Звезды так и продолжали гореть.

       Лале держит меня за руку, аккуратно ведя за собой меж терновыми кустами. Следую за ней, полностью доверяясь и не боясь напороться на шипы. Прикосновение ее теплой руки согревает мою холодную ладонь. Её взгляд полон заинтересованности, видимо, хочет показать мне что-то интересное. Иногда, посмеиваясь, поглядывает на меня. Время настолько коварно, что я уже забыл большинство деталей: цвет ее платья, ее прическу. Одно всегда остается неизменным — я никогда не забывал ее влюбленного взгляда, который принадлежал только мне. Всегда старался беречь его, не давал времени отнять его у меня. Удивительно, как холодный, словно скала и закрытый пленный мальчишка получил столько внимания от племянницы самого султана. Продолжаем идти. Казалось, что я могу закрыть глаза и шагать вслепую, потому что Лале не даст мне упасть в яму, не даст мне наступить на колючие кусты. Ведет меня по верному пути и не дает свернуть не туда. Вышли на поляну, покрытую миллионами цветов — тюльпаны, яркий цвет которых озаряет даже эту звездную ночь. Верно, ведь весна — время года, когда расцветают тюльпаны. Издали красные тюльпаны походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени. Безусловно, Лале является главным и самым ярким светильником. Освещает мой путь. Подул легкий ветерок, что заставил Лале поежиться. Прижал ее к себе, желая поделиться и согреть ее своим теплом. Ее рука вытянулась, указательным пальцем показывая дальнейший путь. — Немного осталось, — почти что восторженно говорит девушка. Видно, ей нравится, что я доверился ей и следую за ней без сомнений. Как жаль, что она не знает, что я готов последовать за ней куда угодно. Не желаю рассказывать ей об этом, ибо если расскажу — только сильнее привяжу ее к себе. Через два года я уеду вместе с Асланом, она останется одна. Будет переживать, будет просить о встрече, а я даже не знаю и не могу представить, что будет дальше. Я не могу себе позволять возлагать на ее плечи тяжелое бремя призрачной надежды на нашу встречу после нашего отъезда. Я сам не уверен в этом. По хорошему, мне и сейчас не стоило открываться ей, не стоило проводить с ней столько времени. Я итак уже дал ей самую крохотную надежду на наше будущее. Я и не желал открываться — она сама открыла замок, который я повесил на себя перед приездом в империю. Влюбился, дурак… Отец предупреждал. Несколько раз наказывал никому не привязываться. Османская империя — страна врагов. Держать врага нужно ближе, чем друга. Он отправил меня в самое сердце наших врагов. Я учился у них их боевым искусствам, изучая их технику боя, что в будущем очень пригодится. Отец умер. Старший брат умер. Османы убили их. Я буду учиться, буду втираться к ним в доверие, буду покорным. Они будут уверены, что я на их стороне, но в один день я обрушу на них весь мой гнев и обиду. Особенно Мехмед. По его приказу моих родных убили. По его приказу Лале доставили к нему. По его велению Аслан не поступил в особую гвардию. Ненависть к этому мальчишке поглотила меня. Но рядом всегда была Лале. Лале, которая хранила в себе весь свой свет даже после всего, что было в покоях Мехмеда. Лале, которая всегда одним своим прикосновением на время убивала во мне чувство злости и обиды. Одним прикосновением освещала всю тьму, постепенно поглощающую меня. Лале, которая ступила на поляну смертников и пошла вслед за мной. Нашла, поддержала, успокоила, словно убаюкала. Будто зачарованный, я смотрел только на Лале, что вела меня по тонким тропинкам, чтобы не растоптать тюльпаны. Словно мотылек я следовал за ее ярким светом. После того, как Лале остановилась, я впервые огляделся. Сначала я подумал, что увидел перед собой усеянное звездами небо. Удивился, подумал что девушка привела меня в какое-то мистическое место, которое знает только она. Позже, всмотревшись, увидел что это никакое не небо на земле, а озеро. Жаль, ведь я совсем на мгновение поверил в чудо. Еще немного позже пожалел, что подумал, что чуда не существует. Необычайной красоты озеро с кристальной водой, вокруг которого росли тюльпаны, отражало в себе каждую звезду на небосводе, не забывало ни про одну. — Красиво, — сдержанно сказал я. — Очень, — Лале поддержала, — Я говорила тебе про забытый домик — он далеко не забытый. Плохое укрытие. О нем знают все, просто никто не ходит. А об этом месте никто не знает. Только я. Теперь и ты, — Лале улыбнулась, крепче сжимая мою руку. Я тоже совершенно невольно улыбнулся, согреваясь под ее нежным взглядом и утопая в ее ласковой речи. Хорошо с ней, рядом. Особенно в такие моменты, когда она рассказывает о чем-то своем сокровенном, полностью доверяясь мне. В день нашего знакомства не испугалась меня — отстраненного и чужого, затравленного и со своими тараканами. Приняла меня таким. Я подошел ближе и обнял ее за плечи, мысленно ругая себя за это. Нельзя. Я не мог контролировать. Само как-то получалось. Словно рядом с ней мой разум и здравый рассудок отключался, я забывал рядом с ней слова отца и целиком погружался в ее заботу и ласку. Я любил ее. Мы продолжаем стоять, наслаждаясь тихим вечером, лишь иногда ветер трепал волосы Лале, освобождая ее прекрасное лицо от мягких и пушистых прядей. Я был выше Лале на целую голову, поэтому я положил свою щеку на ее макушку, любуясь и ею, и природой. Она держала меня за руку. В этот момент мне показалось, что я выиграл эту жизнь. Наслаждаюсь и временем, проведенным с любимой девушкой и красотой природы. — Скоро рассвет, надо возвращаться, — сказал я, тревожась за нее. Ее наставница строго накажет девушку за то, что посреди ночи она сбежала в свое секретное место, в котором ее не найдут. — Не надо. Скоро рассвет, — повторила Лале, — Тут красивее в несколько раз во время восхода солнца. Вновь пожалел о том, что я не могу сказать ей, что она красивее всего, что существует на белом свете. Мы беззаботно стояли в объятиях друг друга и болтали обо всем, о чем только можно. Я рассказывал ей о валашских традициях, о валашских рассветах и закатах. Я рассказывал ей обо всем, о чем она спрашивала, а Лале внимательно слушала. Ей было интересно. — Держи меня, — шепотом сказала Лале. — Что? — удивленно переспросил я. — Не отпускай. Мне так хорошо. С тобой. — Я и не думал. Стоим и ждем, однако сами внутри желаем, чтобы рассвет никогда не наступал, ведь проходит он быстро, значит, придет время уходить и расставаться. Не хочется. Хочется продлить этот момент надолго. Хочется остаться здесь и не возвращаться. Маленькая кромка солнца уже выглянула, возвращая небу нежно-голубой оттенок. А звезды так и продолжали сиять. Время — злая штука. Ненастные моменты жизни не могут быстро закончиться, они так тянутся и тянутся, словно какая-то пытка, а счастливые наоборот — слишком быстро заканчиваются. Последние несколько месяцев, которые я мог провести с Лале и Асланом прошли довольно быстро. Окончательно добило меня то, что Раду совсем забыл свою родину. Он не желал возвращаться. Когда я пытался переубедить его, он называл меня сумасшедшим и повернутым на желании отомстить. Может, так и есть. Может, я давно сошел с ума. Но ни при каких обстоятельствах я не останусь здесь. Меня добивало слишком близкое общение Раду и Мехмеда. Раду ведь даже не знает, сколько ужасного творил Мехмед… А Мехмед этим удачно пользуется, ведь Раду — следующий наследник престола Валахии после меня. После моей кончины Раду займет трон и Валахия полностью перейдет в имение турков. Валашские люди будут рабами в собственной стране. Я не хочу такого. Не хочу такой судьбы для жителей моей страны. *** Я и подумать не мог, что общение Мехмеда и Раду настолько близкое… Я был убит, я разбит. Последнюю неделю перед отъездом я чувствовал себя хуже, чем в первый день, проведенный в империи. Лале смотрела на меня, а в ее глазах читалось беспокойство и страх. Но только не за саму себя, а за меня. Она пыталась помочь, пыталась вытащить меня из этой ямы, в которую она не давала упасть мне на протяжении четырех лет. Даже Аслан был чересчур беспокойным. Видимо, я всех напугал. Вновь тот закрытый и отстраненный, но уже не шестнадцатилетний мальчишка, а будущий король Валахии, переполненный жаждой мести. Сам на себя не похожий. — Влад? — говорила Лале, вновь пытаясь убаюкать. Но уже не получалось. Гнев переполнял меня. — Что? — зло отвечал я, почти не слушая ее. -… — Она прикоснулась сначала к моему плечу, чувствуя, как трясется мое тело от переполненной злости. — Влад, что с тобой? — спрашивал Аслан. — Ничего, — так же отвечал я. Они беспокойно переглянулись и Аслан, кинув на меня полный сочувствия взгляд, ушел. Не знаю, надолго ли, куда он ушел, вернется ли он? Я подумал, ушла и Лале. Я подумал, что она испугалась нынешнего меня. Я подумал, что она сдалась. Я вновь погрузился в омут отчаяния, что поглотил меня целиком. — Влад…- шепотом назвала мое имя Лале. Я обернулся, она все еще стояла рядом. Осторожными, но уверенными шагами она подошла ко мне и положила свою руку на мое сердце, пытаясь утихомирить бурю, но у нее не получалось. Я смотрел в ее коричневые глаза и пытался, честно, изо всех сил пытался разглядеть того Влада, что был вместе с Лале два года назад в ее секретном месте. Но вместо прежнего огня, который она во мне разжигала снова и снова, остались лишь почти потухшие угольки. — Пожалуйста, вернись… — Я здесь, — грубо отвечаю я. — Нет. Это не ты. Настоящий ты где-то там, далеко. — Я здесь, — вновь повторяю я. — Пожалуйста, Влад. Злость затмила твой разум, это все говоришь не ты. — Я. — Влад, я… я люблю тебя, — вытащило меня из того омута жажды мести, но буквально на одно мгновение. Я накрыл ее руку, лежащую на моем сердце, — Пожалуйста, опомнись. Ты не сможешь править так, как ты говорил несколько лет назад. Ты будешь поглощен жаждой мести, ты не будешь видеть ничего, кроме своего гнева. — Пусть. Все будут меня бояться. — И я? Я буду тебя бояться. — …Что? — удивленно переспросил я. Не верю ее словам, ведь я никогда не причиню ей зла и она это прекрасно знает. В ее горящих коричневых глазах погас огонек. Я его потушил. Непрошенные слезы покатились по ее щекам. Слезы, которые вызвал я. — Пожалуйста… вспомни, кто ты есть. Ты упал. Вставай. Отряхнись от этого, избавься от этого гнева. Вставай, — шепотом говорила Лале. — Месть, жадность, злоба, любовь, ненависть — опасные чувства. Если ими не управлять, даже одного из них будет достаточно, чтобы довести человека до катастрофы. Влад, я прошу тебя, не дай им овладеть собой. Но мною уже овладели месть, злоба, ненависть. Я не мог говорить. Я был заглушен слезами Лале. Я пытался говорить глазами. Глаза — зеркало души. Я почти уверен, что Лале видела в них настоящий ад. Я пытался сказать ей: «Держи меня, не отпускай. Мне так хорошо с тобой». Я пытался. И когда я увидел в ее глазах ответ: «Между нами рай…» улыбнулся. Совсем слабо, вымученно. Но рай, это ты. Я — ад, а ты — рай. А между нами — пустырь. Несовместимое. Я постарался отдать ей свои последние частички света. Постарался вновь разжечь тот огонек, который я потушил. — Я люблю тебя. Спасибо за все, Лале, — та самая искра, которая смогла сделать то, что я так сильно старался. Она улыбнулась сквозь слезы. — Я знаю. Я знаю, Влад. — Прости меня. Прости, пожалуйста, — в глазах Лале уже появилась надежда, что прежний я возвращаюсь, но уже ничего не вернет былого меня. Я извинялся за все, что я сделал. Я извинялся за то, что вынудил сказать ее «Я люблю тебя», я извинялся за то, что дал ей надежду, я извинялся за то, что у нас не будет совместного будущего, о котором мы мечтали несколько лет назад, я извинялся за свою грубость, я извинялся за то, что позволил себе сблизиться с ней. Она было хотела меня обнять, но я не позволил. Я убрал ее руку и ушел. Ушел, больше всего боясь обернуться и увидеть вновь потухший огонек, причиной потухания которого снова стал я. Я боялся снова увидеть ее красные заплаканные глаза. Я боялся увидеть в ее глазах того, кем я стал. Каждый из нас в конце своей жизни становиться тем, кем больше всего боялся стать. Неужели я стал им раньше положенного срока? Да. Стал. Я свернул не туда. Я потерял свой свет, освещающий мне дорогу. Я заблудился. Не смог выйти. Полностью погрязший в жажде мести и злости, я вернулся в Валахию. Первым делом, вычислил тех бояр, кто подставил моего отца и брата. Около сотни человек я созвал на пир в честь моего восхождения на трон. По крайней мере, так они думали. По окончанию я приказал казнить всех. Я был уверен в их предательстве. — Ты станешь самым справедливым правителем! — Говорила Лале, с которой мы сидели в домике. Она учила меня плести венки из цветов. Я казнил их тем же способом, что и моего отца с братом. Они умирали в муках, так пусть теперь и они узнают, каково это — принять удар, нанесенный из самого неожиданного места, из самого доверенного. — Тебя будут уважать и любить, — Говорила Лале, с которой мы вновь болтали у озера о нашем будущем. После я отправился в Венгрию. Не жалея абсолютно никого, я убивал всех подряд. Мои руки были по локти в крови. С моего меча стекала река чужой крови. Я не видел перед собой ничего, кроме злобы. Прежний я умер. Я шел с окровавленным мечом и видел, как от меня во все стороны разбегаются и женщины, и дети. Собрал всех предателей из Венгрии, привез в Валахию, приказал казнить тем же способом, что и бояр. Это стало моим излюбленным способом казни. Сзади моего замка был целый лес из трупов, застывших в неестественных позах на колах, с которых в огромном количестве стекала кровь. На запах застывшей крови стала сбредаться разная нечисть из близлежащих лесов, требовавших больше. Они стали воровать из сада замка трупов. Пусть. Все равно мне нужно было место для новых предателей. — А враги будут бояться твоего могущества! — говорила Лале, когда мы занимались учебой и вновь отвлеклись на разговоры. Меня стали бояться. Все, как я и желал. Я стал королем тьмы, королем нечисти, королем темного и светлого мира. Светлого мира, который я позже очернил сам для себя. Однажды меня стали мучать кошмары. Каждую ночь я не мог нормально уснуть. Постоянно снились безжизненные, но в то же время живые тела отца и брата, близость Мехмеда и Раду. Я постоянно падал. Каждый кошмар я падал во тьму. С каждой ночью я погружался в нее все больше и больше. Однажды мне повезло: во сне мне приснилась Лале. — Смотри-смотри, алый рассвет…- завороженно говорила Лале. — И что? — заинтересованно спрашивал я. — Наставница говорила, что алый рассвет бывает тогда, когда где-то была кровавая битва. Рассвет, конечно, красивый, но мне становится не по себе тогда, когда я вспоминаю эти слова. — Ты боишься? — я прижал ее к себе еще ближе. — Да, есть немного. Однажды я пообещал Лале, что никогда не буду лить много крови в войнах, она просила меня об этом. Я не сдержал обещание. Я воевал с турками. Глаза мои были залиты кровью. Острый клинок рассекал моих врагов одним за другим. Так получилось, что меня смогли повалить. Но ненадолго. Я посмотрел на небо, увидел в нем мою Лале. — Ты упал. Вставай. Так как лучи солнца были губительны, в основном я воевал ночью. Преимущества были у меня. Я рвал османов как львы долгожданную пищу. Крови тогда пролилось много. Победа была одержана мной и моим государством. Я победил. Как раз только взошло солнце, окрашивая небо в красный. Я взошел на выступ горы.Внизу лежало много окровавленных и бездыханных тел в броне Османской империи. Я ликовал. Я торжествовал. Я отомстил. Я отомстил всем своим врагам. Внезапно я почувствовал на своем лице приятный холодный ветер. Такого не должно быть после кровавого побоища. Самое странное то, что я узнал его. Совсем такой же, как в ту ночь возле озера. Красные тюльпаны в лунном свете блестели так же, как и алая от крови броня умерших турков. Луна была такая же, как и в ту ночь — яркая, освещающая то загадочное место, но сейчас она освещала лишь поле, усеянное мертвыми телами. Не хватало лишь озера, отражающего темный небосвод и «красные тюльпаны». Я шел домой, разглядывая звездное небо. Шел, не жалея ни о чем. Я сделал все, о чем так мечтал. Я победил. Уже в замке меня встретил слуга и передал письмо. От Аслана.

Влад

Лале умерла. О ее картинах узнали. Перед казнью она просила меня передать тебе, что каждое утро она наблюдала слишком много алых рассветов. Глаза наполнились слезами. Полностью разбит. Я мечтал, я хотел, я верил в то, что смогу вернуться к Лале. Не смог. Не успел. Устремил взгляд на небо — его заволокло тучами. Луна уже не светила так ярко, как пару часов назад, а звезды так и продолжали сиять, будто бы ничего не произошло, будто бы мир не лишился самого светлого чуда, будто бы все идет так, как должно быть.