Путь к себе. К тебе. К нам

Он снова проснулся в постели один, и хотя это уже не было в новинку, но какой-то части мозга — эмоциональной, ранимой — захотелось опять зарыться в подушку, в темноту, снова забыться, утонуть во мгле бессвязных снов. Забыть, что Чонгук опять оставил его так: не разбудил, не попрощался, уехал — казалось, насовсем. После вчерашней болезненной откровенности, когда они все окончательно выяснили, осталось лишь понимание: такого не простить, не закрыть глаза на предательство, эгоизм и недоверие, не вернуть прошлого и не исправить ошибки. Как жаль, что Тэхён до безумия хотел быть не просто прощенным, но еще и любимым, и каждое утро, просыпаясь, видеть на соседней подушке Его родное лицо… Но что бы там его эмоциональная часть не желала, рациональная напомнила, что пора вставать. В выходные няня не приходила, так что следовало подняться, приготовить завтрак, накормить своего ребенка. Поэтому Тэхён безжалостно подавил в себе ненужные эмоции и поднялся с кровати. Но стоило оторвать голову от подушки, стало не до эмоций и даже не до рациональности: организм отомстил за пренебрежительное отношение к себе чудовищным раздраем в желудке. Тэхён едва добежал до унитаза, прежде чем его мучительно вывернуло. Господи боже, да ему когда-нибудь в жизни вообще было так дурно? Вдобавок резко разболелась голова, и Тэхён, тихо заскулив, сжал виски. Показалось: чуть-чуть, и голова расколется надвое. Сейчас бы таблетку, но он знал, что в аптечке нет ничего не то чтобы от похмелья, но даже от головы. С горем пополам заставив себя подняться, Тэхён залез в душ, и как бы ни трясся под тугими струями холодной воды, все же боль немного отступила и ему удалось вернуть себе некое подобие человеческого образа, прежде чем приступать к родительским обязанностям Ю-Ри возвестила о своем пробуждении звонким возгласом, который Тэхён уловил сквозь тихое скворчание пекшихся на сковороде оладий. Послышался легкий топот, и дочь выскочила на кухню. — Папотька! Тэхён отключил плиту и подхватил босоногую дочь на руки. С некоторых пор она начала самостоятельно вставать, а вот одеваться пока не научилась. — Как спала, бусинка? — Халасо, — она обхватила его шею руками, в то же время сжимая в руке недавно ставшую любимой игрушку. Тэхён даже не стал спрашивать, откуда она: длинноухий пушистый заяц говорил все за себя. С этим зайцем она отныне делала буквально все: спала, ела, ходила на горшок, даже умывалась. Тэхён постарался хотя бы сегодня не проводить никаких аналогий — и так было достаточно больно, методично ее одел и, уговорив на время отложить игрушку, помог умыться. — Что ты делаешь, Ю-Ри? — спросил он, когда дочь, покончив с обычными утренними процедурами, бросилась заглядывать во все двери, хлопая дверями. — А где Чонгуки? — Уехал. — Ну он зи плиехал только вчела! — Ю-Ри гневно топнула ножкой, а Тэхён бы рассмеялся, если бы головная боль не напомнила ему о себе очередным ударом в висок. — Значит, у него дела, — поморщился он, потерев виски. — Какие у него диля? — Ю-Ри явно начинала капризничать, бывало у нее такое: бросаться в слезы на пустом месте. Артист из нее рос хороший, и, как и все родители мира, Тэхён обычно снисходительно велся на все ее попытки им манипулировать. Но только не сегодня. Сегодня следовало это быстрее пресечь, пока он сам был в состоянии держать себя в руках. — Свои. — Он взял ее за руку. — Пойдем, будем завтракать. — Ни хотю завтлакать! — закричала Ю-Ри так звонко, что Тэхён поморщился, и вдобавок начала вырываться и бить его своей маленькой ладошкой. — Ничего удивительного, что Чонгуки уехал, — резко сказал он, — разве можно быть рядом с такой непослушной капризной девочкой? Ну, это ты зря, Тэхён: переложить ответственность на плечи беззащитного ребенка! Ю-Ри ожидаемо разревелась, а Тэхён, коря себя за непедагогичность и, более того, за несправедливость, поднял ее на руки, унес на кухню, посадил себе на колено и немного схитрил: — Чонгуки встал сегодня рано, приготовил тесто для оладушек, чтобы ты вкусно позавтракала. Представь, как он расстроится, узнав, что ты отказалась, ведь он так сильно ради тебя старался. — Неплавда! Это ты готовил! — Я пёк. Тесто готовил он, — продолжил терпеливо Тэхён, стирая слезы с ее щек. Дочь постепенно успокоилась, хоть и смотрела недоверчиво и подозрительно, и в конце концов потянулась к тарелке с оладьями. Просто удивительно, насколько одно упоминание Чонгука могло творить чудеса. Тэхён пока не был в состоянии подумать, как он будет выкручиваться, когда она спросит, когда Чонгук приедет вновь. Но, судя по ее сегодняшнему поведению, им обоим предстояли чудные деньки. Так и получилось. Ю-Ри хоть ничего не спрашивала, но будто чувствовала эмоциональное состояние своего отца и, не умея выразить его как-то иначе, выражала слезами и истериками, в которых прошли все выходные. На следующий день, когда он спросил за завтраком «А не съездить ли нам куда-нибудь?», Ю-Ри отреагировала точно так же, как и за день до этого. — Ни хатю никуда ехать! — закричала она, затопав ножками. Тэхён, пребывавший в этот день в более хорошем состоянии здоровья, если не духа, терпеливо дождался, пока эта стихийная истерика прекратится, и когда Ю-Ри, поняв, что сегодня он не намерен потворствовать ее капризам, виновато пришлепала к нему, прижимая к груди своего зайца, покачал головой и начал собирать ее на улицу. Никуда они, конечно, далеко не поехали, а просто прогулялись по парку, посидели в кафе, однако радости прогулка не принесла никому. Хмурая Ю-Ри не хотела ничего делать, с безразличием прошла мимо детской площадки, не обратила внимание на плавающих в пруду уток и отказалась от мороженого, хотя вытребовала его почти с истерикой. В итоге Тэхён забрал у нее рожок и швырнул в ближайшую урну. Ю-Ри разразилась слезами, и он, молча подхватив ее на руки, направился домой. Кроме того, стало неожиданно зябко, и Тэхён словно впервые осознал, что наступила осень. Листья потихоньку начали желтеть, и некоторые из них, сорвавшись с ветки, витиевато дрейфовали в воздухе, отправившись в последний путь. Было очень тихо, несмотря на раздававшиеся вокруг звуки города. Тихо совершенно по-особому — как всегда бывает с приходом осени, когда воздух перестает жужжать насекомыми, и природа затихает, готовясь к предстоящей зиме. Дни еще были довольно жаркими, но под вечер стало ощутимо прохладно, захотелось поскорее вернуться домой и, облачившись в теплую домашнюю одежду, устроится на диване. На душе было точно также: тихо и зябко. Кроме того, начало колоть где-то в сердце: он забыл сделать что-то неимоверно для себя важное. Такое состояние стабильно случалось с ним раз в год. Он справлялся с ним по-своему — никак, открывая бутылку красного вина и глуша терпкой влагой сердечную боль. Обычно он предпочитал белое — более легкое, расслабляющее, но в такие дни необходимо было красное, чтобы сразу дало в голову, придавило, чтобы сильнее проникнуться беспросветностью ситуации. Вот и сегодня, уложив Ю-Ри спать, он прихватил бокал и бутылку и устроился перед телевизором. Взболтав бокал, он бездумно понаблюдал, как густое вино стекает по стенкам, оставляя характерные ножки, вдохнул аромат и наконец сделал глоток. Сухое, лишенное грамма сладости, оно разлилось на языке терпкой мягкостью с едва заметной кислинкой, и уже после нескольких глотков ударило в голову. Тэхён долил вино, и тихо, немного горько засмеялся, думая о том, что сегодня он снова выпьет всю бутылку до дна. Долгое время ему такое не удавалось: бывало, не позволял Стив, бывало — совесть перед Джейми. Потом, когда рядом не осталось ни одного из них, некому стало беспокоиться о его эмоциональном состоянии. — Не пей в одиночестве. — Стив наклонился над диваном и, подхватив его за подбородок, мягко поцеловал в губы. Тэхён, уже выпив полбутылки, смотрел на него сквозь легкое марево. Лицо было сухое, но глаза блестели даже в полумраке. — Что случилось? — Настроения не было. — И как, поднялось? — Стив присел перед ним на корточки. И так как Тэхён не отвечал, забрал у него бокал, отставил в сторону и, подхватив его ладони, переплел их пальцы. — Что с тобой, мой хороший? Ответа не было. Вернее, он был, но озвучить было нельзя. Слезы сами собой потекли по щекам. Стив, покачав головой, тут же потянулся стереть их с лица. Тэхён не стал уворачиваться, лишь прикрыл глаза, однако, когда Стив, обхватив его за запястья, потянул его на себя, уперся, оказывая сопротивление. — Иди ко мне. — Нет. — Пойдем спать, Тэхён. Просто спать. — Стив все-таки поднял его с дивана, затем на руки, хоть тот и сопротивлялся, раздражаясь. — Почему ты не можешь просто оставить меня одного? — Потому что я тебя люблю, и не могу смотреть, как ты топишь в бутылке непонятную мне тоску. — Тэхён мотал головой, пытаясь вырваться. Стив держал крепко. — Успокойся, пожалуйста. Сейчас просто ляжем: я на своей стороне, ты на своей. Я не буду к тебе прикасаться. Ты просто ляжешь и уснешь. Стив не обманывал: он всегда был верен своему слову. И из года в год укладывал его в постель, ложась со своего края, но, конечно, не мог понять, что в такие ночи даже просто лежать с ним в одной кровати было невыносимо. А потом накрывал одеялом, хотя Тэхёну очень хотелось навеки замерзнуть, потому что наступила осень, потому что у его Гуки был очередной день рождения, и только с ним он имел право на тепло. Потом Стив ушел, навсегда. Некому стало приходить, насильно вытаскивать его из намеренно созданного персонального ада и укладывать в кроватку. Но его место отчего-то тут же занял Джейми, правда в присущей ему ироничной манере. — С такой внешностью, действительно, только спиться. — С тех пор, как Джейми достиг половозрелого возраста, внешность Тэхёна стала для него неиссякаемым источником разнообразных подтруниваний. В конечном итоге Тэхён просто перестал обращать на них внимание. — Не бойся, не сопьюсь. Мне еще дочь вырастить предстоит. — Ага, ладно. Тогда ты, наверное, не будешь против, если я сделаю твое фото с бутылкой и выложу его в сеть. — Только попробуй, — проворчал Тэхён. Подобные разговоры они много раз проходили — Джейми, конечно, никогда бы не сделал ничего подобного. — Почему бы тебе не пойти погулять? — Не хочу. Посижу здесь, составлю тебе компанию. — Он, правда, заваливался в кресло или на диван, желательно так, чтобы сидеть напротив и сверлить его упорным взглядом. — Не думай, что я тебе налью. — Тэхён некоторое время все еще пытался не обращаться на него внимания, но в итоге отставлял бокал в сторону: начинала говорить совесть, как и годы до этого. Так что ничего более пары бокалов в одиночестве раз в год он себе позволить не мог и уже на следующий день давил всякие воспоминания, насильно возвращая себя к реальной жизни. Но теперь некому было его отвлечь, некому было забрать бокал, отвести в комнату, уложить спать. Никто не сел напротив, посмотрев на него с доброй иронией. Никто ничего не сказал. Ну, разве что собственное свое саркастичное «Я». Что, хорошенько тебя приложило, Тэ-Тэ? «Может, позвонить Джейми? Пусть скажет, что любит. Хотя нет, не скажет, но я пойму». Нет, в Корее ночь. «Тогда позвоню Чонгуку». А у него, что, не ночь? «Иди лесом!». Думаешь, скажет, что любит? Хе-хе! «Нет. Я сам скажу». Чонгук ответил после девятого гудка. Вернее, Тэхён так подумал, так как гудки вдруг прекратились, и в ухо отозвалась тишина. — Чонгук? — Молчание. Вздох. Еще один. Тэхён, кажется, перестал дышать. Отстранил трубку от уха, посмотрел на экран: на нем светилось типичное для принятого звонка окно. Снова приложил к уху. — Гуки? — Да, Тэхён? Выдохнул. С облегчением, с затаенной радостью слышать его любимый голос совсем, казалось бы, близко от себя. Набрал в легкие воздух. Сглотнул, чтобы голос не дрожал: — Чонгуки, я забыл поздравить тебя с Днем Рождения. Прости, пожалуйста. Молчание. Несколько секунд тяжелой тишины, и усталое, глухим голосом в ответ: — Ничего, Тэхён. Ты и раньше не поздравлял. — Но зато я помнил! — И, поскольку Чонгук молчал, никак не отреагировав на его непроизвольный протест, Тэхён добавил тише, уже не пытаясь прятать мольбу в своем голосе: — Простишь? — Ладно, Тэхён. Тэхён сглотнул. Чем дальше вел разговор, тем труднее было говорить. Но он уже был в том состоянии, когда не мог остановиться. Эмоции были сильнее мыслей, и мозг не справлялся с потребностью души излить себя без остатка. — Я люблю тебя, Чонгуки. Всегда любил только тебя. Молчание в этот раз было долгим, практически бесконечным. Тэхёну стало неловко. Так бывает, когда раскрываешь душу, а потом не знаешь, надо ли это было другому человеку. — Ты пьян, Тэхён? — Да, немного, — сознался он. Вопрос был совсем не тем ответом, который ему хотелось услышать. — Вы все еще в Милане? — Да — Ясно. Извини, Тэ. Меня ждут. Ложись спать. Уже поздно. — Ладно. — «А, разве, у тебя не позднее? Кто тебя ждет в такое время?» Последнее Тэхён, конечно, не озвучил, сбросив вызов, и, вылив остатки вина в бокал, единым глотком все выпил. Впору было выпить еще, но как-то он не догадался купить больше. Поэтому пришлось идти в комнату и действительно как-нибудь укладывать себя спать. Даже умываться не хотелось, лишь бы поскорее погасить сознание, не дать ему возможность развернуть свою деятельность. В следующие дни Тэхён рад был сдать Ю-Ри няне, как бы себя за это не корил. Дочь смотрела на него волчонком, будто зная, кто на самом деле виноват в том, что любимого Чонгуки не было рядом, и вела себя откровенно безобразно. Тэхён никогда раньше не подозревал в своем ребенке такой черты: умения долго и упорно дуться. Дошло до того, что в один день она отказалась к нему идти, бросившись к няне но словами: «Ни хатю к папотьке! Хатю к Чонгуки!». Рассердившись, Тэхён шагнул к ней, намереваясь наконец прекратить все эти истерики, но миссис Гудвил остановила его мягким взмахом руки: — Не переживайте. Я сейчас ее успокою, и все наладиться. Идите пока выпейте какао — я только недавно его сварила. Тэхён не пошел: остался за приоткрытой дверью и прижался спиной к стене. Нервы все последние дни были ни к черту. Как он ни старался держать себя в руках, отчаяние все же частенько брало над ним верх, погружая в пучину мрачных мыслей. Истерики Ю-Ри трафаретом накладывались сверху. Не раз и не два он хватался за телефон, намереваясь снова позвонить Чонгуку, однако в последний момент останавливал себя, думая: «Прекрати. Он уже сказал тебе все. Ты ему тоже. Если бы он хотел, уже бы приехал». Телефон оставался лежать в стороне, а Тэхён оставался один на один со своей болью и капризами Ю-Ри, которая совсем так же, как и он, хотела в своей жизни лишь Чонгука. — Нельзя так разговаривать со своим папой, — тем временем доносилось из комнаты. — Он работает, устает. Ты для него — маленькое солнышко и смысл жизни. Представь, как ему обидно слышать такие слова. — Но я хатю, стобы велнулся Чонгуки! — Чонгуки тоже работает, папочка в этом не виноват. Но скоро он обязательно вернется. — Плавда? — Правда-правда, — ответила няня. Тэхён вздохнул. Как себя не убеждай, а значение в жизни ребенка матери — женского начала — очень важно. Он мог стараться быть самым лучшим отцом, но заменить мать было нечем. Никогда в нем не будет столько терпения и нежности, что могла подарить только женщина. Как хорошо, что им всегда везло с нянями. Тем не менее, когда миссис Гудвил вышла, он тихо сказал: — Не нужно было это говорить. — Что именно? — Про Чонгука. — И, опомнившись, быстро добавил: — Я совсем забыл, что Вы не знаете. Мы с Чонгуком не женаты. — Отчего же? Мистер Чон сказал мне это, когда Вы были в отъезде. Тэхён попытался скрыть свое удивление. Он почему-то не подумал, что Чонгук, с самого начала не поладивший с няней, мог быть с ней настолько откровенным. — Тем более… — неуверенно сказал он, справившись с растерянностью. — Я не знаю, когда он вернется. Миссис Гудвил некоторое время задумчиво молчала, будто не зная, стоит ли продолжать. Но затем, осторожно прикоснувшись к его плечу, загадочно добавила: — Еще он сказал: это лишь вопрос времени. Няня ушла, а он остался — в растерянных чувствах и не знающий, что и думать. Последний разговор с Чонгуком расставил многие точки на «i». Трудно было представить, что он действительно намеревался вернуться. Так прошла неделя, хотя Тэхён, погруженный в апатию, ничего не замечал. Он совсем забыл, что строил какие-то планы на переезд, и большее время бездумно бродил по улицам, не замечая дождь, который, будто под стать его настроению, все дни уныло поливал город. В один из таких дней неожиданно предложила встретиться Луция. Тэхён, погруженный в драму собственных чувств, почувствовал себя так, будто его насильно вытащили из воды. Его вдруг обдало пониманием, что вокруг все еще существует иной мир, который живет по своим законом. Они прогулялись по парку. Луна что-то безмятежно щебетала, повиснув на его локте, пока он нес раскрытый над ними зонт. А потом вдруг остановилась, потянула за локоть, заставив остановиться и обернуться, и, поднявшись на носочки, прильнула к его губам, обвивая руками шею. Тэхён, все еще держа зонт, застыл мраморным истуканом, бездумно ожидая, когда все закончится. — Зачем ты это сделала? — спросил он, когда она наконец отстранилась. Хотелось вообще промолчать, но она никак не реагировала на его выразительный взгляд. — Можно сказать, я осуществила мечту миллионов девушек по всему миру. — И как? — Вкусно, — и добавила дерзко, снова приникая к его груди: — Давай еще раз. — Но поскольку он мягко отстранил ее, покачав головой, беззаботно уронила: — Ну и ладно. Пусть это будет моим прощальным подарком. Прощальным… Вернувшись домой, Тэхён вдруг понял, что да, действительно, хватит. Пора попрощаться с этим городом, как он уже попрощался со всеми, с кем хотел. Случай с Луцией он анализировать не стал — не было никакого смысла, зато после него будто вдруг очнулся, взглянул на все со стороны и осознал, что, не признаваясь себе, все же ждал и верил, что Чонгук может вернуться и не застать его здесь, как это уже бывало с ними много раз в прошлом. Но сейчас, почему-то разозлившись на себя и глупые надежды, которые себе все-таки позволил, он с холодным разумом подумал, что не собирается никуда бежать, выкидывать симку или менять номер, так что, захоти Чонгук его найти, труда ему это никакого не составит. Он как-то быстро решил все оставшиеся вопросы, собрал вещи, и уже на следующий день они с Ю-Ри садились в такси, направлявшееся в аэропорт, в то время как за окном, стоя под зонтиком, им махала на прощанье престарелая синьора, у которой он снимал квартиру. — Tornate indietro, bellissimo Signore! «Это вряд ли, дорогая синьора», — думал он, когда они уже отъезжали от дома. Почему-то возвращаться в Милан, по крайней мере, в ближайшее время не хотелось. Смотря на мокрые улицы, Тэхён думал о том, что точно так же город встретил его приезд, и снова погода с точностью отражала его подавленное эмоциональное состояние. По прилету их встретил Джек. Ю-Ри была совсем сонная, поэтому Тэхён, передав Джеку тележку с вещами, поднял ее на руки. В машине ехали молча. Джек, посмотрев на него, сказал чуть ли не единственную за всю дорогу фразу: — Уже не припомню, как выглядит твое улыбающееся лицо. — Вот сейчас хорошенько отосплюсь, отдохну — и увидишь, — угрюмо отозвался Тэхён, хотя не был уверен в этом совершенно. С Джеком они распрощались у дверей его дома. — Может, помочь занести все в дом? — спросил тот, оставляя очередную коробку на крыльце. — Не нужно. Езжай. Уже и так поздно. Спасибо, что встретил. Проводив взглядом свет удаляющихся по дороге фар, Тэхён приложил ключ-карту к электронному замку. И на какой-то момент реально запаниковал, потому что карта не срабатывала. Он попробовал набрать пароль вручную, но эффект был схожий. Уставшему, да еще и с ребенком на руках, Тэхёну действительно показалось, что хуже ситуации, чем оказаться перед закрытыми дверями собственного дома, просто не могло быть. Но вдруг на крыльце загорелся свет, за дверями послышался какой-то шум, и Тэхён растерянно отступил, непроизвольно отворачиваясь тем плечом, на котором сейчас дремала Ю-Ри, подальше от двери. Которая вдруг распахнулась, являя сонного и растрепанного… Чонгука. — Приехали, наконец, — с каким-то облегчением выдохнул он и, шагнув за порог, уверенно протянул руки к Ю-Ри, забирая ее у замершего Тэхёна. — Давай ее мне, пойду уложу. — Чонгуки? — сонно пробормотала дочь, уютно растекаясь по его груди. — Чонгуки, — согласился тот, бережно прижимая ее к себе. — Сейчас ляжем спать. — А папотька лязет? — Папочку тоже уложим, — слышалось, как говорил он, поднимаясь по лестнице, пока Тэхён, не очень соображая, что вообще происходит, неуверенно осматривался в прихожей собственного дома. — Тэхён, а где вещи? — спросил Чонгук через некоторое время, заглядывая в гостиную. Вещи остались за дверью, Тэхён как-то совсем про них забыл, просто пройдя в темную гостиную и сев на диван. — Ты даже не разделся? Чонгук тоже не стал включать свет, прошел внутрь, опустился перед ним на корточки и взял в руки холодные, бессильно лежащие на коленях ладони. — Тэхёни? Тэхён смотрел на него, словно на привидение. Сейчас ему и вправду казалось, что он сходит с ума. Хотя, нет: что-то подобное с ним уже случалось — в Милане. — Ты вернулся? — недоверчиво спросил он. — А ты думал, не вернусь? — удивленно улыбнулся Чонгук, согревая его теплом своих рук и улыбки. И, поскольку Тэхён молчал, все с тем же странным выражением вглядываясь в его лицо, добавил: — Загадал тогда: если придешь — забуду все обиды. Тэхёну понадобилось некоторое время, чтобы понять, что Чонгук говорит про ту ночь, которую они провели в последний раз в Милане в постели Чонгука. Страшно было представить, что было бы, если бы он не пришел. — А если бы не пришел? — все же спросил он, будто и без того мало мучился. — Если бы не пришел, — сказал Чонгук и на мгновение прикрыл глаза, — если бы ты не пришел, Тэхён, я бы все равно от тебя не отказался. — Он вдруг склонился и начал осторожно целовать его руки. А Тэхён, не очень доверяя тому, что видит и слышит, бездумно заметил: — Руки грязные. — Зато самые любимые. — Чонгук целовал чуть ли не каждый его палец, с каждым разом делая ощущения все более реальными. Но когда руки Тэхёна под его губами ощутимо задрожали, выпрямился, сжимая их в своих, посмотрел на Тэхёна и сказал укоризненно: — Малыш, неужели ты снова мог подумать, что я собираюсь тебя бросить? Тэ? — Тэхён не отвечал, глядя на него блестящими глазами, и Чонгук, невесело рассмеявшись, на некоторое время спрятал лицо в их руках. — Боже мой, почему я все время наступаю на одни и те же грабли? — глухо начал он, как бы говоря с самим собой. — Ведь я же так хорошо знаю, насколько ты мнительный, недоверчивый, насколько отчего-то неуверенный в том, что стоишь того, чтобы любить и бороться за тебя по гроб жизни. Тэхён-а… Тэхёни, неужели ты, правда, думал, что после всех этих месяцев, после того, как я чуть ли не через день к вам летал, я что? Делал это только для того, чтобы в итоге высказать тебе все свои обиды и уехать с концами? — Тишина. Тэхён уже не смотрел на него, глядя куда-то в сторону. Он и правда так думал. — Малыш, неужели ты мог подумать, что я тебе тогда рассказал все, что случилось со мной в прошлом, только для того, чтобы сделать тебе больно? — Я это заслужил… — Ничего подобного ты не заслужил! — Чонгук вдруг поднялся и рывком поднял его следом, начав почти сердито высвобождать его руки из плаща. — Сидишь тут, в темноте, даже не раздевшись, не доверяя своим глазам, да, Тэхён? Скажи мне, что на самом деле ты думал этой своей красивой головой? — Что я должен был думать? — Тэхён попытался высвободиться из его рук, но они держали крепко, не давая отстраниться ни на сантиметр. — Да, что ты думал, Тэхён? Или, правильнее сказать, почему ты так думал?! Скажи, Тэхён, иначе я начинаю отчаиваться в попытках тебя понять. Зачем я вообще снова появился в твоей жизни? — Не знаю! Может, дело в сексуальном притяжении? — Значит, вот как ты обо мне думаешь. — Чонгук даже отстранился, посмотрев так, что Тэхёну стало в высшей степени не по себе. — То есть среди звезд корейской попсы не нашлось ни одного айдола, который смог бы удовлетворить меня в сексуальном плане? Да почему только корейской? Вообще во всем мире, во всех сферах деятельности нет больше никого, похожего на Ким Тэхёна, к кому я мог бы испытывать сексуальное влечение? Тэхён отшатнулся, и Чонгуку понадобилось некоторое время, чтобы проанализировать его реакцию и то ранимое выражение на лице, которое на нем отразилось. — Боже, Тэхён, я совсем не это имел в виду. Тэ-Тэ… Ох! — Он приложил ладонь к своему лицу, на миг совершенно за ней скрываясь. — Я устал. Правда, устал, Тэхён. Ты бы знал, каково это: постоянно думать, что говорить и делать, потому что любую мою фразу, любой мой поступок ты можешь понять совсем не так. Надо прекращать все это. Тэхён отступил еще дальше, и когда Чонгук попытался к нему снова приблизиться, выставил вперед руку. — Пожалуйста, дай мне уйти, — тихо попросил он. — Я просто лягу спать. — Что, неужели без меня? — Да. — А мне что делать? Ехать в гостиницу? — Делай, как считаешь нужным. Тут несколько свободных комнат. — Никуда ты не пойдешь, — вдруг твердо сказал Чонгук, и в этот раз в его голосе не было ни капли иронии. Только сталь — непробиваемая, непреодолимая. Он решительно шагнул к Тэхёну и дернул его на себя, сжав плечи. — Ты прав, Ким Тэхён. Я до чертиков тебя хочу. Но не только так, как ты думаешь. Хочу со всеми твоими тараканами, всей твоей неуверенностью, мнительностью, подозрительностью. Мне осточертело просыпаться с тобой на разных кроватях в разных концах света. Я хочу, чтобы ты принадлежал мне весь: со всеми своим мыслями, сомнениями, мечтами. Планами. Принадлежал мне всеми своими родинками. Я хочу, чтобы ты ходил в моей одежде, а я бы — в твоей. Хочу в любой момент иметь возможность тебя обнимать, целовать и да, брать тебя я тоже хочу в любой момент и на любой поверхности, где мне захочется, так же, как и отдаваться тебе в ответ. Я хочу воспитывать вместе с тобой Ю-Ри, потому что, стоило мне однажды ее увидеть, я уже знал, что никогда у меня не будет ребенка любимее, чем она. Хочу ездить с тобой по всему миру. Хочу держать тебя за руку, гуляя по улицам… — Чонгуки, — недоверчиво выдохнул Тэхён, когда Чонгук на некоторое время остановился, переводя дух. — Тэхёни, — Чонгук, улыбнувшись, обхватил его лицо ладонями и прижался своим лбом к его. Тот больше не сопротивлялся. — Малыш. Нам еще так много предстоит друг другу сказать… Знаешь, когда-то я пообещал себе, что, появись у меня хоть один шанс снова быть с тобой, я его никогда не упущу. И когда в ту ночь ты все-таки пришел, я понял одно: все забуду, любое прошлое оставлю за спиной, а тебя никогда от себя больше не отпущу. Прости за эту неделю — хотелось, как лучше, а получилось как всегда. Ты, судя по всему, снова все понял неверно. — И где ты был? — мрачно буркнул Тэхён. Он за эту неделю надумал столько всего, что даже после всех признаний страшно было услышать ответ. — Здесь. Получал американское гражданство. — Зачем? Чонгук замешкался и ответил совсем не так, как того ждал Тэхён. Он вдруг отстранился, хотя Тэхён невольно схватился за его предплечья, боясь отпустить, и полез в свой карман, извлекая оттуда ювелирную коробочку. — Чтобы сделать это. — Он поднял крышку. — Тэхёни, малыш, любимый, будь моим навсегда. Тэхён, ни жив, ни мертв, стоял совсем рядом, глядя на золотые кольца. Молчание затягивалось. Он не знал, что чувствует. Вернее, чувствовал так много всего, что просто не мог выразить это словами. — Ты стал гражданином Соединенных Штатов, чтобы сделать мне предложение? — недоверчивым, неверным голосом спросил он. — Все верно, малыш. Тэхён поднял на него глаза. Чонгук смотрел на него прямо, но Тэхён вдруг, будто к нему разом вернулась прежняя способность чувствовать Чонгука без слов, понял, насколько он был на самом деле сейчас не уверен в том, что Тэхён ответит согласием. Как ему было страшно, насколько он был сейчас уязвимым. «Родной мой, да разве ж ты должен все это чувствовать?» Тэхён стек на колени, обхватывая Чонгука руками. — Тэ? — Я тебя не заслужил, мой золотой макнэ, — зашептал он. — Откуда в тебе столько доброты, чтобы простить все, что я сотворил с нашими жизнями? Чонгук выпутался из его рук и опустился на колени напротив, обнимая, прижимая его к себе крепче. — Иногда мне кажется, что мы должны были все это пережить, чтобы прийти друг к другу. — Ты, правда, так считаешь? — Какой-то частью, да. — Чонгук укачивал его в своих руках. Тэхён никогда бы не подумал, что его руки, его слова, его прощение могут стать для него такими живительными. — Скажи мне, малыш, ты выйдешь за меня? Тэхён рассмеялся, пряча лицо у него под ухом. — Мне кажется, это я должен спрашивать тебя об этом. Нет, не спрашивать — молить взять меня в мужья. — Я с удовольствием возьму на себя эту ношу, — смешливо заявил Чонгук и добавил: — Клянусь, я буду самым деспотичным на свете мужем. Буду следить за каждым твоим шагом, за каждым взглядом — чтобы и посмотреть ни на кого не смел, кроме меня. Я буду читать каждый контракт, который ты заключаешь по работе, и буду следить за исполнением каждого пункта. И еще мы составим брачный договор, в котором обязательным пунктом будет условие, что ты должен ежедневно просыпаться в моей кровати и есть только мои завтраки. — Я согласен, — прошептал Тэхён, не веря в то, что происходит, но загодя готовый согласиться с любым условием, только бы жизнь навсегда связала их вместе. — Я согласен на все.