Отблески пламени и кровь на рукавах

Если бы младший сын вернулся с победой, можно было бы вздохнуть спокойно: хоть на что-то это недоразумение годится. Пусть даже на показательные карательные операции, но ведь это тоже важная задача. Если бы он вернулся с поражением, можно было обоснованно придать его опале и отправить наместником в какую-нибудь дальнюю и не особо ценную провинцию, чтобы не мешался в резиденции, — потому что ничего большего младший сын, проваливший операцию со столь значительным перевесом в силах, не заслуживал бы. Сын вернулся с пленником, оставив Пристань Лотоса нетронутой вовсе. И этот результат находился за гранью понятий «победа» и «поражение». Нет, первый ученик Юньмэн Цзян, да ещё и воспитанник — а по некоторым данным, и непризнанный сын — Цзян Фэнмяня, которого тот любит чуть ли не больше законного наследника, и правда был ценным пленником. Но всё же не настолько ценным, чтобы его жизнь стоила самостоятельности целого клана — даже в глазах такого слабовольного человека, как нынешний глава Цзян. — Чао-эр, объяснись, — надежды на то, что младший сын думал головой — а не янским корнем, как обычно, — особо нет, но... — Это она! Это всё она! — определять по тону отца, что им недовольны, этот идиот научился неплохо — но вот с причинами недовольства накладки случаются. — Я думал... — Ты не думал, — жестко отрезает Вэнь Жохань, решив, что итог всё же следует классифицировать как «провал». Так проще: можно повелеть младшему сыну идти собирать вещи, шлюху его приказать доставить в Огненный Дворец, а пленника... Пленник, даже стоя на коленях, со связанными руками и запечатанными меридианами, умудряется гордо задирать нос и не бояться смотреть Вэнь Жоханю в глаза со странной смесью непокорности и... восхищения? Интересно. Просто пытками, даже изощрёнными, таких обычно сломать трудно. Не невозможно, конечно, — но есть куда более простой и интересный способ. Особенно, если у этого юноши и правда инстинкт самосохранения достаточно отказывает, чтобы в подобном положении столь неприкрыто восхищаться внешностью Бессмертного Владыки. Первого ученика Юньмэн Цзян — его зовут Вэй Усянь, да, — Вэнь Жохань ведёт в Огненный Дворец сам, давая подчинённым подготовить бывшую любовницу сына к последующему действу. На подвешенное за руки к потолку обнаженное женское тело тот реагирует... никак. Ни вожделения, ни злорадства, ни стыда в серых глазах не отражается — только какой-то странный интерес. Будто не человек перед Вэй Усянем, а заморская птица или изящный пейзаж. Впрочем — даже любопытно посмотреть, сможет ли этот юноша и дальше сохранять такое же хладнокровие. Когда на двери в пыточную вспыхивают запирающие символы, Вэнь Жохань проводит острым ногтём по верёвкам на запястьях пленника: навредить ему тот не способен в любом случае, а для того, что последует далее, потребуются свободные руки. — Если не будешь делать глупостей — не окажешься на её месте, — а вот на почти интимный шепот и якобы случайное прикосновение губами к уху у Вэй Усяня дыхание сбивается весьма отчётливо. Неужели воспитанник Цзян Фэнмяня — обрезанный рукав? Что ж, тем интереснее. Стол с инструментами прямо под рукой, даже не надо отходить от пленника. Для начала выбрать что-нибудь попроще — и в руку ложится небольшой нож с коротким широким лезвием. — Знаешь, что это? — мягко и вкрадчиво спрашивает Вэнь Жохань. Вопрос риторический, ответ на него молодой заклинатель, приближённый к правящей семье Великого Ордена и не увлекающийся пытками, вряд ли знает. — Нож для свежевания. Попробуешь? Ван Линцзяо дёргается всем телом и начинает лепетать бессмысленные слова раскаяния, когда рука с длинными ногтями почти нежно касается её тела. Вэй Усяня — не пробирает. — Прошу прощения, глава Вэнь, но я не умею. Объясните, как, — демоны Диюя, этот юноша улыбается. В Юньмэн Цзян, однако, неплохо учат противостоять психологическому давлению. Впрочем, непонятно, на что он рассчитывает. Объяснить — несложно. И даже показать. Можно сразу вложить нож в ладонь юноши и работать его руками — чтобы точно не отвернулся, не пропустил ни одной детали. А встав у него за спиной, очень удобно шептать наставления в ухо: — Смотри, сначала делаешь надрез по верхней границе, — лезвие чертит алую дугу под левой грудью женщины. — Затем наметить боковые границы и, если хочешь, нижнюю. Лучше участок разделить на тонкие полосы, так тебе будет проще. Вэй Усянь напряжен, его рука почти дрожит — но Вэнь Жохать с удивлением замечает, что происходящее тому скорее нравится. Ни страха, ни отвращения на лице юноши по-прежнему нет, зато серые глаза горят тем самым интересом, почти восторгом. Не только обрезанный рукав, но и садист? Или всё же отличный актёр? Если второе — любопытно, сколько ещё он сможет так играть; если первое... Тогда, пожалуй, даже жаль, что этот юноша оказался среди его противников. Впрочем, ничего не мешает насладиться им сейчас. — И внимательно следи за глубиной надреза, — если обхватить его свободной рукой за талию и притянуть к себе — Вэй Усянь с видимым удовольствием прижимается спиной к груди главы Вэнь, откидывая голову на чужое плечо. Но глаз от женщины в оковах отвести даже не пытается — На рёбрах — чуть меньше фэня. Глубже — прорежешь мышцы, недостаточно глубоко — не сможешь нормально поддеть кожу. — А что будет, если прорезать мышцы? — голос у Вэй Усяня хриплый и срывающийся. Интересно — если опустить руку ниже, не обнаружится ли там уже окрепший янский корень? Впрочем, для таких игр пока что ещё рано. — А-Цзяо может слишком быстро кончиться, — на грани слышимости шепчет Вэнь Жохань, на этот раз уже открыто касаясь губами уха своего... ученика, пожалуй. На ребрах женщины одна за другой появляются тонкие кровоточащие линии. Нож недостаточно острый, чтобы разрезы не ощущались вовсе, а Ван Линцзяо слишком изнежена, чтобы терпеть — и помещение наполняет прекрасная музыка стонов боли. — Затем поддеть край — и аккуратно тянуть, — ленту кожи Вэй Усянь перехватывает сам, без наставлений. — Если рвануть резко, то кожа может порваться. Удивительно, но когда доходит до самостоятельного снятия кожи — руки у Вэй Усяня совершенно не дрожат. В его движениях нет привычки, но совершенно точно присутствует удовольствие. Весь расчерченный прямоугольник от левой груди до тазовых костей тот снимает сам, без единой заминки. Не слишком резко, не слишком медленно — ровно так, чтобы к концу процесса Ван Линцзяо сорвала связки и больше не могла орать во всю глотку. Талантливый юноша, и старательный к тому же. — А теперь — сам, — нож возвращается в окровавленные пальцы, но теперь Вэнь Жохань отходит на два шага, наблюдая со стороны. А Вэй Усянь, похоже, привык к присутствию главы Вэнь у себя за спиной — это видно по тому, как он несколько потерянно поводит плечами и оборачивается. Но уже через десяток мяо юноша всё же сосредотачивается на деле, проводя симметричную алую полосу под правой грудью женщины. Несколько надрезов недостаточно глубокие и кожа рвётся при снятии, несколько задевают межрёберные мышцы, и дыхание Ван Линцзяо становится заметно более тяжёлым — но то, с каким усердием Вэй Усянь отдаётся пыточному делу, не может не восхищать. С окровавленными руками и хищной ухмылкой, с лентой человеческой кожи в пальцах — этот юноша, несомненно, прекрасен. — Понравилось, — мурлычет на ухо своему ученику Вэнь Жохань. Гуй, а ведь поначалу он рассчитывал на совершенно иной исход этого вечера. — Да, глава Вэнь, — почти стонет тот, уже откровенно откидывая голову на затянутое бело-алым шелком плечо. Не то чтобы Вэнь Жохань против продолжить этот вечер у себя в покоях, но пока — рано. — Впервые занимаешься чем-то подобным? — кончик языка слегка проходится за ухом юноши — как небольшая награда. — Не совсем... — смущение Вэй Усяня абсолютно наигранно — но Вэнь Жохань всё равно удивлён такому ответу. Он-то был уверен, что ранее юноша о таких своих наклонностях и не подозревал. — Мне доводилось работать кнутом по живому человеку. — Неужели Пурпурная Паучиха позволяла тебе наказывать других учеников? — верится в это слабо, да и, судя по контексту, — Вэй Усянь имеет в виду что-то более серьёзное. — Нет, это мы с Цзян Чэном... сами, — не разочаровывает тот. — Интересно было попробовать свои силы, вот и поймали одного бандита. Любопытно. Потом следует расспросить его поподробнее, но пока что в голову приходит ещё одна замечательная идея: — Не продемонстрируешь ли своё владение кнутом? Глаза Вэй Усяня от этого предложения загораются тёмным огнём предвкушения, Ван Линцзяо же от боли и страха пытается провалиться в блаженное забытье — но стоит пробежаться ногтями по нескольким аккупунктурным точкам, как девушка вновь готова дарить наслаждение. Волосы ей на грудь Вэй Усянь перекидывает почти нежно, с видимым удовольствием пропуская сквозь пальцы тяжёлые пряди, а в памяти Вэнь Жоханя остаётся ещё одна отметка о вкусах этого юньмэнского сокровища. Проскальзывает мысль, а не сманить ли его к себе — дав напиться такой вкусной свежей крови и пообещав ещё. По одному тому, как привычно Вэй Усянь держит кнут, видно, что это оружие ему весьма неплохо знакомо. Пара пробных щелчков в воздух — и третий удар обрушивается на ещё чистую спину Ван Линцзяо, оставляя длинную полосу рассечённой кожи. Болезненную, но не опасную. Вэнь Жохань уверен — будь у первого ученика Юньмэн Цзян такая цель, он смог бы оборвать мучения жертвы парой ударов. Но вместо этого Вэй Усянь откровенно наслаждается тем, как бьётся в цепях женское тело, пытаясь уйти от обжигающей боли. Нельзя не отметить, что у него определённо есть и вкус, и стиль: заранее угадать, заденет ли следующий удар только кожу, распорет мышцы или же и вовсе лишь слегка погладит женское тело обманчивой лаской, получается не всегда. Отдельно приятно видеть, что Вэй Усянь совершенно не красуется: движения скупые, ни единого лишнего или излишне сложного элемента. И есть в этой лаконичности мастера своя особая красота. А глаза-то у мальчишки уже стеклянные, и ухмылка на губах почти безумная, а лиловые одежды совершенно не скрывают напряжённой плоти — и вдвойне приятно видеть, что даже в таком состоянии тот не скатывается в одни сплошные боевые удары. Умеет растягивать удовольствие. И где только научился? Впрочем, даже этого Ван Линцзяо уже много. Можно, конечно, заставить Вэй Усяня прекратить экзекуцию, ещё раз пройтись по аккупунктурным точкам женщины, а после позвать целителей — но Вэнь Жоханю приходит в голову более интересная мысль. Поймав время между двух ударов, подойти ближе, обнять со спины — и, одновременно проникнув ладонью в штаны юноши, прошептать ему на ухо: — Можешь её добить. Следующий же удар приходится на шею женщины, перебивая позвоночник — а ладонь Вэнь Жоханя орошается горячим семенем. Пару десятков мяо Вэй Усянь лишь крупно вздрагивает в его сильных объятиях, пытаясь прийти в себя. — Никогда бы не подумал, что в Пристани Лотоса можно найти такие таланты, — всё так же шепчет в ухо Вэнь Жохань. — Вы хотели сказать — таких больных ублюдков, у которых стоит на чужую боль? — хрипло усмехается Вэй Усянь, совершенно не стесняясь полученного удовольствия. Эта открытость столь соблазнительна, что в ней чувствуется подвох. — Нет, глава Вэнь, насколько я знаю, — я в Юньмэн Цзян один такой. — И при этом этот «один такой» совершенно случайно оказался моим заложником? — умный мальчик должен без проблем считать угрозу в этих словах. Он и считывает: — Не случайно, — и даже не напрягается. Настолько уверен в себе? Или?.. — Пришлось приложить немало усилий, чтобы эта дура согласилась забрать меня — но даже тогда я не рассчитывал на... столь приятный исход. После такого и умереть не жалко. — Хочешь сказать, что твоей целью было всего лишь испытать себя в роли палача? Что-то не верится... — впрочем, никакой опасности от Вэй Усяня Вэнь Жохань не ощущает. Мальчишка и правда абсолютно искренен и прямолинеен в своей отмороженности. — Не только, — довольно усмехается тот. — Ещё залезть к вам в постель, а также передать выгодное политическое предложение от наследника Цзян. И если первый пункт, в общем-то, ожидаем, то второй звучит настолько неожиданно, что до главы Вэнь не сразу доходит смысл слов. Всё же политика — так внезапно и так очевидно. Конечно, сам бы этот юноша ни за что к нему не пришёл. От этого становится как-то даже обидно. — Неужели Цзян Ваньинь собирается вести дела через головы своих родителей? — недоверчиво усмехается он. Характер наследника Цзян ему неизвестен, а потому сложно сказать, мог бы тот играть втёмную первым учеником своего ордена, — пусть о них и ходят слухи как о чуть ли не названных братьях, это не показатель. — Было бы, через чьи головы их вести, — как-то неожиданно тяжело и серьёзно выдыхает Вэй Усянь. — Цзян Фэнмянь лучшей тактикой считает «пребывать в покое и не тревожить проблемы своим вниманием», а госпожа Юй так и осталась навсегда Юй и с кланом мужа дел имеет по минимуму. Так что, увы, союз вам предлагать приходится всего лишь наследнику. — У Цишань Вэнь уже союз с Ланьлин Цзинь, и я не вижу своей выгоды в смене приоритетов, — разговор уже почти неприятен, и Вэнь Жохань не собирается этого скрывать. — Вы ведь и сами понимаете, что Цзинь Гуаншань — союзник ненадёжный, — в голосе юньмэнца слышится легкая печаль. Красиво играет, ничего не скажешь. — В грядущей войне ему куда выгоднее объединяться с остальными тремя Великими Орденами, ведь в результате победы этого союза у него есть все шансы стать первым среди равных, не прилагая никаких усилий. Юньмэну же, чтобы получить возможность почивать на лаврах, при таком раскладе придётся положить во имя общей победы немало адептов. — Звучит логично, если допустить хотя бы малейшую возможность победы этого союза. Но я всё ещё не вижу особой выгоды для Цишань Вэнь от союза с Юньмэн Цзян, — тот факт, что Вэй Усянь будто бы и вовсе не замечает недовольства Бессмертного Владыки, начинает и вовсе раздражать. «И всё же, — думает Вэнь Жохань, — надо было овладеть им до того, как начать расспрашивать. Всё удовольствие себе испортил» — О, выгода очень простая, — неожиданно выдаёт тот, резко разворачиваясь в до сих пор не разомкнувшихся объятьях, ловя чужой взгляд. — Наличие армии нежити на вашей стороне, а не на стороне ваших противников. Кроме всего прочего, я занимаюсь исследованиями Тёмного Пути и достиг в них определённых практических результатов — таких, что в случае моей смерти эту армию вполне сможет поднять и наследник Цзян. Попытка вывести подлизывание сильного к слабому на договор равных — более чем неожиданна. И даже приятна, пусть даже несколько напоминает... — Шантаж? — почти восхищённо спрашивает Вэнь Жохань. Шантажировать его не пытались уже многие годы. Пожалуй, этот разговор всё же может обернуться чем-то интересным. — Выгодное политическое предложение, глава Вэнь, — шепчет юноша, не разрывая зрительного контакта. Будто позволяя заглянуть к себе в душу — и увидеть там нечто тёмное, жестокое и прекрасное. — Я уверен, что вы — один из немногих в Поднебесной, кто поддержит продолжение моих исследований. Если всё и правда именно так, как выглядит — это мог бы и правда быть весьма выгодный союз. Да и сам Вэй Усянь в качестве гаранта мира смотрится очень даже соблазнительно. Во всех смыслах. Жаль, политика всегда не то, чем кажется на первый взгляд. С другой стороны: от двух мальчишек, выросших в ордене, никогда не славившемся политическими интригами, — можно ведь ожидать и наглой искренности? — В любом случае, это предложение следует тщательно обдумать. Сейчас же я бы с удовольствием послушал историю, как вы с Цзян Ваньинем тренировались работать с кнутом на бандитах. И Вэнь Жохань замечает промелькнувший в глазах Вэй Усяня — кажется, не такого уж и бесстрашного, — отблеск облегчения. *** — Да ладно, тебе самому не скучно с соломой? — в своей привычной манере тянет Вэй Усянь. Будто нет в его предложении ничего такого... — Думай, что говоришь! — не менее привычно, но куда более искренно, чем обычно, огрызается Цзян Чэн. — Живого человека... — Эй, я же не предлагаю поймать и забить до смерти какого-нибудь крестьянина, — с видом оскорблённой невинности парирует Усянь. — Отловим, скажем, разбойника и потренируемся на нём. Ещё и общественно-полезное дело сделаем. Он совершенно искренне не понимает, что не так с этим предложением — и почему шиди после его озвучивания становится подозрительно схож цветом лица с водным гулем. Впрочем, после недолгого раздумья тот соглашается, что идея в целом неплохая, а предложенная её реализация даже приемлема. На то, чтобы облететь несколько не самых близких к Пристани Лотоса деревень и опросить местных жителей, — естественно, сменив приметные лиловые ханьфу на что-то, больше подходящее бродячим заклинателям, — уходит несколько часов. Отследить небольшую банду получается быстрее, но всё равно к тому моменту солнце уже висит подозрительно низко над горизонтом. Убивая «лишних» бандитов — их восемь человек, а для отработки навыков им нужно не больше двух — Вэй Усянь чувствует странное удовлетворение, но списывает его на то, что они всё равно этими действиями очищают мир от нечисти. Пусть и принявшей по ошибке мироздания человеческий вид. Но когда один из разбойников оказывается подвешен за вздёрнутые руки, а на его уже не скрытое тканью тело впервые опускается кнут, — Вэй Усянь понимает, что что-то пошло не так. — Что, уже не настолько уверен в себе? — усмехается Цзян Чэн, наблюдающий за шисюном с поваленного дерева. Вэй Усянь отмахивается от него и наносит новый удар. И ещё, и ещё: два прицельных щелчка перебивают сухожилия на щиколотках, заставляя пленника повиснуть на руках; от сильного удара с протяжкой почти слышно, как хрустят рёбра. И Вэй Усяню страшно — страшно от самого себя. Страшно от того, что ему нравится слушать крики боли, видеть текущую по загорелой коже кровь и белые обломки костей среди кровавых ошмётков кожи и мышц. Страшно, что каждый удар, каждый крик — отдаётся удовольствием в паху. Охваченный страхом, Вэй Усянь сознательно делает несколько более сильных, чем следовало бы, ударов — и мертвое тело бандита обмякает. — Ну и зачем пытаться доказать?.. — почти грубо спрашивает Цзян Чэн, наблюдая за этим действом. Договорить ему Вэй Усянь не даёт, быстро приближаясь и седлая бёдра шиди; вжимаясь в того полностью вставшим янским корнем. — Это пиздец, да? — грубо спрашивает он, почти утыкаясь губами в ухо. Чего он точно не ждёт, так это привычно лёгшей на его бедро чужой руки, прижимающей ещё ближе. Даже при том, что самого Цзян Чэна увиденное ранее не возбудило. — Не то чтобы я от тебя чего-то подобного совсем не ожидал, — с почти страшной серьёзностью тянет тот — и Вэй Усянь с удивлением чувствует, что плоть шиди теперь тоже наливается силой. — Тебе разве не противно? — удивлённо стонет Вэй Усянь, переставший вообще что-либо понимать. — Пока ты ради своего удовольствия не убиваешь простых людей направо и налево — всё нормально, — как-то неожиданно легко отвечает Цзян Чэн, заваливая шисюна на траву. — Если честно, я уже некоторое время что-то такое в тебе подозреваю. *** — Вы с Цзян Ваньинем?.. — Вэнь Жоханю, даже при его обширном опыте самых странных взаимоотношений сложно подобрать верное определения отношениям наследника и первого ученика Юньмэн Цзян. — Периодически помогаем друг другу снять напряжение, — абсолютно бесстыдно улыбается оный первый ученик. От этой улыбки слишком остро ощущается, что сам Вэнь Жохань сегодня своё удовольствие ещё не получил, — и желание тянуть с этим и дальше тает с каждым ударом сердца. Ещё немного — и он возьмёт Вэй Усяня прямо в пыточной, без всяких удобств. Пожалуй, это даже план. Но уж точно не на сегодня — сегодня глава Вэнь желает предаваться играм тучки и дождя на мягких простынях и со специальным маслом под рукой Вэй Усянь своё желание высказал ранее и вполне однозначно, а потому Вэнь Жохань подхватывает юношу на руки без всяких лишних вопросов. — Что? — удивлённо выдыхает тот, устраиваясь поудобнее в горячих объятиях главы Вэнь. Бесстыдник. — Кажется, ты желал разделить со мной ложе, — усмехается он, тенью проносясь от Огненного Дворца к собственным покоям. Поражённый Вэй Усянь замолкает аж до момента, когда его небрежно роняют на кровать. — А потом вы меня убьёте? — с какой-то залихватской обречённостью спрашивает тот — и у Вэнь Жоханя даже нет желания его переубеждать. — Посмотрим, — с улыбкой произносит он, проводя кончиками длинных ногтей по нежной шее — и наблюдая, как от такой незатейливой ласки Вэй Усянь запрокидывает голову. Ногти у главы Вэнь длинные и крепкие, если напитать их ци — острые, как клинки. Водить ими по коже почти то же, что ласкать партнёра остриём остро отточенного кинжала. Прикосновения ощущаются даже сквозь слои ханьфу. Впрочем, одеяния Вэй Усянь сбрасывает сам и очень быстро, желая почувствовать эти прикосновения голой кожей. Больше, сильнее, острее. Он будто и не задумывается, что одного движения этих пальцев хватит, чтобы оборвать его жизнь. Но ждёт его сегодня нечто куда более интересное. Лёгкие касания становятся всё заметнее, вырывая из горла Вэй Усяня сначала еле слышные стоны, а после — полноценные вскрики не то боли, не то удовольствия. Юное тело мечется по кровати в попытке уйти от ставших слишком яркими прикосновений. Приходится прижимать его собственным весом, не давая ни вырваться, ни дёрнуться слишком сильно. Движения пальцами по телу похожи на игру на гуцине — и музыка стонов Вэй Усяня звучит ничуть не хуже искусных мелодий того же Гусу Лань. Выжженное на груди солнце притягивает взгляд, манит очертить лучи ногтями — до крови. Интересно, мальчишка осознаёт, что это клеймо сейчас выглядит почти как «собственность главы Вэнь»? Попытки сбросить себя с бёдер Вэнь Жохань игнорирует — ещё рано. Он пока не насладился полностью этим выгибающимся под почти неестественными углами телом, ещё не довёл Вэй Усяня до самого края. Отстраняется он лишь тогда, когда реакция юноши становится чуть менее яркой. Вот теперь — хватит. К тому моменту живот, грудь, шею и даже плечи Вэй Усяня покрывает едва заметная сеть красноватых полос, а сам он не способен даже слегка сдвинуть руку. Сильный заклинатель от подобного, конечно, оправится за несколько фэней — но их вполне хватает, чтобы наконец-то скинуть уже начавшие мешать собственные одежды, да взять масло. Юноша совершенно не проявляет участия, когда его ноги грубо раздвигают, а сомкнутой хризантемы касаются пальцами. У Вэнь Жоханя достаточно опыта, чтобы длинные ногти не были в этом деле помехой, но объяснять это приходится чуть ли ни каждому любовнику или любовнице — а потому безынициативность ученика даже радует. Задние врата раскрываются легко — не удивительно, раз они с наследником Цзян систематически делят ложе. На подготовку можно много времени не тратить. Три пальца движутся ещё туго, и этого совершенно точно недостаточно для безболезненного проникновения — но Вэй Усянь не мог не знать, на что шёл, предлагая себя главе Вэнь. А этому юноше хочется причинить боль, хочется увидеть, как тот, кто с такой хладнокровной жестокостью пытал человека ещё с сяоши назад, — будет сам кричать от боли и ронять слёзы. Даже если и эта боль будет для юньмэнца в удовольствие. Особенно, если она будет в удовольствие. Янский корень входит тяжело, вырывая из чужого горла вскрик и заставляя всё ещё излишне расслабленные мышцы вновь напрячься. Времени привыкнуть Вэнь Жохань своему любовнику не даёт, сразу задавая быстрый темп — после происходившего в пыточной и его продолжения в покоях желания и дальше вести долгие игры уже совершенно нет. Да и нужно ли Вэй Усяню привыкать — тот ещё вопрос. Несмотря на недостаточность подготовки и явную боль — пальцы сжимают шёлк простыней до побелевших костяшек — его корень ян стоит всё так же твёрдо. Откинутая голова, закатившиеся глаза, алые искусанные губы — и не поймёшь, от боли ли всё это или от невероятного удовольствия. На то, чтобы протянуть руку к собственной плоти, сил у того всё же достаёт — и Вэнь Жохнань тому совершенно не препятствует, наслаждаясь тем, как красиво смотрится яркая черепаховая головка в кольце загорелых пальцев. Конечно же, юности надолго не хватает, и Вэй Усянь скоро с протяжным хриплым стоном изливается, сжимая в себе янский корень почти до боли. Вэнь Жохань мог бы продолжить: брать этого невозможного юношу дальше, превратить происходящее в сладкую пытку, заставить вновь затвердеть и излиться. Уровня его совершенствования для того хватает с лихвой, но желания на такие развлечения сегодня уже нет. Сияющий пик накрывает с головой — впервые за многие годы по-настоящему яркий. *** Предлагая себя Вэнь Жоханю на ложе, Вэй Усянь понимал, на что идёт — гуй, да после устроенного горячего «урока» он и сам был готов подставится под нож для свежевания. Не самая высокая плата за невероятное удовольствие. Полученный же результат превосходит все самые смелые мечты. Чужая ци струится по телу, обжигая изнутри — и это даже приятнее, чем чужая боль. Двигаться не хочется совершенно, и ему приходит в голову забавная мысль: если бы их с Цзян Чэном план состоял в том, чтобы убить Бессмертного Владыку после соития, — он бы с треском провалился. Но, конечно же, такой план даже не рассматривался. И не только потому что Вэнь Жохань слишком силён, но и потому что наследник Цзян имеет совершенно дурную привычку излишне потакать желаниям своего шисюна. Уже проваливаясь в сон, Вэй Усянь вспоминает, как он дошёл до жизни такой. *** Алые с золотом церемониальные одежды будто стирают границы между орденами. Если очень захотеть, — можно представить, что все присутствующие здесь молодые заклинатели равны и нет между ними никаких политических конфликтов. Конечно, вряд ли орден Цишань Вэнь задумывался о подобном, — Вэй Усянь уверен, что нет. Эти солнцепоклонники не могут и дня прожить без того, чтобы поставить себя выше остальных. Впрочем, алый — их цвет. Быть может, эти одежды как раз символ того, что однажды все они будут равны перед властью Бессмертного Владыки? Эти мысли прерывает появление самого Бессмертного Владыки на помосте глав Великих Орденов — и Вэй Усянь ловит себя на том, что совершенно не может отвести взгляд. Он, конечно, слышал, что уровень совершенствования главы Вэнь много выше всех нынешних глав кланов, а потому внешне ему не дать больше двадцати лет. Понимал умом, что сильные заклинатели в принципе не бывают некрасивыми. Но такого — не ожидал всё равно. Даже с такого расстояния видно, что волосы Вэнь Жоханя почти достигают земли. Издалека плохо видны черты лица, но можно оценить внушительный рост и широкий размах плеч. И даже всё это великолепие меркнет перед невозможно-прекрасной ци, сияющей, будто полуденное солнце. Тёмный Путь меняет восприятие — и это живое пламя Вэй Усянь спокойно чувствует через всё поле. — Лицо попроще сделай, — тычок локтём в рёбра от любимого шиди слегка приводит в чувства. Верно, не стоит так откровенно залипать на главу клана Вэнь. Даже если он — такой... — А впрочем, кто бы сомневался, — как-то почти обречённо выдыхает Цзян Чэн — и вот эти слова куда вернее заставляют отвлечься. — Ты о чём? — спрашивает Вэй Усянь, поворачиваясь к помосту боком. Спиной — наверное, всё же совсем неуважительно, но так откровенно пялиться действительно нельзя. — Рыбак рыбака видит издалека, — как-то странно-злобно усмехается тот. — Глава Вэнь — известный любитель пыток. Неужели не слышал? Вэй Усянь в принципе политикой не сильно интересуется и слухи запоминает лишь те, что считает любопытными. Вот про постельные похождения главы Цзинь много забавного говорят, а про главу Вэнь... — У него под это дело аж целый Огненный Дворец выделен, — в голосе Цзян Чэна отчётливо слышится всё, что он думает о сомнительном умении шисюна фильтровать информацию. — А ещё, говорят, ему совершенно всё равно, с кем делить ложе — с девой или с юношей. Вэй Усянь резко сглатывает враз ставшую какой-то слишком вязкой слюну и задумчиво шепчет: — Да. Какая жалость, что мы с кланом Вэнь вроде как противники...