий, спаси нас от голодной смерти, они ведь тебя подпускают. Антон посмотрел на него испепеляюще. ‒ Этим птицам по три сотни лет. Нашёл их ещё птенцами. Если подумать, я знаком с ними куда дольше, чем с тобой, Завулон. Тёмный примирительно вскинул руки. ‒ Я не настаиваю, Антон. ‒ Вот и славно, ‒ слабо откликнулся Городецкий, ‒ Спи. Утром я обещаю тебе плотный завтрак. Завулон успел только подумать, что, судя по голосу, Городецкий и сам вот-вот вырубится, и тут же провалился в глубокий сон без сновидений. Только раз на периферии сознания мелькнул образ – тяжёлые ладони легли на плечи, переворачивая на спину, и бережно укутали его плащом. Завулон попытался проснуться, чтобы проверить, не почудилось ли ему, но у него ничего не вышло. Сон не желал выпускать тёмного из своих лап, и вскоре тот сдался. Очень уж привлекательной была чернильная темнота закрытых век. Утро для Завулона началось с запаха жареной рыбы и клёкота птичьего семейства на крыше. Он сел на постели, ожидаемо не обнаружив рядом Городецкого, и тяжёлый плащ, которым он оказался укрыт, соскользнул на землю. Завулон глупо улыбнулся и поднял плащ с пола. Значит, не приснилось. Он аккуратно повёл плечом, в ответ по руке прокатилась волна притуплённой боли. Совсем неплохо. Завулон поднялся, отыскал на лаве брошенную рубашку Городецкого и самовольно в неё облачился. Вряд ли светлый будет против. В окружённом каменным забором внутреннем дворике развернулось настоящее цирковое шоу. Завулон даже обмер на мгновение. Выволоченная из дома плетёная корзина была доверху набита ещё бьющейся рыбёшкой. Городецкий развёл костер и жарил рыбу, подцепив сразу полдюжины на железный прут. Однако запахи взволновали птиц, которых, как теперь разглядел Завулон, было трое: двое взрослых и один птенец. Причём последний был размером с небольшую сову. И добросердечный Антон швырял этим жар-грифам сырую рыбу, которую те ловили, раздирали и проглатывали прямо на лету, издавая при этом самые плотоядные звуки. Городецкий откровенно веселился. ‒ Доброе утро, тёмный, ‒ доброжелательно усмехнулся он. ‒ Надо же, вспомнил, что я тёмный, ‒ фыркнул Завулон, не отрывая голодного взгляда от рыбы. ‒ Сырую не дам! ‒ тут же взбунтовался Антон, ‒ Будь так добр подождать, пока я закончу. Ещё не хватало этот зверинец объедать ‒ они тебе этого не простят. ‒ Очень надо, ‒ буркнул Завулон и свернул за угол дома ‒ естественные потребности давали о себе знать. ‒ Вода в бочке за домом, ‒ крикнул вдогонку Городецкий, ‒ Умоешься, и мне немного принеси. Завулон не стал заморачиваться и окатил принесённой водой Городецкого с ног до головы. Просто так, из вредности. Светлый в отместку запустил в него ещё живой рыбой. Рыба полёта не оценила и хлестнула Завулона хвостом по лицу. Тот нехорошо прищурился и отправил рыбину по обратному адресу. Но Антон был готов и легко поймал её одной рукой, тут же, впрочем, перебросив птичьему семейству. Те радостно заклекотали, раздирая добычу. ‒ Ну вот, теперь сохнуть чёрт знает сколько, ‒ притворно огорчился Городецкий, ‒ Прогоню я тебя, Завулон, никакой пользы в хозяйстве ‒ один вред. Завулон скорчил злую рожу. ‒ И ещё шестьсот лет в одиночестве куковать будешь? Антон притих. Завулон уже пожалел о сказанном, как тот поднялся, затоптал огонь и исчез в доме. ‒ Антон? ‒ жалобно позвал Завулон. Он вовсе не беспокоился о душевном состоянии светлого, но если тот и вправду его бросит… Городецкий вернулся быстро, неся в руках какое-то холодное оружие. Завулон с опаской поднялся ему навстречу. Антон протянул ему остро заточенную железку. ‒ Вот, ‒ ухмыльнулся он, ‒ Брей. Думаешь, я не видел, как ты на меня пялишься? Завулон понимающе хмыкнул, повертел в руках опасную бритву. С сомнением посмотрел на Городецкого. ‒ Я же тебя всего изрежу. ‒ Ничего, ‒ язвительно отозвался Антон, ‒ Перережешь мне глотку ‒ поживёшь тут шестьсот лет в одиночестве. И Завулон молча приступил к делу. ‒ Ты же говорил, борода для маскировки, ‒ напомнил светлому Завулон, аккуратно смачивая бритву и проводя ей по шее Городецкого, как раз там, где ровно и размеренно билась крупная жилка. ‒ Я пошутил, ‒ хихикнул Антон, и Завулон почувствовал, как вибрирует под его пальцами горло светлого, ‒ Но с брадобрейством тут действительно полный швах. Тёмный стряхнул с края лезвия налипшие волоски и провёл ею по подбородку Антона, одним краешком зацепив губы. Городецкий и бровью не повёл. Завулон аккуратно выбрил сначала одну щёку, потом другую, обойдясь всего двумя порезами на левой. Критически осмотрел свою работу. Цветущего виду Городецкому бритьё не принесло, однозначно. Самодельная бритва не была достаточно тонкой и острой, а потому волоски срезала не под корень, и Антон оказался обладателем землистого цвета впалых щёк. Но его это, кажется, не особенно волновало. Осмотрев своё отражение в бочке с водой, Городецкий довольно улыбнулся. ‒ Спасибо, Завулон. Сам бы я справился хуже. Тёмный против воли улыбнулся в ответ. Городецкий определённо плохо на него влиял. ‒ Мы заберём часть шкур и продадим их в городе, ‒ следующим вечером сообщил Завулону Городецкий, ‒ Тогда можно будет купить тебе одежду по размеру и что-нибудь из оружия. Завулон вспомнил, как выглядела на нём одежда заведомо более высокого и широкоплечего светлого, и мысленно согласился. В рубашке Городецкого он походил на сироту предбальзаковского возраста. Или, если верить эпитетам самого Городецкого, на взъерошенного воробья. Однако, сомневаясь в литературной мощи Антона, тёмный не слишком доверял меткости его сравнений. ‒ Так здесь есть города? ‒ Завулон вернулся к более важным известиям, ‒ Люди, иные? ‒ Ну, почти города, ‒ замялся Антон, ‒ Это больше похоже на средневековые крепости, только посреди леса и вместо толстых каменных стен деревянный частокол. Люди здесь вынуждены выживать, ежедневно ожидая удара от местной живности и местных иных. ‒ Так они всё-таки есть, ‒ удовлетворённо произнёс Завулон. ‒ Здесь свои иные. Все до единого тёмные, все безумны и походят скорее на лесных духов, чем на людей. Уж не знаю, этот ли мир их породил или они, так же как и мы пришли сюда извне. ‒ Все тёмные, ‒ задумался Завулон и проницательно добавил: ‒ Тогда они должны чуять тебя. Ты для них чужак. ‒ Так оно и есть, ‒ не стал спорить Антон, ‒ Потому я нигде особо не задерживаюсь. Для местных людей я бродяга и редкий кретин, потому что рискую забираться в глубь леса и, напротив, далеко ухожу от него. Завулон задумчиво вертел в руках кривой охотничий нож Городецкого. ‒ А что потом? ‒ вдруг спросил он, ‒ Будем просто жить здесь, как скучная давно женатая пара? Мы должны найти способ выбраться, Антон. ‒ Ты думаешь, я не искал? ‒ взорвался светлый, ‒ Думаешь, я тут прохлаждался столько лет? Завулон, я обошёл эти земли кругом не раз и не перестану этого делать никогда! Я ищу, я пытаюсь из раза в раз, и, чтоб ты знал, тебе чертовски повезло, что я оказался рядом! ‒ Я рад, что ты не сдаешься, Антош, ‒ тихо произнёс Завулон. Антон успокоился. ‒ Выдвигаемся завтра, ещё до рассвета. До города несколько дней пути по ту сторону каменной долины. А пробираться по ней – не самая простая задача. ‒ Как скажешь, Антон. Я вполне доверяю тебе в этом вопросе. Завулон устроился на шкуре и приглашающе похлопал по мягкой шерсти рядом с собой. Антон отрицательно покачал головой. ‒ Мне нужно подумать, Завулон. Я приду позже. Темный равнодушно кивнул и почти сразу провалился в сон. Пока он спал, ему казалось, что он различает голоса и слабое голубоватое свечение прямо перед своим лицом. Но, как бы то ни было, проснуться было выше его сил. Поляна в отсветах мутного предрассветного неба казалась вытесанной из теней. Завулон, ступивший на неё из густых зарослей вместе с Антоном, нерешительно замер. Слегка фосфорицируя в темноте, от одного края поляны в другой вышагивала фигура красивой обнажённой девушки, обвешанной чёрными лентами, хрупкими даже на вид, более всего напоминавшими лоскуты пепла, какие остаются после сожжённой бумаги. Чёрные волосы девушки были заплетены в аккуратную косу, а в руках она мяла кусочек красной глины и толстую цыганскую иголку. Причем, мяла, в самом прямом смысле этого слова, оба предмета. Игла под её пальцами скручивалась в колечко, извивалась змейкой и вновь выпрямлялась с такой лёгкостью, будто это была не иголка вовсе, а какая-нибудь тонкая проволока. Внезапно девушка остановилась. Завулон не отрывал от неё настороженного взгляда. ‒ Такие, как она, не опасны, ‒ прошептал Городецкий ему прямо в ухо, ‒ Она иная, такая же блаженная, как и все. Вот только очень слабая, а значит не агрессивная. Не бойся её. Девушка тем временем, раскачиваясь, подошла прямо к Завулону и со странной улыбкой протянула ему своё рукоделие – воткнутую в кусочек глины и завязанную на одном конце в узел иглу. Надо же, чувствует в нём темного! Завулон машинально протянул руку, но, когда рука девушки-иной уже почти коснулась его ладони, Городецкий изо всех сил вдарил по их рукам, выбивая из рук тёмной глину и иголку, на что та зашипела, как гадюка, но не бросилась на осклабившегося Антона, а только посверлила его глазами и с грустной улыбкой отошла подбирать свои сокровища. ‒ Не бери у них ничего из рук, ‒ запоздало предупредил Городецкий, ‒ Только так они могут заполучить над тобой власть. ‒ Отчего сразу не сказал? ‒ лениво спросил Завулон, разглядывая собственные ладони. Теперь он и сам почти различал невидимую паутину, опутавшую руки. ‒ Думал, у тебя у самого ума хватит, ‒ недовольно откликнулся Антон, ‒ Не первый ведь год живёшь! Завулон покаянно сложил руки. Городецкий смилостивился. ‒ Ладно, пойдём скорее. Как бы ей чего в голову не взбрело. Они обошли часть каменного лабиринта лесом ‒ по словам Городецкого, это значительно сократило время их пути, а с восходом солнца вновь свернули в долину остроконечных пик. С каждым шагом воздух становился горячее и суше, что было по крайней мере странно, если вспомнить, что долина была со всех сторон окружена лесом. Городецкий на пару метров опережал тёмного, ловко ступая почти босыми ногами по острым камням. Завулон с опасением поглядывал на каменные верхушки. Вынужденный обходиться без магии, он справедливо опасался нападения местных тварей. Городецкого, кажется¸ такие мелочи не волновали. Поэтому, когда на того напали, Завулон не слишком удивился. Он вообще не успел среагировать, если честно. Откуда-то с высоты на Городецкого бросилась огромная мохнатая зверюга. Даже, если Антон успеет выхватить нож, эта тварь его раздавит, мелькнула мысль. Завулон коротко вскрикнул, выставляя вперёд руки. Он совсем позабыл о том, что не может использовать магию. И неожиданно от его рука потекла сила! Пресс сработал! Но это длилось всего несколько секунд, не достаточных даже для того, чтобы столкнуть животное с траектории. У Завулона внутри что-то оборвалось. Однако Антон вовсе не собирался так бездарно погибать. Неожиданно он вскинул руки и выставил Щит мага. Завулон широко раскрыв глаза наблюдал за тем, как напитанная силой преграда отшвыривает тварь прочь, прямо в его направлении, а сам Антон, заметив свою оплошность, панически бросает разрушающее материю проклятие. Мимо. Завулон бросается в сторону, пытаясь вновь вызвать пресс, но безуспешно. Антон кричит и со второй попытки проклятие достигает цели. Можно выдохнуть. Антон подлетел к Завулону и уже привычно вцепился тому в плечи. Тонки жилистые руки его подрагивали. ‒ Эй, светлый, ты чего? ‒ нервно посмеиваясь, спросил Завулон, ‒ Всё закончилось. ‒ Я не тревожился ни за кого уже очень давно, ‒ признался Антон, ещё крепче вдавливая пальцы в худые плечи Завулона. Завулон сжал его руку на своем плече. ‒ Ну же, Антон, всё уже хорошо. Лучше скажи, то что я видел, это ведь не случайный магический выброс? Ты уже давно возвратил магию, верно? ‒ Верно, ‒ Антон отвёл глаза, ‒ Здесь на это уходит очень много сил и энергии, а потому я предпочитаю грубую физическую силу. У тебя ведь тоже что-то получилось, я почувствовал. Так вот, если хочешь, чтобы часть былой силы вернулась хотя бы лет через сто, не расходуй силы по чём зря. А лучше вообще не пользуйся магией, хорошо? ‒ Я попробую, ‒ хмыкнул Завулон, ‒ Но ничего обещать не могу. Антон подошёл к одному из привратников, одетых, в отличие от Городецкого, не в уродливый балахон из кожи какой-то местной зверюги, а в легкие тканые одежды серого оттенка. Через плечо у него была перекинута холщовая сумка, а ноги без башмаков были обмотаны узкими полосами некрашеного сукна, точь-в-точь, как у Антона. Городецкий кивнул привратнику, как давнему знакомому, и заговорил с ним на местном наречии, напомнившем Завулону сразу все звуки, которые могли издавать птицы на их далёкой родине. В речи Антона ему чудился и посвист иволги, и гортанные выкрики ворона, и соколиный клёкот, и звонкое чириканье синицы. Странный язык. Антон казался увлечённым беседой. Тёмный с рассеянной улыбкой наблюдал за ним. Все эти дни Завулон тихо радовался тому, что сила возвращается. Он старался не расходовать её понапрасну, но ничего не мог с собой поделать, то и дело опережая Антона с его устройством для высечения искры. Завулон просто щёлкал пальцами, и костёр уже весело трещал поленьями, ластился, пытаясь лизнуть рыжим языком подол плаща своего создателя. Городецкий на это только хмыкал. И вот теперь, когда Антон казался таким расслабленным, увлёкшимся переговорами на неведомом птичьем языке, Завулон просто не мог сдержаться. Ему еще с того самого мгновения, как он узнал, сколько на самом деле Городецкий провёл здесь совершенно один, до одури хотелось знать, что случилось со светлым, как ему удалось выжить, да ещё и приспособиться к этому сумасшедшему миру. Ради этого и растратить силы было не жалко. Завулон прищурился, мысленно коснулся затылка Городецкого, не сдержавшись, провёл по волосам, и змеёй скользнул в чужую память. И перед глазами замелькал цветной водоворот воспоминаний. Он лежит в траве ничком и тяжело дышит. Антон старается не смотреть на свои ноги ‒ знает, что те превратились в кровавое месиво. Тварь, которой он раскроил череп старой корягой, умирает, поскуливая, в двух шагах. Если остаться здесь, падальщики сбегутся на запах крови. И он ползёт. Цепляясь руками за корни, которых в этой чаще в изобилии, стараясь не кричать и не стонать всякий раз, как волочащиеся по земле бесполезным грузом ноги особенно больно ударяются о какой-нибудь камень или корешок. Где-то позади уже воет, наткнувшись на труп, первый сборщик падали. Он сзывает всю свору. И Антон, кусая губы, помогает себе ногами, с неподдельным удивлением обнаруживает, что наполовину обглоданные конечности слушаются. Не сдержавшись, он оборачивается, и Завулон ‒ безмолвный свидетель ‒ отшатывается в ужасе. Некогда сильные, красивые ноги Городецкого похожи на куски свинины в мясной лавке. Клочьями висит плоть, а от самой поляны, где сошлись монстр и Городецкий, тянется кровавый след. У Антона и вместе с ним у Завулона холодеет в груди. Городецкий простирает руку, безуспешное пытается сложить самое простое заклинание. Он бьётся, тщетно пытаясь нащупать хоть десятую, хоть сотую часть той силы, что была у него раньше. Наконец, Антон сдаётся, и ослабевшая от кровопотери рука безвольно падает на отсыревшую землю. И тогда он совершает что-то невероятное. Городецкий стаскивает с себя джинсовку, разрывает рубашку и, давясь всхлипами, обматывает ноги. В горле у него клокочет – дышит Антон прерывисто и очень глубоко. Повязка мгновенно пропитывается кровью, но, уж наверное, следа на земле теперь не останется. Антону хватает ткани до самых колен, однако рваный след от когтей убитой твари кое-где доходит до самых бёдер. Одной только силой воли Антон поднимается на ноги и принуждает себя сделать шаг. Городецкий бредёт, цепляясь за деревья, спотыкаясь о корни и тихонько вздрагивая каждый раз, когда взгляд его падает вниз. Пройдя пару десятков метров он неизменно падает да так и остаётся лежать какое-то время, отчаянно сражаясь с небытием. Завулон просто смотрит и не понимает, как Городецкий до сих пор не вырубился. Но сознание всё чаще норовит ускользнуть. Происходящее будто затягивает туманом, и Завулон понимает ‒ это не выдерживает психика Городецкого, это у него плывёт в глазах. Наконец, чаща расступается, и Антон оказывается на небольшой поляне, залитой светом. Откуда свет? Городецкий задирает голову, земля при этом начинает неистово кружиться, но ничего. Ведь то, что он видит, заставляет его забыть о всякой боли. Лицо Антона выглядит умиротворенным и расслабленным. Завулон тоже поднимает глаза на небо, но ничего не успевает увидеть. Что-то тяжёлое ударяет в грудь, и его выталкивает в реальность. Антон стоял прямо перед ним и тяжело дышал. Его губы дрожали от гнева. ‒ Мне казалось, что я начал доверять тебе, ‒ прошипел он. ‒ Я тёмный, ‒ усмехнулся Завулон, но Городецкий только бросил на него презрительный взгляд и зашагал прочь, в сторону леса. Завулон растерянно смотрел ему вслед. Привратник хлопнул его по плечу и что-то утешительно ухнул. Ну просто Гесерова Ольга. Завулон тяжело вздохнул и поплёлся за Городецким. Догонять и, так уж и быть, извиняться. Антон не разговаривал с ним до самой темноты. Они шли по кромке леса, не решаясь ни выйти на открытое пространство, ни углубиться в чащу. Из-за выходки Завулона и бурной реакции Антона они удалились от города, и возвращаться не было смысла. Но Городецкого это, кажется, не слишком беспокоило. Он уверенно ступал между корней своими здоровыми ногами, обутыми в тканевые сандалии ‒ то есть попросту обмотанными плотной тканью. И как Завулон не присматривался, он не мог приметить ни единого шрама ‒ балахон на теле Антона начинался ровно там, где заканчивалась ткань импровизированной обуви. Завулон театрально вздыхал. Ему было совсем нетрудно идти, но за то, что светлый его игнорировал, он считал своим долгом высказать Антону всю мировую скорбь. Неожиданно Городецкий остановился. Свернув с тропы, он сорвал с ближайшего дерева ярко-оранжевый плод, похожий на томат, только больше и тяжелее, обхватил его обеими руками и, вдавив большие пальцы в сердцевину, разломил фрукт на две части и принялся с видимым удовольствием выедать середину. Завулон хмыкнул, тоже сорвал оранжевое нечто и уже собрался было надкусить, как его настиг резкий насмешливый комментарий Городецкого: ‒ Съешь что-нибудь кроме мякоти, и неделя коматоза тебе обеспечена. Будешь лежать под кустиком, ходить под себя и смотреть радужные сны, а когда проснёшься облёванным и обезвоженным, то сил доползти до ближайшего ручья у тебя не останется, я уже не говорю о том, чтобы охотиться. Если вообще проснёшься. Завулон недоверчиво повертел фрукт в руках, а затем махнул рукой и последовал примеру Городецкого. Выев оказавшуюся сочной и чуть солоноватой мякоть, он ехидно заметил: ‒ Знаешь, Антон, твое предостережение прозвучало так, будто ты сам через это прошёл. Городецкий пожал плечами. ‒ За первые семьдесят лет я перепробовал здесь столько всего, что среди моих впечатлений встречаются и куда более впечатляющие. Можешь смеяться, Завулон, но у меня были приключения и повеселее отравления алкалоидами. ‒ Не сердись, светлый, ‒ попросил Завулон. ‒ Я не сержусь, ‒ Антон упрямо мотнул головой, ‒ Просто ты отморозок безо всяких моральных ограничений, и мне не стоило об этом забывать. ‒ Не надо так говорить, ‒ неожиданно для себя попросил Завулон. ‒ Ладно, не буду, ‒ легко согласился светлый. А Завулон подумал, что теперь мнение о себе изменить будет ох как непросто. ‒ Куда мы идём, Городецкий? ‒ устало поинтересовался Завулон через почти семь часов непрерывной ходьбы. Они шли уже не первый день, в день преодолевая значительные расстояния, но лес никак не заканчивался, а там, где он редел, взору путников открывалась настоящая каменная пустыня. Городецкий упорно вёл их по кромке леса, не углубляясь в него, но и не выходя на открытое пространство. К счастью, за все эти дни на них никто не нападал. ‒ Мы свернём в другое поселение, а потом отправимся через пустошь. Если не будет задержек… В общем, сам увидишь. В очередное поселение людей они вошли без особых проблем. Городецкий объяснился с привратниками на этом странном птичьем языке, и их впустили. Тяжелые бревенчатые ворота отворились, и они проскользнули внутрь. Антон указал Завулону на поваленное вдоль стены дерево. ‒ Лучше будет, если ты подождешь здесь. Местные торговцы не жалуют чужаков. Завулон кивнул. Он почти привык к отстраненности Городецкого, и всё же это немного задевало. С того дня, когда Завулон совершил роковую ошибку в отношениях с Антоном ‒ вторгся в его личное пространство, чтобы бесцеремонно вызнать самое сокровенное, светлый относился к нему в лучшем случае прохладно, впрочем, без опаски поворачиваясь к нему спиной. Завулон вздохнул. Не смотря ни на что, Антон был привязан к нему, тёмный не мог не понимать. И эта отстранённость в сочетании с заботой и беспокойством светлого за его жизнь, несколько…сбивали с толку. Неожиданно одиночество Завулона оказалось нарушено. Он скосил глаза и увидел, что со стороны уже почти зажившего плеча к нему приближалась совсем молоденькая чумазая девчонка. Голова её была обмотана грязно-жёлтой тряпицей на мусульманский манер, виднелись только блестящие бусины чёрных глаз. Завулон резко развернулся и ухватил её за узкое запястье. Девчонка не только не вскрикнула, но посмотрела на Завулона спокойным, рассудительным взглядом и, перехватив его руку, подвела её к собственному лицу. Уловив желание девушки, Завулон провёл ладонью по её лицу и единым движением сдёрнул жёлтую тряпку. Лицо у девушки оказалось премилым. Оливковая кожа удивительно оттеняла непроглядную черноту глаз. Но кое-что было в ней неестественным: коротко, по-мальчишески остриженные волосы девушки были совершенно седыми. Не сдержавшись, Завулон растрепал короткий ёжик белоснежных волос. Девушка под его руками задрожала, но не сдвинулась с места. А потом, на что-то решившись, она подалась вперёд, теперь её лицо и лицо Завулона разделяли какие-то сантиметры. ‒ Что за чёрт? ‒ раздалось из-за спины. Девушка отшатнулась, Завулон с ухмылкой повернулся к Городецкому, который, увидев перепуганное лицо девушки, смягчился и что-то тихонько втолковывал ей, кудахча, как курица-наседка. А потом, спровадив девушку, набросился на Завулона. ‒ Ты рехнулся?! А если бы она…ты… Тирада Городецкого сошла на нет, так и не начавшись, потому что Завулон просто и открыто смеялся ему в лицо. В поведении Антона он безошибочно разглядел…ревность? ‒ Она бы меня поцеловала, и что дальше? Антон махнул рукой. Он выглядел очень смущённым. ‒ Ты невозможен, ‒ только и сказал он, ‒ Ты ведь её совсем не знаешь! И она совсем ребёнок. ‒ Я же не говорю, что собирался ей это позволить, ‒ невозмутимо возразил Завулон. ‒ Невозможен, ‒ тихо пробормотал Антон, возводя руки к небу, и уже вслух добавил: ‒ Мы должны выйти на пустошь до наступления ночи. Сегодня особенный день, и я не хочу пропустить хоть мгновение из-за того, что вынужден иметь с тобой дело. Теперь настала очередь Завулона закатывать глаза. ‒ Веди, Городецкий, ‒ вздохнул он. К наступлению ночи они действительно выбрались из леса и уже достаточно долго шагали по засыпанной гравием пустоши. Слева гребни скал начинались на уровне человеческого роста и с каждым шагом становились всё выше и выше. Когда небо совсем почернело, Городецкий остановился и первым взобрался на один из валунов. ‒ Здесь нет луны, ‒ с улыбкой сказал Антон и загадочно добавил: ‒ Зато есть кое-что получше. Сюда. Он протянул Завулону руку, помогая взобраться на вершину. Скала, на которую они взобрались несколько минут спустя, сверху оказалась плоской, как огромный обеденный стол, и поросшей высокой, доходившей Завулону до самого бедра травой. Городецкий сделал приглашающий жест и первым рухнул в траву, раскинув руки в разные стороны. Завулон осторожно опустился рядом. ‒ Смотри во все глаза, ‒ посоветовал Городецкий. Завулон послушно поднял глаза к небу. И обмер. Огромный, куда больше луны, шар наполнял небеса холодным синим светом. А за ним будто бы в дымке сиял ещё один спутник, чуть меньше и чуть дальше, он был отчасти перекрыт первым, а оттого находился в состоянии частичного затмения. Вместе они выглядели…поражающе. У Завулона перехватило дыхание. ‒ Я так и не привык, ‒ благоговейно прошептал Антон, ‒ За шесть сотен лет я не привык к этому, Завулон. Они лежали, раскинув руки и почти соприкасаясь головами: несколько длинных прядок Антоновых волос упало Завулону на лоб. ‒ У них сегодня лайолейн, ‒ шёпотом продолжил Антон, ‒ То, что у нас назвали бы одновременно полнолунием и затмением. Обычно спутники находятся в разных частях небосвода, да и полную их форму увидишь нечасто. Лайолейн переводится как «брачная ночь», по крайней мере, форму того же слова местные используют для её обозначения. Считается, что здешние луны женятся каждый новый лайолейн. Это явление повторяется крайне редко. К примеру, я наблюдаю его в шестнадцатый раз. Завулон с печальной улыбкой слушал объяснения Городецкого. Ему захотелось коснуться длинных русых прядей, и он не стал сдерживать порыв ‒ приподнял руку и вплёл пальцы в шевелюру Городецкого. Тот вздрогнул и умолк. Завулон пропустил прядь между пальцев. Возможно ли, что к этому человеку никто не прикасался уже много сотен лет? Антон прикрыл глаза. Возможно ли, что эти мимолётное прикосновение он оценил выше лайолейна? Смешно и так просто привязаться к первому, кто разделил твою участь, если до этого ты был обречён на много сотен лет одиночества. Завулон это прекрасно понимал. И всё же не собирался убирать руку. Какая разница, при каких обстоятельствах это случилось, если теперь чувства Городецкого принадлежали ему? Завулон приподнялся на локте и оказался лицом к лицу с лежащим с закрытыми глазами светлым. Тихонько дунул. Антон приоткрыл веки. ‒ Ты сошёл с ума? ‒ сходу прошептал он. ‒ Да, ‒ радостно подтвердил Завулон и коснулся губ Городецкого сухим поцелуем, ‒ Совершенно свихнулся. ‒ Тогда ладно, ‒ пробормотал Антон и углубил поцелуй. Его рука легла на шею Завулона. ‒ Если мы продолжим, ‒ ехидно выдохнул он на ухо тёмному, ‒ По законам лайолейна это будет считаться браком. ‒ А по законам Земли ‒ адюльтером, ‒ не сдержался Завулон, о чём тут же пожалел. Городецкий отстранился и резко сел. Завулон ощутил щемящую пустоту в груди. Рука, ещё хранящая тепло волос Антона, противно заныла, словно он застудил кости. ‒ Антон? ‒ нерешительно позвал он. Городецкий посмотрел на него с бесконечной грустью. ‒ Спи, Завулон, ‒ как-то безнадёжно попросил он, ‒ Завтра нас ждёт долгий путь. И Завулон послушно откинулся на траву. В глаза ему безжалостно светил нежный и жестокий свет лайолейна. Утром они не говорили о случившемся. Антон провёл большую часть ночи, наблюдая за лайолейном в одиночестве, а с рассветом растолкал Завулона и, пряча глаза, предложил продолжить путь. ‒ Куда? ‒ зевая, спросил Завулон, ‒ Ну куда мы пойдём? Городецкий пожал плечами. ‒ Я просто иду вперёд. Сначала трудно заставить себя начать, а потом требуется прилагать нечеловеческие усилия, чтобы остановиться. Я не могу оставаться на месте, Завулон. Тёмный потянулся было, чтобы коснуться Антона, но, встретившись с ним взглядом, только махнул рукой. ‒ Пойдём, Городецкий, пойдём. Тёмный иной появился перед ними неожиданно, как раз тогда, когда тучи до конца затянули небо, и последний луч света утонул в их грязно-серой перине. Он не имел стабильной формы, постоянно меняясь: вот он старик с узловатым лицом, вот молодая, с белоснежной мордой волчица, вот корова с тяжёлым отвислым выменем, вот человек, точная копия Завулона, вот поросший тиной зеленоватый кадавр… Одно оставалось неизменным ‒ у него была аура, которую было видно в реальном мире, аура высшего иного, отчётливо полыхавшая агрессией. Завулон напрягся, собирая силы. Но их было катастрофически мало. Городецкий оттеснил его за спину и сложил руки, готовясь выставить Щит мага. ‒ Не вздумать геройствовать, Антон, ‒ прошипел ему на ухо Завулон, ‒ Он высший, а ты не можешь использовать магию в полную силу! Антон кивнул, не отрывая глаз от ощерившегося иного. В следующее мгновение последний ринулся вперёд. Антон пальнул в него Белым мечом, но враг легко погасил заклинание о щит и вот уже сам был отброшен щитом Городецкого. Создание, менее всего сейчас напоминавшее человека, взревело и подняло вокруг противников столб пламени. Завулон заслонил лицо рукой, он отчётливо почувствовал, как ему даже сквозь щит опалило брови. Городецкому, который всё время атаки удерживал Щит мага, обожгло руку. Кожа на ней вспузырилась. Он зашипел¸ но не опустил щит. Вместо этого Антон бросил Поцелуй ехидны, но иному удалось каким-то образом отклонить проклятие, и дождь из кислоты пролился прямо на Щит Мага. Под последней каплей едкой жидкости он дрогнул и растаял. А секунду спустя Антон и неизвестный иной уже сплелись в смертельном объятии. Воздух вокруг них полыхал от силы, и у Завулона от непривычки закружилась голова. Он попытался приблизиться, но клубок энергии просто не позволил лишенному силы иному приблизиться. Завулон был готов кусать локти от досады. Городецкий рисковал жизнью, а сам он не имел ни малейшего шанса вмешаться. Внезапно полыхнуло яркое пламя, и противники разлетелись в разные стороны. Городецкий приземлился на гравий и с трудом приподнялся на руках. Незнакомый высший, похоже, не слишком пострадал: у него было рассечено плечо, а от одного виска к другому прямо по переносице тянулась глубокая царапина. Сам Антон выглядел так, будто у него были переломаны все рёбра. А противник решил сменить тактику. Облик обвешанного ритуальным пирсингом подростка сменился обликом Светланы Городецкой. Завулон против воли отшатнулся, а сам Антон замер, алчно пожирая глазами лицо супруги. И тут она заговорила. ‒ Ненавижу тебя, Городецкий, ненавижу! ‒ голос звучал гулко и громогласно, рассеченное морщинами лицо выражало крайнюю степень ненависти и отчаянья, ‒ Из-за тебя я отдала все свои силы, я старею, я умираю, и во всём виноват один ты! Ты сломал мою жизнь, ты бросил меня умирать! Я убью тебя Антон, слышишь! Особенно сильное проклятие сорвалось с кончиков пальцев Светланы и ударило Городецкого в грудь. Он даже не пытался защититься. Антон упал, так и не поднявшись, а Завулон, наконец, очнулся и закричал, тщетно пытаясь приблизиться к месту битвы: ‒ Это не Света, Антон! Очнись, она тёмная! Окровавленная рука Городецкого сжалась в кулак и «Светлана» вдруг пошатнулась. Лицо её залила смертельная бледность. Антон с трудом поднялся на колени и дёрнул руку к себе. Лицо иного пошло волнами, пытаясь измениться, но Городецкий крепче сжал руку, и враг обессилено задрожал. ‒ Никогда больше не пытайся играть с моими чувствами, ‒ выделяя каждое слово паузами произнёс Городецкий и ударил Тройным лезвием. Полубезумный иной взвыл, из груди его фонтаном била темная бурлящая кровь. Антон слабо выдохнул и без сил упал на залитый его кровью гравий. Завулон, ощутив, что сопротивление силы пропало, бросился к нему и бережно устроил его голову у себя на коленях. ‒ Я не хотел тебе говорить, ‒ пробормотал Завулон, поглаживая его по волосам, ‒ Светлана отдала всю свою силу, пытаясь тебя вернуть. У неё, конечно, ничего не вышло, но она больше не иная. Просто человек. ‒ Я почувствовал, что он не лжёт, ‒ слабо прошелестел Антон, ‒ Зачем Света..? Завулон потянулся к силе и, ухватив её за загривок, накрыл Антона таким сильным заклинанием Авиценны, каким только смог. Городецкий благодарно сжал его ладони. Рассказывать ему о том, откуда Светлана узнала о ритуале, лишившем её силы, Завулон не собирался. Это было бы, по меньшей мере, глупо, а Всетемнейший не терпел глупости. Возможно, он не готов был признать это перед самим собой, но Городецкий стал ему очень важен, и перспектива лишиться его привязанности откровенно пугала Завулона. Они лежали в расселине между камней и ждали, пока Антон восстановится. От скуки Завулон заплёл волосы Городецкого в толстую косу. Тот спал тяжёлым сном и не возражал. ‒ Городецкий, какой же ты идиот, ‒ пробормотал Завулон, обновляя Авиценну на ребрах светлого. ‒ Полегче, Завулон, я всё слышу, ‒ хрипло отозвался Городецкий и попытался сесть. Тёмный насильно уложил его обратно. ‒ Лежи, Антон. ‒ Да погоди же ты, ‒ Городецкий попытался выпутаться из рук тёмного, но общая слабость не сослужила ему службу, ‒ Мне пришла в голову мысль. ‒ Какая? ‒ без особого интереса спросил Завулон. ‒ Которая не приходила шестьсот лет! Завулон, ты пытался когда-нибудь выйти из сумрака там, в реальности? ‒ Нет, конечно, ‒ фыркнул Завулон, ‒ Что за глупости, это же невозможно! ‒ Я и не отрицаю, ‒ терпеливо пояснил Антон, ‒ Просто никто никогда не пытался сбросить тень в реальности, потому что это невозможно. А что, если здесь мы не можем войти в сумрак по той же причине? Завулон рывком сел. ‒ Ты хочешь сказать, что мы не то делаем? И стоит попытаться не войти в тень, а выйти из неё?! ‒ Именно, ‒ радостно подтвердил Антон, довольный, что ему удалось донести свою мысль, ‒ Мы ведь даже не пытались! Я не пытался! За столько лет… ‒ Как бы невероятно это ни звучало, мы должны попробовать, ‒ вынес окончательный вердикт Завулон, ‒ Но… в сумраке ведь не могут жить люди! А они есть. Антон задумался. ‒ Возможно, это всего лишь заблуждение, ‒ наконец, сказал он, ‒ Ведь если я прав, то и слоёв у сумрака вовсе не семь, а гораздо больше, верно? И если наши учёные сошлись на том, что слои сумрака – несбывшиеся судьбы нашей старушки-Земли, то какого чёрта их должно быть всего лишь семь? Завулон улыбнулся. Кажется, благодаря очередной безумной идее Городецкого у них появилась надежда. Сам Антон тоже сиял, как начищенная лампочка. ‒ Если мы выберемся, Городецкий, клянусь, я… Антон приложил ладонь к его губам. ‒ Не клянись о том, о чём потом пожалеешь. ‒ Тёмные ни о чём не жалеют, ‒ задрал подбородок Завулон. ‒ Возможно, вам стоило бы… ‒ горько усмехнулся Антон и переплёл свои пальцы с пальцами тёмного. Завулон накрыл их обоих плащом Городецкого и тихо засмеялся. ‒ Ты веришь в происходящее, Антон? Мы с тобой, так глубоко в сумраке, что глубже уйти и невозможно, лежим в обнимку под твоим плащом и боимся, что всё это рухнет, стоит нам только вернуться домой. Лично я не верю. Но Антон уже спал. Завулона разбудило знакомое синеватое свечение. Ведь ему уже чудилось такое прежде… Оно сквозь веки, светило прямо в мозгу, освещая самые отдалённые его закоулки. ‒ И когда ты собирался рассказать ему о нас? ‒ донёсся до Завулона ироничный голос. ‒ О нас? ‒ переспросил Городецкий, ‒ Никаких нас нет! Ты бросил меня гнить здесь, ты сломал чёртову жизнь мне и Светлане! Ты…ты забросил сюда его! ‒ А что не так с ним? ‒ Ты говорил, что это только моё испытание, так? ‒ Так, ‒ подтвердил голос. ‒ Так какого хрена? Зачем ты подарил нам это? ‒ Ты забываешь, что я всего лишь Сумрак. Я не бог и не всесилен. Вы сами подарили себе то, что имеете. Твоё испытание заключается не в этом. И оно всё ещё впереди. ‒ А… Завулон? Его ведь это не касается. Тёмный буквально кожей почувствовал, как Тигр улыбается. ‒ Не задавай вопрос, Антон, если не готов услышать на него ответ. Это азбучная истина. И он растворился в воздухе. Свечение под веками Завулона пропало, и он открыл глаза. Городецкий сидел один, привалившись спиной к камням. Лицо он спрятал в ладонях, а плечи его непрерывно вздрагивали, не то от рыданий, не то от беззвучного смеха. ‒ Время решит за нас, ‒ тихо процитировал Завулон. Городецкий не ответил. Они стояли посреди пустоши, и оба чего-то ждали. Не то знака свыше, не то первого шага от стоящего рядом. Коса Антона растрепалась, и теперь из неё во все стороны топорщились волоски. Восход подсвечивал их, и Завулону казалось, будто волосы Городецкого превратились в жидкое золото. Сам он щурился на солнце и был почти уверен, что его зрачки сейчас отливают красным демоническим светом. Таковы тёмные. Их суть не изменить. Антон смотрел на солнце открыто, так, будто знал о своём праве, своей принадлежности к свету. Так, пожалуй, оно и было. Завулон стянул плащ Городецкого и бережно оставил его на камнях. Антон не выказал возражений ‒ хранить его дальше не было смысла. Они встретились взглядами и слабо кивнули друг другу. Городецкий первым протянул ладонь. ‒ Как дети малые, ‒ фыркнул Завулон, но предложенную руку всё же сдавил. Иные, светлый и тёмный, переплели пальцы и одновременно сбросили тень. Не внешнюю ‒ тень внутри себя. Чтобы уйти на глубинные слои, нужно найти тень внутри своей души. Чтобы вынырнуть, нужно сбросить со своей души все тени. Прочь шелуху теней. Они обнажались перед лицом сумрака. Они обнажались друг перед другом. Тем, кто привык жить в мире теней, нелегко выйти на свет. Но каждый чувствовал в своей руке ладонь другого. А потому тени, слой за слоем, слетали прочь. Неожиданно всё прекратилось. Они стояли внутри величественного палаца, в тени, между колонн, и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь пыльные витражи, окрашивались в синий, красный, зелёный и освещали прямоугольную площадку в самом центре. Там, облачённый во всё белое, стоял Тигр в облике Городецкого. В отличие от Антона, его волосы не были собраны и ниспадали на плечи и спину русыми волнами. Завулон против воли крепче сжал руку Городецкого. ‒ Твоё испытание, Антон! ‒ тихо и торжественно произнёс Тигр. Эхо приумножило его слова, раздробило на части и разбило о холодные стены палаца, ‒ Выйди из тени, и тебя ждут боль и мучения. Только так ты можешь окупить возвращение назад. Ладонь Городецкого медленно выскользнула из руки Завулона. Он рассеянно улыбнулся тёмному, серьёзно кивнул Тигру и приготовился сделать шаг. А Завулон стоял и смотрел. Потому, что тёмные не меняются. Потому, что им неведома любовь. Потому, что тёмные презирают жертвы. Завулон толкнул Антона в грудь, и он отлетел на несколько метров назад. ‒ Не в этот раз, светлый. Завулон шагнул на свет. И мир взорвался болью. В мутном мареве кровавых всполохов Завулон различал лишь тихие всхлипы Городецкого. Разлепив залитые красным веки, он увидел, что светлый подполз к самой кромке света и тихонько поскуливал, тщетно впиваясь ногтями в границу тени. Ведь светлые умеют ценить жертвы ‒ если Антон вмешается, все страдания Завулона будут напрасны. Они и так напрасны, хочет сказать он. Любые страдания бессмысленны и напрасны. Протяни руку, облегчи мою боль! Но Завулон молчит, крепко сцепив зубы. Это светлое испытание, и игра идёт по светлым правилам. Очередной приступ боли, казалось, выкрутил все суставы в теле тёмного. Завулон сдавленно крикнул и попытался отползти в тень. Мелькавшее где-то на периферии сознания белое пятно больше не походило на искаженное ужасом лицо Антона. Теперь это было солнце. Далёкое, недостижимое солнце. Тёплое и желанное. Он чувствовал себя так, будто раскалённая рука разорвала живот и теперь перебирала горящими пальцами его внутренности. Завулон не ощущал ни благородства своего поступка, ни радости от осознания того, что спас от подобной участи Антона Городецкого. Он знал одно: когда боль закончится, там, вдалеке останется прекрасное ласковое солнце. И боль закончилась. Завулон обнаружил, что подполз к самым ногам Тигра. У него было знакомое тело, знакомое лицо, но он не был солнцем. От Тигра исходил лишь могильный холод. Завулон съёжился ‒ чем больше его крови заливало гранитные плиты, тем холоднее становилось. Витражные стёкла раскрашивали лучи света, а те, в свою очередь, превращали лужи крови на полу в произведения искусства. Завулон мог бы гордиться. Но он не гордился. ‒ Он и есть твоё испытание, Антон, ‒ раздался над головой Завулона громогласный голос, ‒ Ты можешь ступить на свет. И в тот самый миг, как пальцы Антона бережно коснулись израненного лица Завулона, посреди зала закружилась воронка. Ветер взметнул клубы пыли и закружил их, поднимая всё выше и выше. Тени кружили вокруг воронки, будто живые. Откуда-то снизу сорвался и полетел вверх опавший лист. Бледный Антон взял в свои дрожащие ладони холодные пальцы Завулона и попытался их отогреть. Тёплое дыхание лишь на мгновения опаляло руки, не в состоянии согреть, удержать ускользающее тепло. ‒ Иди, ‒ прохрипел Завулон, по его губам текла кровавая пена. Антон бережно удерживал его голову, в то время, как за спиной ураган чудовищной силы закружил доверчивые тени в смертельном танце. ‒ Уходи один, Городецкий, мне не пройти! Антон упрямо замотал головой. Спутанные, взмокшие волосы хлестали его по щекам. ‒ Ты ждал этого шестьсот лет! ‒ И дождался тебя! ‒ голос Антона дрожал, но в нём звучала сталь, ‒ Ты, чёртов ублюдок, явился через шесть сотен лет, и теперь я не намерен тебя терять! Слишком многое я пережил, чтобы вот так отдать всё за бесценок! Слышишь?! ‒ Я не смогу пройти, Антон, ‒ слабо повторил Завулон, ‒ Меня просто разорвёт на куски, ты и сам всё понимаешь. ‒ Нет, ‒ Антон продолжал греть в своих руках руки Завулона, ‒ Я согрею тебя и ты сможешь последовать за мной, вот увидишь! Городецкий сам уже вздрагивал от холода, а срывавшееся с его губ дыхание облачком пара скользило в зале палаца и, кружась, поднималось ввысь¸ туда где безжалостная воронка звала домой. Антон склонился и прижался к холодным губам. ‒ Нам тепло, разве ты не чувствуешь? ‒ Тепло… ‒ в полубреду откликнулся Завулон, ‒ Антон, я… Городецкий прижал его руки к своей груди, тщетно пытаясь отогреть. Внезапно руки наткнулись на что-то твёрдое. Антон замер. Медленно провёл рукой по шее. Как он мог забыть? Городецкий стянул с шеи узкий шнурок, на одном конце которого висел кусочек кладки сумрачного колодца. Он сжал обломок и из последних сил позвал. Колодец отозвался. Прямо внутри воронки материализовались толстые каменные стены, идеальная защита. Внутри колодца было спокойно и безопасно. Антон бережно поднял Завулона на руки и шагнул вперёд. И они осторожно взмыли в небо. Потолок палаца оказался такой же иллюзией, как и тысячи других ‒ они просто пронеслись насквозь через тысячи и тысячи теней. А Антон всё дышал, согревая и возвращая к жизни. С каждым слоем раны Завулона затягивались, руки теплели. Колодец оборвался на первом слое, выпуская сплетённых в объятиях иных на свободу. Антон благодарно погладил кладку. Ему показалось, что колодец радостно зажмурился. Завулон стоял рядом, целый и невредимый, и странно смотрел на Городецкого. ‒ Я буду любить тебя вечно, ‒ сказал он, открыто глядя Антону в глаза. ‒ Знаю, ‒ прошептал Антон, ‒ Знаю. Реальный мир казался игрушечным, картонной декорацией ‒ тронь её, и она обвалится. Но они стояли посреди тайги, а мир всё стоял на месте. Словно вспомнив о былой силе, Антон щелкнул пальцами и открыл портал до офиса Ночного Дозора. Но не рассчитал сил, и портал полыхнул так, что Завулону пришлось моргать несколько секунд, прежде чем он смог увидеть хоть что-то. Тёмный смерил Городецкого оценивающим взглядом. ‒ Похоже, заново научившись использовать силу там, внизу, здесь ты получил над ней почти совершенный контроль,‒ задумчиво произнёс он, ‒ Теперь ты чертовски сильный иной, Городецкий. Антон вздрогнул. Не то от осознания собственной силы, не то от того, что формальное «Городецкий» неприятно резануло ему слух. ‒ Пойдём, ‒ неуверенно пригласил он и первым шагнул в портал. Завулон не заставил себя ждать. В офисе Ночного Дозора было людно. Они прошли по коридорам, шалея от близости других иных, таких же, как они! Перед тем, как толкнуть дверь кабинета Гесера, Антон в последний раз сдавил руку Завулона, набираясь решимости, и отпустил. Помимо восседавшего за столом Гесера в кабинете сидели Ольга, Семён и Светлана. Последняя тут же поднялась навстречу вошедшим. Ольга ошалело моргала, невероятно в этот момент напоминая птицу, а Семен, быстрее всех справившийся с удивлением, уже радостно улыбался Антону. Даже Гесер выглядел шокированным. ‒ Антон, ‒ прошептала Светлана и, не в силах совладать с собой, закричала: ‒ Антон! Городецкая бросилась к мужу. Завулон помнил, как Антон убил иного, принявшего облик Светланы. Завулон видел, что Городецкому не по себе. Но тот был светлым. А светлые, Завулон криво усмехнулся, светлые умеют ценить жертвы. А Светлана отдала для его спасения всё. Она состарится и умрёт. А Антон будет продолжать жить, потому что он высший иной. Она будет смотреть на него и страдать. Но Антон останется рядом. Светлые жертвуют и принимают жертвы. ‒ Я буду любить тебя вечно, ‒ одними губами повторил Завулон. Антон едва заметно кивнул и крепче прижал к себе содрогающуюся в рыданиях Светлану. Через пятьдесят лет или через восемьдесят, но Завулон дождётся. Он развернулся и быстро зашагал прочь. Где-то за его спиной светило недоступное солнце. ________________________________ Спасибо, что прочли это! В связи с тем, что, оставь я всё как есть, мне грозит неминуемая расправа, я торжественно обещаю короткий сиквел с хэппи эндом=)