Панихида

Пять гробов. Ряды стульев. Множество меха. Напряжение можно было бы резать лазерным скальпелем. Никто точно не знал, что происходило, но все чувствовали, насколько сильно это отдавало ржой. Гул голосов наполнял помещение, выбранное для панихиды, слишком тихих, чтобы разобрать, что они говорят, но наполненных тревогой, неуверенностью и злостью. Прошло всего десять джооров с того момента, как они вышвырнули Оверлорда с корабля, и казалось, что большинство просто не успели опомниться от произошедшего, иначе их недовольство было бы сильнее. Должно было быть. Родимус еще раз осмотрел всех. Накидка неприятно давила на плечи. Пять жертв, по сравнению с войной, казались ничем, тогда они бы скорее радовались этому. Но сейчас… они так надеялись уйти от прошлого, вместе с этим шлаковым кораблем, надеялись, что все останется позади, на Кибертроне. Наверняка все чувствовали себя преданными. Слова были нескладными и горькими на глоссе, и даже знаменитое очарование капитана не помогало. Быть может, из-за какой-то вины и ярости, сквозивших в каждом его слове. Быть может, потому что меха были слишком взведены, чтобы воспринимать их с искренностью. — … сделали то, что не удалось мне одному — они избавили этот корабль от Оверлорда. Честь им и слава, — с вокалайзера сорвался короткий треск в конце этой фразе, но никто этого не заметил, и Родимус вскинул ладонь, уступая свое место — Хромедом… У мнемохирурга все еще отсутствовала левая рука, отчего по светлому плечу змеились глубокие трещины, и весь он казался каким-то искаженным, раздавленным, потерянным. Он встал за небольшую трибуну с явной неохотой, практически читаемой в его сгорбленном корпусе и прижатых полях, и Хромедом как будто и сам не знал, зачем вышел сюда, рассеянно и мрачно глядя на всех из-под потускневшего визора. — Мне нечего особо сказать. Мне жаль, что его больше нет, — мнемохирург задумался на клик, словно не зная, стоит ли вообще продолжать говорить. Дернулся, пытаясь пожать поврежденными плечами, и спешно, неловко выпалил, — Мы все сожалеем об этом. Спасибо. Хромедом спустился, не глядя ни на кого и снова садясь рядом с Брейнштормом, который крепко, до скрипящих серво сжимал в манипуляторах свой извечный портфель. Где-то с задних рядов раздался скрежет, на который почти никто не обратил внимания, звуков и так было много — шум вент-систем, какое-то бормотание, шорохи — но ученый все же обернулся, краем оптики улавливая движение чего-то ярко-красного, желтого, синего, белого. Бластер почему-то сел в самом конце, несмотря на то, что среди погибших был не только Ревайнд, но и Пайпс. Казалось, они дружили, но кассетник так ничего и сказал ни о первом, ни о втором, скрестив манипуляторы на деке. Отсюда Брейншторм мог видеть, как тот говорит что-то, чуть наклонившись к Эджекту, судя по яростному блеску визора кассеты — что-то успокаивающее. Стилджо за всеми меха разглядеть было нельзя, но он наверняка тоже был рядом. За время, проведенное на «Лост Лайте», они перестали быть настолько обособленными, как во время войны, но все ещё держались вместе. Даже Ревайнд регулярно поддерживал с ними связь. Брейншторм отвернулся, чувствуя себя как-то неловко. Все закончилось быстро — капсулы выпустили в космос, и как будто ничего не стало. Меха вставали, уходили, ушёл и Хромедом, но Брейншторм знал, что скоро ему придется пойти за ним. У него было нехорошее предчувствие на счет того, что мнемохирург собрался делать. Не в первый раз, в конце концов. Но прежде, чем он успел последовать за другом, движение на периферии видеозахвата снова привлекло его внимание. Вся кассетная группа мягко проскальзывала меж других меха, очень-явно-и-отчетливо направляясь к Хромедому. Ученый вздрогнул. Бластер не был известен своей вздорностью, но потеря могла вывести его из себя. Конечно, они не знали, что произошло на самом деле (и кто во всем виноват), но ярость не была рациональной вещью, а обвинения и крики — это последнее, в чем нуждался сейчас мнемохирург. К сожалению, Брейншторм не успевал за ними достаточно, чтобы предотвратить скандал. Он потратил драгоценные бриймы, пытаясь пройти сквозь толпу, но когда ученый все же вышел в коридор, там никого не было. Он повертел шлемом. Разве они могли уйти так быстро? Или он ошибся в чужих намерениях? Шлак, Брейншторм надеялся, что это так! Медленно, он двинулся вперед, прислушиваясь — в конце концов, «Лост Лайт» большой корабль, и меха могли просто куда-то свернуть. Например, в одну из множества полупустых комнат, корабль изначально был заполнен только наполовину, предполагая большее количество экипажа. Брейншторм установился около открытой двери, не рискуя заглядывать внутрь. Голоса, звучащие оттуда, были спокойными, по-крайней мере, пока. В случае чего, он готов был вмешаться. *** Чувствовать скорбь было ужасно, но ощущать при этом ещё и вину казалось просто невыносимо, и глядя на меха перед собой, Хромедом осознал, что и то, и другое увеличивается просто в геометрической прогрессии. Все трое подошли к нему достаточно решительно, но теперь выглядели неуверенно. Бластер продолжал держать манипуляторы скрещенными над грудной, и на клик мнемохирургу пришла в голову идея — глупая, наверное — что он будто пытается прикрыть ими деку. Стилджо было сложно читать, и дело было не только в его… форме. Он всегда был немного холодным, несмотря на всю смелость, и по-звероформерски гордым, и сейчас просто молча смотрел на него снизу вверх. Эджект… Эджект выглядел самым рассерженным, болезненно напоминая при этом Ревайнда этими опущенными плечами и сжатыми в кулаки ладонями. Только синий там, где должен быть черный, и оранжевая маска вместо бордовой. — Мне жаль, — вырвалось само собой. Шлак, глупость какая, какое ещё «мне жаль»? Но ему правда больше нечего было сказать, нечем оправдаться. Хромедом отвернулся к круглому окну, вздрагивая от стыда. Если они собирались обвинять его, то пусть. — А… ага, — пробормотал Бластер, поджимая губы. Хах. «Голос Кибертрона» не знал, что ему сказать. Почему-то это показалось безумно смешным, заставляя замаскировать истерическое хихиканье под всхлип перезапускаемых вент-систем. Они снова замолчали, топчась на месте. Золотистый фейсплейт кассетника, характерный для многих холодных сборок, был напряжённым и тревожным, синяя оптика нервозно смотрела то на Хромедома, то куда-то ему за спину. — Он говорил о тебе. Очень много. Думаю, ты был его второй любимой темой после исторических архивов, — наконец выговорил кассетник. Ревайнд практически всегда, так или иначе, упоминал мнемохирурга, его привязанность была настолько очевидной, что не требовалась даже их кассетная связь, чтобы почувствовать её. Они все часто дразнили кассет-бота за это, и даже как-то было странно, что этого больше не будет. С тех пор как он узнал, что Ревайнд дезактив, все было не так. Да, ржа, он и раньше терял меха, друзей, но архивист, кассета, его кассета… От этого в Искре что-то жгло и тянуло, как незапаянная трещина, заставляя подпрограммно прижимать руки к груди. Тем не менее, он сам не был близок с Хромедомом, вообще. То есть, они разговаривали, конечно, когда это было необходимо и просто так, но едва ли они были друзьями. Кроме Ревайнда, ничего общего у них и не было, и сейчас нужные слова подбирались с трудом. Это оказалось куда сложнее, чем вещать в эфире. На клик Хромедом задался вопросом, был ли Доминус тогда третьей любимой темой. В конце концов, если тот все же дезактивировался, то сейчас они с Ревайндом едины со Всеискрой. Тут же какая-то едкая горячая зависть вылилась ему прямо в собственную камеру Искры, настолько иррациональная, что мнемохирург внутренне скривился от отвращения к самому себе. Как он вообще мог о таком думать? Ревайнд никогда не давал повода, никогда, всегда только он сам придумывал себе что-то. Хромедом покачал шлемом, но тут же обнаружил, что Бластер все ещё смотрит на него слегка выжидающе. Он перезагрузил вокалайзер, пытаясь сказать хоть что-то, чтобы не выглядеть неблагодарным. — Да, я… мы… — он прижал единственную ладонь к маске, чувствуя, что снова теряется в собственных словах, — Он был очень храбрым. Я всегда злился на него из-за этого, — Хромедом практически выплюнул это, и, кажется, сам был удивлен этой резкостью, но кассетник только понимающе горько ухмыльнулся. Ему ли, ржа, не знать. Ради точных кадров Ревайнд готов был под снаряды лезть, и они провели ворны, споря по этому поводу и крича друг на друга по очереди. Он с беспокойством глянул на Эджекта — тот до последнего не хотел этого разговора, и его злость плотно пульсировала в его полях, прижатых к небольшому корпусу, и в их кассетной связи, разливаясь там, как масляное пятно. Бластер готов был поспорить, что тот и сам не знает, на кого или на что он злится, просто… делал это. Может, думал, что так будет легче. Близнецы плохо переносили смерти друг друга. — Мы будем скучать по этому, — хрипнул кассетник. Мнемохирург отстраненно кивнул. Да, они будут скучать. По привычке кассет-бота рассуждать, переходя из одного угла комнаты в другой, словно он зачитывал лекцию. По его счастливому, взбудораженному голосу, которым он рассказывал что-то, найденное им в своих архивах. По яркому сиянию визора. По тёплому весу на плечах, когда архивист сидел там. Хромедом вздрогнул, понимая кое-что. — Я никогда не спрашивал его, что для него значит эта… эти отношения, все вы. Знал, что это было важно, но не… не спрашивал… просто… — Мы поняли, — резко оборвал его Эджект, и Бластер зашипел на него — Хромедом уже и так выглядел слишком смущенным и пристыженным. Их общая связь снова заполнилась негодованием и обидой, и кассетник попытался распространить свое спокойствие, неустойчивое и зыбкое, но хоть как-то. Они не для того сюда пришли, чтобы ругаться. Ревайнд не заслуживал того, чтобы близкие ему меха ненавидели друг друга. Мнемохирург только зашумел вентиляцией. Кассетные группы были редкими на Кибертроне, а функционалисты заставили их сократиться еще больше, объявив всех, кто имел подобный Ревайнду альт-мод, «одноразовыми», отчего слишком многие трактовали взаимоотношения кассетников и кассет неправильно, связывая его с подчинением и эксплуатацией, только добавляя презрения к и без того не самой уважаемой касте. «Семья» оказалась слишком чуждым понятием для Кибертрона. Но Ревайнду было все равно на это и раньше, и… до недавнего времени, а Хромедом отлично видел, что связь с другими делает архивиста счастливым, так что никогда не рисковал даже затрагивать эту тему. Он не хотел быть неправильно понятым. — Слушай, я знаю, всё кажется ужасным. И сейчас, ржа, так оно и есть, — Бластер скривился, припоминая все разрушения, причиненные кораблю и экипажу. Оверлорд, шлаков Оверлорд, это просто не укладывалось в шлеме, как это могло вообще быть? Так, нет. Он тихо зарычал сам на себя, отгоняя ненужные мысли, и заставляя сфокусироваться на том, на чем должен был, для чего они изначально вообще решились на этот разговор, — Но если что, мы всегда здесь. Если тебе будет одиноко, можешь приходить. Когда захочешь. Серьезно. — Тебе не нужно переживать это одному, — неожиданно буркнул Эджект, глядя себе под ноги. В отличие от брата, он никогда не был меха слова, по крайней мере, не в этом смысле. Помогать транслировать передачу — да, но не разговоры по Искрам. Стилджо так ничего и не говорил, но выглядел согласным, и Хромедом растерялся. Он ожидал, что они просто поговорят, ну, может, еще с полджоора, но не такого. С чего бы им так делать? Это же он во всем виноват. — Я… да, хорошо, — проскрежетал он засбоившим вокалайзером, абсолютно сбитый с толку. Разве он этого заслуживал? Он не был уверен, — Спасибо. Эджект фыркнул на его дрожащий, неуверенный тон и с раздраженным вздохом подошел ближе, заставляя мнемохирурга недоуменно опустить шлем. Но статистик только постучал его по голени, снова до боли напоминая своего брата, и Хромедом медленно, осторожно опустился на колени, оказываясь вровень с ним, с каким-то трепетом глядя в синий визор. Белые манипуляторы обвились вокруг его шейных, и прежде чем он решил, что его собираются задушить, Эджект уже обнимал его, опустив шлем на плечо. Искра мнемохируга провалилась куда-то в топливный бак, и он чуть было не отпрянул к шаркам. Знакомо-маленький корпус почти не прижимался, но его поля, неровные, угловатые, будто ощеренные, царапнули по его собственному, упруго отталкиваясь от него, и мнемохирург робко попытался синхронизировать их. Он не был уверен, что это сработает, но через кликов десять колючее ощущение совсем рядом медленно начало сглаживаться, позволяя расслабиться, хоть немного. И все же, как странно. Рядом послышалось движение, работа сервоприводов, и еще одна ладонь, более крупная и тяжелая, легла ему на спину. Он не мог видеть Бластера, но слышал его вент-системы и тихое ворчание двигателя. Кассетник был с ним практически одного роста, его шлем должен был быть совсем рядом, но Хромедом не решался смотреть на чужой фейсплейт. И так слишком стыдно. С другого бока была золотистая вспышка — это Стилджо положил свои манипуляторы ему на колени. Вся кассетная группа собралась вокруг него, окружила, и, шлак, если это хоть на сотую долю было похоже на их… их взаимоотношения, то он понимал Ревинда. Хромедом отключил визор. Боль никуда не ушла, и даже не стала меньше, но теперь он сражался с ней не один. *** Брейншторм подождал ещё пару кликов, но больше никто ничего не говорил, и он решил уйти, пока никто не понял, что он подслушивал. Позже, он все равно зайдет к Хромедому, но что-то говорило о том, что пока ученому не придется удерживать его руку с иглами от шлема.