Антоша, порычи

Солнце уже опускалось за горизонт, когда Антонио Сальери вышел из своего кабинета, направляясь в большой зал оперного театра. Для чего Розенберг вызвал его туда под конец рабочего дня и словом не обмолвившись о причинах, оставалось для музыканта загадкой, но перспектива очутиться на улице без средств к существованию не казалась утешительной. Только поэтому Сальери, неохотно прервав работу над новой оперой, поспешил исполнить требование директора. Едва подойдя к большой дубовой двери, изготовленной под заказ "для хорошей звукоизоляции", он услышал выкрики, доносившиеся из зала. "Что за чертовщина?" Капельмейстер прислушался. Звонкий голос, как показалось, принадлежал юнцу, не так давно устроившемуся в театр композитором. От ответных реплик Розенберга (здесь ошибиться было сложно) даже из-за двери веяло неприкрытой угрозой. Внутренне перекрестившись, Антонио осторожно постучал и заглянул в зал. Главные действующие лица внеплановой комедии были установлены безошибочно. Неподалёку от сцены, опираясь о шершавую стену и расслабленно покачиваясь, стоял молодой композитор Моцарт. Напротив него, нервно подпрыгивая и визжа подобно маленькой агрессивной болонке, бесновался директор театра. Гневные вопли Розенберга, казалось, только веселили юношу, отчего на его лице расползалась умиротворённая улыбка. Скользнув взглядом по залу, Антонио заметил ещё одну персону: высокий статный силуэт Иосифа резко выделялся на общем фоне. Встретившись глазами с императором и коротко кивнув, капельмейстер аккуратно протиснулся внутрь и растерянно глянул на развернувшуюся картину. – Господи, Сальери! Слава Богу, – облегчённо выдохнул Розенберг, бросаясь к отшатнувшемуся от такого напора Антонио. – О, Сальери! Обратив внимание на новое лицо, Моцарт шатающейся походкой приблизился к очередной жертве. Даже с расстояния нескольких метров капельмейстер уловил запах алкоголя, исходивший от юноши. – А Вы у нас кто? Антонио непонимающе уставился на юного гения. – Этот "астролог" в гороскопы уверовал, – срывающимся голосом пояснил Розенберг, прячась за спину Сальери. – Сил моих уже нет… — Вы меня только поэтому звали? – деликатно поинтересовался музыкант. Ответа не последовало, но бегающий взгляд директора объяснил всё лучше слов. — Так кто? Капельмейстер не заметил, как композитор подошёл ещё ближе, обдавая его новой волной резкого запаха спирта. – Лев… вроде… – без задней мысли пробормотал Антонио, даже не подозревая, чем может обернуться это невинное признание. – Лев? Превосходно! — композитор хлопнул в ладоши и схватил лежавшую на одном из кресел помятую газету. – Хотите, я Вам будущее предскажу? – Спасибо, не надо, – мягко отказался Сальери, невольно отступая. – Какой у нас зоопарк подобрался! Лев, Рыбы... – Вольфганг по очереди окинул взглядом присутствующих, останавливаясь на Розенберге. – А Вы у нас Овен, да? Сейчас… – композитор расправил газету, и скользнул глазами по какой-то статье. "Так вот почему он такой баран", – пронеслось в голове у Сальери. Капельмейстер чуть заметно улыбнулся и мотнул головой, отгоняя лишнюю мысль. – О, нашёл! Так… – Моцарт глупо улыбнулся, фиксируя взгляд на нужной колонке. – Не стоит, – сухо парировал Розенберг, пепеля Моцарта взглядом. Даже толстый слой пудры не уберёг его гневно пылающее лицо от косых взоров коллег. – Овен. Сегодня Вы явно не в духе. Постарайтесь меньше контактировать с людьми… – тут речь Моцарта прервалась безудержным смехом. – Не выживут. – Герр Моцарт, это уже перебор… – тактично начал Иосиф, кинув взгляд на подозрительно закашлявшегося Сальери. – Я понимаю, Вы устали, нужно отвлечься, но не таким же, простите, способом… – А Вам сегодня вообще молчать положено. Как рыбе об лёд, – прервал его Вольфганг, быстро переводя взгляд со злополучной статьи на императора и обратно. – И, кстати, поменьше контактировать с Овнами. – А Вам бы воды в рот набрать не помешало, – злобно прошипел Розенберг, постукивая тростью. – Думаю, в Ваших операх её достаточно. – Это не я, это Штефани! – взвизгнул Вольфганг, чуть не подпрыгнув на месте от возмущения. Самодовольное выражение на его лице сменилось по-детски наивной обидой. В глазах Сальери блеснул озорной огонёк. Моцарт давно раздражал как минимум половину театра; вторую – откровенно бесил. Упустить возможность поставить зазнавшегося мальчишку на место было нельзя. – Два Водолея на одну оперу! Странно, что "Похищение из сераля" не превратилось в мировой потоп, – драматичным тоном изрёк капельмейстер, намеренно растягивая гласные. Вольфганг замер. Впившиеся в лицо Антонио зрачки странно расширились. Затеянная Моцартом игра обретала новые обороты, что, кажется, только подстёгивало интерес юного композитора. Глаза гения по-кошачьи сузились, а губы тронула насмешливая ухмылка. – Конечно, львиная доля глубокого философского смысла оседает именно в Ваших творениях. Моим же остаётся скромно довольствоваться простотой и изяществом. – Не путайте простоту с пустотой, мой милый, – саркастично хмыкнул Сальери, в привычном жесте складывая руки на груди. – Прекратите эту чёртову комедию! – взвизгнул Розенберг, нервно прокручиваясь на каблуках. – Что за цирк? – Ну а куда же таким клоунам пропадать… – буркнул себе под нос Моцарт. Проигнорировав очередную колкость, директор жалобно уставился на Сальери: – Я понимаю, этот… гений… Но Вы-то куда? – Да, действительно, Антонио. Вам, как царю зверей, следовало бы пресечь этот балаган на корню, – копируя интонации Розенберга, промурлыкал Моцарт. — И барашка заодно успокоить, а то разбушевался. – Моцарт! – Розенбееерг! Какая неожиданная встреча! – Прошу вас, перестаньте, взрослые же люди… – А Рыбам, герр Иосиф, слова не давали. – Я уволю Вас к чёртовой матери, и мокрого места не останется! Глядя на разгорающуюся драму, Сальери невольно отошёл на несколько шагов назад, бросая короткие осторожные взгляды на дверь. Бесконечные крики неприятно давили на уши, отчего голова начинала болеть. Надеясь ускользнуть незамеченным, он короткими шагами приближался к выходу, но резкий сиплый окрик Розенберга заставил его остановиться и обречённо выдохнуть. – Уже уходите? Заберите ЭТО с собой, я Вас умоляю! – прохрипел директор, грубым жестом подталкивая пошатывающегося Моцарта навстречу капельмейстеру. – Сам пойду! Я вам что, вещь, что ли? – фыркнул композитор, пытаясь совладать с непокорной силой гравитации. — Нет, Моцарт. Ни одна вещь не причиняет стольких хлопот. – Ах так? Ну и пожалуйста. Сами ещё пожалеете. Едва не врезавшись в дверной косяк, гений выскользнул из зала и с блаженной улыбкой оперся о стену. Через мгновение в полутьме коридора возник и силуэт Сальери. С минуту они простояли в тишине. Капельмейстер сжимал виски, пытаясь унять боль; юный композитор скользил по серым стенам взглядом, изредка ненароком цепляясь им и за тёмный камзол Антонио. Моцарт нарушил тишину первым. – А Вы зачем гриву свою прячете? Вопрос отразился от гладких стен звонким эхом. – Помолчите, пожалуйста, и без Вас тошно, – еле слышно прошептал Сальери, хмуря брови и сильнее сжимая пальцы на висках. – А Вы не ответили. Гневный взгляд исподлобья заставил юношу нервно сглотнуть. Но отличительная черта Моцарта, проявляющаяся в абсолютном непонимании любых намёков, дала о себе знать. – Антонио, порычи. – Что? – Ррр. Сальери не заметил, как композитор очутился совсем рядом, протягивая длинные тонкие пальцы к собранным в хвост волосам. – Не трогай. – Потрогал. Почувствовав, как рассыпаются по щекам до того аккуратно подобранные пряди, Антонио поднял на Вольфганга полный ненависти взгляд. – Какого чёрта, Моцарт? Ответа на вопрос не последовало. Вольфганг замер. Большие глаза гения, казалось, расширились ещё больше и теперь скользили по шевелюре капельмейстера. Воцарившуюся тишину прервал короткий восторженный писк. Сальери ощутил, как на одной из прядей сомкнулась чужая рука. По спине пробежали мурашки, и капельмейстер раздражённо повёл плечом. – Руки убери. – Куда? Холодные пальцы на шее заставили Антонио вздрогнуть и нервно сглотнуть. – Какого… Короткий вздох слетел с губ мужчины, когда руки опустились ниже, нежно оглаживая ключицы. – Что ты творишь? – Вытворяю. Нельзя? Тонкие пальцы скользнули к пуговицам камзола, расстёгивая их с поразительной быстротой и ловкостью. Разум капельмейстера отчаянно взывал к здравому смыслу. Оттолкнуть. Прервать. Прекратить. Рука Антонио сжалась на тонком запястье Вольфганга. Нужно остановить это безумие здесь и сейчас. – Моцарт… Возмущённая реплика утонула в череде рваных вздохов, когда композитор прикоснулся губами к смуглым кистям. – Дьявол… Гений не успел осознать, как оказался плотно прижатым к стене. Слегка откинув голову назад, он ощутил на шее горячее дыхание капельмейстера. – Растерзайте. – выпалил Моцарт сквозь сбивающееся дыхание. – Я готов стать Вашей жертвой. Короткий стон сорвался с уст юноши, когда мужчина коснулся губами шеи, слегка прикусывая тонкую кожу. Пальцы Моцарта сжались на ткани чужого камзола, сминая и царапая. Внезапно Антонио отстранился, тревожно оглядываясь. Почувствовав свободу, гений разочарованно выдохнул и тут же попытался притянуть капельмейстера обратно. – Нас могут увидеть, – хрипло прошептал Антонио, хватая Моцарта за руку. Ещё раз осмотревшись по сторонам, он потянул гения к завешенному плотными шторами окну. Через несколько мгновений две тени скрылись за толстой тканью. Сквозь оконное стекло проглядывали последние лучи заходящего солнца. Золотистый свет мягко рассеивался по лицам композиторов. – У Вас глаза красивые. Как у льва почти, – задумчиво изрёк Моцарт, впиваясь в Сальери осоловевшим взглядом и убирая за ухо непослушные вороные пряди. Почувствовав на талии чужие руки, он подался вперёд, прижимаясь к капельмейстеру почти вплотную. – И губы тоже ничего… Мгновение спустя он уже чувствовал их тепло на своих собственных. *** – Антоша, порычи. Сильные пальцы Сальери сомкнулись на бледном запястье, слегка поглаживая нежную кожу. Закатанные глаза Розенберга, недоумение на лице Иосифа, презрительная гримаса Кавальери, полуулыбка да Понте, который, кажется, начинал о чём-то догадываться… Все смешались в однообразную массу. Теперь Сальери было не до них. – Не при людях, Моцарт.