90

      Кенни часто вспоминал, как он неудачно умер во время самой лучшей дрочки в своей жизни.       Ему тогда казалось, что его голова превратилась в ёбаную планету Земля, и с его красным лицом и пережатой шеей пульсирует по венам вся лава всех вулканов, и в Японии — это где-то в районе паха — происходит землетрясение, трясет на десять баллов, так сильно, что… что, в принципе, не мудрено и не заметить, как наступает смерть от асфиксии.       Это воспоминание было волнующим, манящим, всегда маячило где-то на краю сознания — ты и не знаешь, что оно там есть, но вот оно улыбается и машет тебе рукой. В руке зажат кожаный ремень.       Кенни слишком часто умирал во время или из-за секса, поэтому он поневоле стал относиться к нему с опаской. У этой девочки есть презерватив? Этот чувак вырубил двигатель автомобиля? А на ручник поставил? Где инструкция от этих чудо-таблеток? Кто-нибудь проследит, чтобы ремень на шее затянулся не слишком туго?       Это, знаете ли, обидно — умереть, так и не кончив.       Фантазия об удушье притягивала другие фантазии. Это же должно быть неприятно — не дышать. Но это было приятно — и это же значит, что есть еще что-то такое условно-неприятное? Ну, настолько неприятное, что башню от удовольствия срывает?       Кенни представляет, как иглы проходит сквозь соски. Он мог бы потом вставить в них серьги. Кенни представляет, как тонкий хлыст врезается в его кожу, оставляет узкий и алый след. Как ремень затягивается на его шее. Как каждый вдох даётся ему все труднее. Как кто-то мягко отводит от него руку смерти, ослабив ремень вовремя.       Он не очень помнил, какие есть принципы БДСМ, но он точно помнил, что один из них — безопасность. Он понимал, что на роли доминанта человек брал на себя большую ответственность, и он должен выпустить Кенни с сессии живым, чтобы не отвечать перед законом, но... сердце всё равно замирало, когда он думал об этом — умирать ужасно страшно. Но ведь опытный человек знает, что делает?       Да и он теперь не так уж часто умирает.       Он представлял грудастую доминатрикс — по настроению в его воображение приходила зрелая женщина, явно чья-то мама (может, мама Картмана? Вот бы он взбесился) — она не знала пощады и только смеялась над его воображаемыми всхлипами; или же в его фантазиях гостила тоненькая и неопытная девушка, и после каждого шлепка она спрашивала дрожащим голоском, не слишком ли больно — только непонятно было, от волнения дрожал ее голос или от нетерпения.       Кенни совсем не понимал, где найти доминатрикс. Он тыкался по всяким сайтам с мрачным оформлением, пытался найти кого-то в приложениях для знакомств, но всё, что он находил, было больше похоже на мошенничество. Единственная женщина, которая правда оказалась той, кого он искал, запросила денег — и Кенни отказался.       Да и денег, честно говоря, не было.       Однажды он (воодушевленный светлой идеей — Боже мой, и секс, и деньги!) пробовал продать себя, и после этого опыта он горячо топил за то, что всё должно быть если не по любви, то хотя бы по взаимной симпатии и согласию.       Единственным, у кого Кенни мог бы просто спросить про доминатрикс, был мистер Мазохист. Но мистер Мазохист был геем, и Кенни не был уверен, что его хоть как-то интересуют в этой тусовке женщины, ведь они не могут дать ему крепкого хуйца, и...       И это значит, что есть кто-то, кто давал ему это.       Кенни очень ценил и любил мягкие груди всех размеров, но ему по большему счету было неважно, кого ебать. И если ему удастся избежать неловкого разговора с мистером Мазохистом о садистских дамочках только ценой члена в жопе — что ж, так тому и быть.       Он не смог выяснить, где проводят время доминатрикс, зато он отлично представлял, где находится гей-бар.

***

      Погода стояла пренеприятнейшая — дождь с мокрым снегом уже изрядно промочили его толстовку, а дырявые кеды набрали в себя воды и грязи. Кенни продрог до костей, но всё никак не мог решиться войти в бар. Фонарь у входа рассеяно мигал, не особо освещая унылые сумерки. Кенни смотрел на него, и он понимал, как убого тут всё выглядит и как убого выглядит он сам. Он далеко зашёл на тяге своей дымящейся шишки, но, похоже, запала на само действие ей не хватало, и он развернулся, чтобы уйти домой.       — Ты долго ещё там стоять будешь? Раздражаешь.       Кенни обернулся и увидел, что это к нему обращается охранник. Наверное, это приглашение, решил Кенни. Он притворно-уверенно направился к входу в бар, но охранник остановил его, преградив дорогу рукой.       — Двадцать один-то есть? — Он внимательно вгляделся ему в лицо.       — Конечно, — почти оскорбился Кенни.       Охранник на секунду задумался, будто что-то решая.       — Да пофиг. Проходи.       Кенни проскользнул мимо него, краем глаза зацепив неприятную ухмылку охранника. Кенни поёжился. Он хотел подписаться на БДСМ-сессию, а не на изнасилование. Нужно быть осторожным.       Оказавшись в помещении, полном радостных и голубых мужчин, Кенни застыл. Даже при том, что было темно и он плохо видел людей в всполохах яркого цветного света, он начинал понимать, что мистер Мазохист, вообще-то, особенный. По его внешности всем всегда всё было понятно. Сейчас же Кенни ни за что не сможет догадаться, кто из этих абсолютно нормально выглядящих людей мог бы дать ему то, что он хочет.       Кенни подошёл к барной стойке, еле переставляя ноги, кое-как взобрался на высокий стул. Он чувствовал, что зря вообще сюда пришёл, но ему не хотелось так просто сдаваться. Он решил посидеть и порассматривать людей ещё хотя бы минут десять, чтобы уйти с полной уверенностью, что он пытался. Правда, смотреть получалось только на столешницу. Но это ведь тоже считается за попытку?       — Ой, какие люди. Я так и знал, что ты пидарас.       Кенни вздрогнул. Почему-то с его губ сорвалось глупое оправдание:       — Я нет, я только наполовину… — Он поднял глаза от столешницы и замер.       Перед ним стоял в жеманной позе с бокалом мартини в руке его учитель из начальных классов мистер Гаррисон. Ещё он был бывшим президентом США, но это не так важно. Кенни почувствовал, как краснеет. Он знал, что мистер Гаррисон не осудит его за ориентацию, и понимал, что цель, с которой он сюда пришёл, мистеру Гаррисону неизвестна, но стыд все равно скручивал ему кишки. Его замутило.       — Ох, знаете, я пойду…       — О, ну ладно. Если что, ты знаешь, где меня найти. Молодняку полезно набираться опыта у профессионалов! — Мистер Гаррисон подмигнул и опрокинул в себя весь свой мартини.       К такому повороту Кенни не был готов — мистер Гаррисон? Флиртует? С ним? Да он даже не флиртует, он прямым текстом предлагает… всякое! С круглыми от ужаса глазами Кенни помчался к выходу, но по мере того, как мысли одна за другой сменялись в голове, его шаг становился всё медленней.       Что Кенни было про мистера Гаррисона известно — так это то, что именно он давал мистеру Мазохисту крепкого хуйца. Именно он давал мистеру Мазохисту то, из-за чего тот и был мистером Мазохистом. Мистер Гаррисон — это тот человек, которого Кенни искал.       А ещё, знаете, было что-то привлекательное в мысли о том, чтобы трахнуть бывшего президента США.

***

      Кенни с интересом и каким-то благоговейным трепетом осматривал комнату с таинственными приблудами для секса, о назначении большинства которых он даже не мог предположить. Мистер Гаррисон наигранно грустно вздохнул.       — Знаешь, я сделал это всё для мистера Мазохиста. Я тут в первый раз с тех пор, как он меня… — Мистер Гаррисон смахнул слезу. — Прости, мой мальчик, старые раны.       Кенни закатил глаза. С их расставания прошло уже дохрена лет, и нытьё мистера Гаррисона по бывшему уже изрядно всех задолбало. Может, поэтому ему и не удаётся сюда никого затащить — кому нужны эти проблемы.       Тем временем мистер Гаррисон сбросил с кровати с высокой решётчатой спинкой какую-то кучу барахла — месиво из старой посуды, одежды и огромных дилдаков с грохотом оказалось на полу.       — Раздевайся, ложись, раз пришёл.       Кенни на миг зажмурился, решаясь. Все эти волнения как-то сбили настрой, но он сюда пришёл, и отступать было бы глупо — и он точно будет об этом жалеть. Кенни представил, как должна использоваться распорка, представил, как он лежит в открытой и беззащитной позе и совсем не может пошевелиться, как сзади в него грубо входит невидимый ему человек — и воодушевление вернулось к нему. Честно говоря, он не думал, что вернуть его будет так просто, но он не жаловался.       Под скучающим взглядом мистера Гаррисона он стянул свою убогую одежду, бросил её на пол и нахально развалился на кровати, поиграв бровями. Мистер Гаррисон хмыкнул.       — Не шевелись. — По запястью Кенни скользнула верёвка. Сейчас начнётся. По коже пробежали мурашки.       Скоро мистер Гаррисон закончил привязывать Кенни к кровати и потянулся. Его старческие суставы захрустели. Кенни попробовал пошевелить руками — не получилось. На периферии сознания он ощутил какую-то смутную тревогу. Будто что-то такое когда-то…       Мистер Гаррисон постоял немного у стенда с плётками, задумчиво постукивая пальцем по подбородку, выбрал одну и повернулся к Кенни.       — Так, у нас тут не 50 оттенков серого, никаких контрактов я тебе не дам. Придумывай стоп-слово — и погнали.       — Но мы же уже договорились…       — А, вот и славно, — сказал мистер Гаррисон и со всей силы ударил его плетью.       Кенни захлебнулся воздухом и забыл вообще все слова.

***

      Кенни вспомнил все свои смерти, они взрывались и проносились перед глазами, и он будто переживал их заново. Он не понимал, действительно ли мистер Гаррисон делал ему так больно, или же ему было больше плохо от картинок, которые решила ему выдать его психика — но сосредоточиться и обдумать эту мысль не получалось.       Он заново утонул в лаве и снова насмерть замёрз, заново был обездвижен и умирал от голода, в него снова ударила молния, он снова застрял в лианах, и его кусали ядовитые змеи, жрали крысы, жарили аборигены, резали, хлестали, жгли...       С какого хрена он вообще решил, что ему понравится боль? Смерть — это боль, и смерть ему не нравилась, так какого чёрта ему так хотелось попасть в эту ситуацию, какого чёрта он думал, что ему будет хорошо, какого чёрта...       Как бы Кенни ни кричал и ни просил остановиться, мистер Гаррисон только закатывал глаза. Кенни знал, что нарушал правило, но он забыл стоп-слово. Одно- единственное долбанное слово, которое остановило бы всё это безумие — и он его не помнил.       В короткий миг передышки, когда мистер Гаррисон, притомившись, решил перекурить, Кенни в панике искал слово в своей памяти, пытаясь сосредоточиться и как будто упуская его в самый последний момент, едва не поймав. Но времени вспомнить не хватило.       Когда мистер Гаррисон достал булавки, Кенни уже рыдал и задыхался. Мистер Гаррисон буквально час назад сам сказал ему, что для первого раза булавки — это слишком. А теперь они у него в руках, и ещё чуть-чуть — и будут где-то в Кенни, и Кенни этого уже ничерта не хочет, но мистер Гаррисон, блять, сумасшедший, ёбаный поехавший старик... Кенни вспомнил.       — Девяносто!!!       — Что ты несёшь?       — Девяносто!!! Это стоп-слово!       — Не парь мне мозг, это слишком тупо для стоп-слова.       — Девяносто, блять! Был договор, придурок, отпусти! Девяносто!!! — голос сорвался на визг.       — Господи, да когда ты уже заткнёшься? — мистер Гаррисон поморщился и воткнул булавки ему в ногу — таким безразличным жестом, будто чтобы они просто не мешались в руках — и выбрал из хлама на полу кляп–шарик. В другой момент Кенни бы посмеялся над тем, что он выудил его из кастрюли, но сейчас ему было совсем не смешно.       Кенни замотал головой, сопротивляясь, но мистер Гаррисон грубо затолкал красный вонючий (где он, блять, до этого был) шар ему в рот и затянул ремешок на затылке. Кенни замычал, мистер Гаррисон раздражённо цокнул языком.       — Тебе нужно научиться хорошо себя вести, малыш. Думаю, тебя надо ещё наказать. Ты ведь за этим сюда пришёл? — мистер Гаррисон чуть ли не нежно расправил в своих руках кожаный ремень.       В какой момент Кенни перестал осознавать себя, он не помнил. Он просто надеялся, что мистер Гаррисон не продолжил трахать его труп.

***

      Мысль трахнуть бывшего президента США была очень привлекательной. Но если бы Кенни посидел и подумал, не повинуясь слепо голосу своего либидо, он бы вспомнил, что предвыборная кампания мистера Гаррисона строилась на обещании выебать всех до смерти. Пусть это и не вышло выполнить в масштабах целого мира, но делать он это всё-таки умел.       Он не выебал до смерти мистера Мазохиста — но мистер Мазохист, вообще-то, особенный. Он и целую Пэрис Хилтон может жопой заглотить, и ничего ему не будет. Кенни тоже особенный. Ему всегда что-то будет.       Может быть, Кенни и не было бы ничего, если бы он остановился, подумал — «минуточку, могут быть последствия». Ну конечно, ему это даже в голову не приходило. Потому что он дебил и никогда не учится на своих ошибках. Вот поэтому все в школе считали Кенни и его друзей идиотами.       Будет ли приятна боль, если ты тысячу раз умирал? Нужно ли рисковать превратить ещё один свой секс в смерть? Стоит ли трахаться с поехавшим садистом? Хм, даже и не знаю. Звучит как план.       Кенни не слышал ничего о мистере Гаррисоне месяца два, да и, вообще-то, месяца два совсем не выходил из дома. Казалось бы — ну умер и умер, чего бубнить-то. Эту смерть пережить почему-то было сложнее. Мысли же о сексе вгоняли его в состояние, близкое к панической атаке.       Он ненавидел его. Ни одного человека Кенни не ненавидел сильнее, чем мистера Гаррисона.       В первую свою вылазку из дома Кенни встретил Стэна. Он был явно взбудоражен.       — Кенни, чувак, где ты был? Представляешь, мистеру Гаррисону наконец-то объявили импичмент!.. И ещё его сажают за убийство.       — Правда? За чьё?       — За... — Стэн помолчал с минуту. — Наверное, я что-то не так понял.       Кенни хмыкнул и ушёл вперёд.       Если мистер Гаррисон в тюрьме, то там ему самое место. А он постарается жить дальше счастливо. Закончит учёбу, найдёт работу, съедет от родителей. И женится на асексуалке.