***
Обычный день, ничего не предвещает, и... Вдруг я оказываюсь посреди шумного незнакомого города. Кругом непонятные здания, которые своими макушками чуть ли не в облака упираются. Люди бегают, не замечая никого вокруг себя и ничего, кроме дороги под ногами и странных штуковин в руках, кажется, их называют телефонами. Здесь все ходят на двух ногах, разумеется, я тоже стою на задних копытцах. Знаете, это чертовски неудобно! — Эй! Постойте! Где я оказался? Молодой человек! Да куда же вы так несетесь-то! — я выгляжу странно, размахивая передними лапами как руками. Я не такой, как они, а им всем плевать? Странно... — Эй! Никого не смущает лама, которая говорит? — снова кричу, уже какому-то хмурому дядьке в костюме, а он только взгляд на меня поднимает, у виска крутит и бурчит себе под нос: — Снова эти дебильные куклы! Пошел вон! Не буду я с тобой фотографироваться! — пихает меня в плечо и уходит, смешиваясь с толпой. — Хамло! — кричу в ответ, поправляю челку, что на нос упала. — Черт! — получаю своим же копытом в лоб и понимаю, что оказался в этом мире совсем один. Как же там мой Ал? Наверное, ищет повсюду... Боже! Я не вынесу разлуки с ним! — Етижи-ламатижи... С этим надо что-то делать, ведь так? — сам себе вопрос задаю, оборачиваясь к витрине, смотрю на себя, прекрасного благородного ламу-Эвана, снова поправляю челку, на этот раз просто мотнув головой, хватит и одного копыта моему лбу... — Я вернусь к тебе, любовь моя! Только найду, где у них тут можно купить билет до радуги в один конец... — послав торопливо воздушный поцелуй в небо, снова смотрю на себя. Красив, засранец! Гордо стуча копытцами, направляюсь к одному из высоких зданий, чья крыша упирается в небо. Возможно, это и есть тот самый экспресс до радуги. Копытца стучат по асфальту, звонко отбивая ритм, передние лапы сложены крестиком где-то в области груди, голова на длинноватой шее гордо смотрит вперёд. Да я форменный красавец! И, конечно, чертовски уверенный в своих силах парень! — Неужели я не смогу вернуться? Да, конечно, смогу! Я был над облаками, под облаками, да что там — к Луне в гости захаживал, а тут... Земля, — делаю «пф» губами, отчего те шлёпают достаточно забавно, снова встряхиваю головой, отбрасывая чёлку с глаз. — Я же лама-Эван! А значит, всё смогу! В том числе и получить по лбу. Дверью. Со всего маху! — Простите, пожалуйста, я не хотел! Извините! — кажется, это крики того, кто меня только что отправил на асфальт и в нокдаун. Слишком приятный голос для такого злодея, надо сказать... — Простите! Вижу, как руки его тянутся ко мне, но голову поднять не могу. На небе мерцают розовые единороги: — Мне кажется, у меня приступ единорожизма... — голова немного болит, явно шишка образуется, тру место ушиба лапой, морщусь, хрипло фыркаю: — Ты чего на меня нападаешь? Я шёл себе, никого не трогал, а тут... Ты! — С помощью милого незнакомца — светлые длинные волосы, кукольное лицо с пухлыми губами, а какая талия... ммм, — поднимаюсь с асфальта, отряхиваю шерсть на самом мягком месте. Негоже благородным ламам валяться на земле! — Я не нападал, я просто вышел, а тут вы и... Простите ещё раз, давайте я вас угощу кофе, чтобы загладить это недоразумение? — голос-то какой милый! Да, милый, мне нравится. Как и способ извиниться. — Какао, с зефиром и радужной присыпкой! Я же радужная лама-Эван! — которая любит сладости. Новый знакомый, представившийся Тимом, кивает и торопливо подаёт мне руку, даже не удивляясь, хватает моё копыто, любезно ему протянутое, и тянет за собой. Стук моих копытец прерывается, когда Тим затаскивает меня в небольшое помещение. Тут всё такое...старое! Кажется, я видел это в наших фильмах про Землю. Высокие столики, стулья возле них, запах приятный, граммофон стоит на тумбе у окна, и там играет пластинка. Кажется, это рок-н-ролл? Ламы любят рок-н-ролл! — Я не знаю, что это за место, но оно просто ламповое! Или ламовое! — на меня по-прежнему никто не обращает внимания, я выбираю уголок поуютнее, устраиваюсь на стуле. Никому не говорите, что я пару раз соскользнул с него. Да, у ламы-Эвана большая попа! Я же лама! Тим уходит заказывать нам напитки, а когда приходит, устраивается рядом. — Итак, вы местный? — любопытствую. А вдруг он мне поможет вернуться к Алу. — Не-а, я тутовый. Понять ничего не могу. Тутовый? — Шелкопряд, что ли? — смотрю на него, а он глазищами хлопает и говорит: — Не-е-т! С Германии я, с города Тутов, — смеётся, а я только непонимающе склоняю голову, шею выгибаю. Странный он или место такое? Осматриваюсь снова и вижу: интерьер будто бы поменялся, или я просто не видел ковров этих на стенах? Холодильники, в которых книги лежат, диваны с подлокотниками протёртыми... — А-а-а-а... С Германии... Это всё меняет, — отвечаю всё же, взгляд на моего нового знакомого перевожу. Странно все так... Я уже говорил? — Да, просто я спился с пути и вот я тут... Может, найду в этом городе себя. Так, это уже не шуточки, кажется или собеседник мне голову морочит? Или это та парочка в другом углу слишком много курит, что моё сознание поплыло? Или же всё-таки шишка подействовала? — Спился? Тушь какая-то собачья! — о не-е-т, я тоже? А вот и какао приносят. А что я тут вообще делаю? Я же хотел на экспресс успеть, до радуги, а теперь... Теперь я хватаю копытцами чашку, утыкаюсь в неё мордой, чтобы в сознание хоть немного прийти. А этот засранец улыбается, сидит, будто ничего не произошло... Но! Красивый засранец! Довольный такой, тоже какао попивает, с такими же зефирками. Как его бишь там? Тим?.. Минут через пять меня отпускает, сознание возвращается в норму, и я вспоминаю о волнующих меня важных вещах: — Ладно, шелпопряд тутошный, ответь мне лучше, как мне добраться до радуги? — спрашиваю красавчика, отпивая из чашки горячий напиток. Такого вкусного какао я никогда еще не пробовал, если честно. Молочная пенка, в меру сладкий вкус, а еще эти милые цветные зефирки... Ммм. Кажется, одна решила от меня сбежать, вывалившись на стол, мои копыта стучат по дереву, пытаясь догнать зефир. — Эть... Ать... Оть! — Я не тутошный, я тутовый, а вообще... До радуги? Это центр такой, развлекательный, кажется, — задумчиво чешет подбородок, глядя на меня хитро, мой собеседник. Что он такое задумал, мне неведомо, но явно что-то задумал... Я не успеваю подумать об этом как следует, как... — Я шо, невнятно разъясняюсь?! Кофе хочу! И беляш! Здесь же есть беляш? — Дверь открывается так, будто ее выбивают с ноги, и на пороге кафе появляется женщина. На голове у нее панамка надета, в руке сумка, явно дизайнерская, наперевес — кошелка. Одета дамочка даже прилично, если не считать котика с ножичком в самом центре футболки. Рядом с женщиной мужчина, ровесник, кажется, седина висков коснулась, борода небольшая, в руках пакеты, явно по магазинам ходили, точнее она ходила, а он так, сумконосец. — Кофе, американо. И беляш, а лучше два, — женщина оборачивается к мужчине и немного прищуривается: — А ты что будешь? — Капучино и пончик, — отвечает немного робко седовласый и идет с пакетами в нашу сторону — тут место есть рядом свободное, — все пакеты располагает так, будто в них золото нации, смотрит на женушку, явно в браке он с этой красоткой. — Мурчик, я тебе сейчас помогу! — спешит он к дамочке. — Да уж изволь, — сама она уже топает с беляшами и пончиком к месту, что занял ее сумчатый. Смотрит на меня так странно, а потом на собеседника моего. Облизывается хищно, будто кошка на сметану, кажется, попал поцак... — И где вас только таких берут, красивых и прекрасных? — говорит специально громко, чтобы услышал Тим, ставит поднос с перекусом на столик и на меня взгляд переводит. Языком цокает, головой качает, кошелку ставит на стул.— А вас, похоже, по объявлению набирают, — недовольно отворачивается от меня. — Меня, между прочим, мама-лама в корзинке принесла, а вас, женщина странного поведения, я попрошу не оскорблять моих ламьих чувств! — вот так вот, гордо, задрав нос к потолку, отбиваю я ее подачу. И «как в лучших домах Ландона» получаю сумочкой в лобешник за свои слова. — Мурена Михайловна! Мурена! Михайловна! — это последнее, что я слышу перед тем, как снова встретить у себя в сознании единорога Семена Аркадьевича. Розового, милого, с хвостом из сахарной ваты. Семен Аркадьевич, любимый дорогой, как же я соскучился! Твой хвост из ваты, который я постоянно норовил откусить… А вот и кучево-перьевые, те самые, над Калининградом, под ними коса и песочные барханы, недалеко лепреконы золото прячут. От этих маленьких задниц остаются кусочки радуги, именно кусочки, потому что ни один уважающий себя лепрекон не покажет второй кончик радуги. Вот вы бы стали показывать, где лежит заначка на пятницу? Нет? Вот и они не покажут никогда и никому, ну как… Нам с Алом было видно, не зря же мы радужные ламы! Это было очень интересное приключение, потому что мы вырвались тогда из лап запретов на какое-либо передвижение. Радужная болезнь и все дела, изоляция… Ой! А вот и слоисто-кучевые тут, и верхушка «Розы», что рассекает их. Тут и люди, много людей, они ходят от одной макушки к другой, не боясь совсем пропасти под ногами. Восхищаются, как и мы, облаками, пытаются их ловить, некоторые из них даже были удостоены встречи с нами. Нет, мы не разговаривали с ними, но все мы прекрасно понимали, что эта встреча была неслучайна. Тут мы дали себе волю и даже бегали по склонам, резвясь вместе с дикими лошадьми, приставали к коровам и некоторым из них даже подарили кусочки своего окраса, нам не жалко, а им приятно. Встречали звезды ночью, спускаясь к шумному морю, и говорили о любви, но не словами, а молчанием. Вы когда-нибудь говорили без слов? Нет? Попробуйте. Говорить сердцем очень ламантично. Тут даже есть алые закаты на воздушных перьевых облаках, под которыми находится то самое место, куда я попал сейчас. Да! Я начал вспоминать этот город, ведь я видел его с высоты ламантичного полета! Это одно из любимых мест наших с милым фиолетовым Алом. Здесь всегда спокойно и мирно, безумные рассветы и закаты, а от города доносятся хоть и отдаленно прекрасные отголоски невероятных мелодий… — Мистер! Эй! Мистер Лама! Парень! — мужской голос зовет меня. Приятный голос, на него хочется отозваться, и мое сознание отзывается... — Етижку-кочерыжку… Как же больно… — мой собственный голос странно звучит, хрипло как-то, но скорее всего это потому, что я побывал в отключке. — Меня вырубили? Где эта женщина? — поднимаю голову от стола, придерживая ее копытцами. Мурены Михайловны больше нет, как и ее сумчатого. — Они ушли уже, извинились за тебя. Кстати тебя не так-то просто привести в чувство. Лежал тут, бормотал что-то про радугу, ламу и какого-то Аркадьевича, — Тим отпивает из своего стаканчика, ставит его на столик и на меня свои глазищи оленьи поднимает. — Так вот, я, конечно, не знаю, в какую именно «Радугу» тебе надо, но до одной могу проводить… — задумчиво снова трет подбородок и встает с места, подает мне руку. Вот же засранец какой, но добропорядочный! — Если ты, конечно, можежешь идти. Я могу, встаю с места, вложив в руку Тима копытце, пытаюсь обойти столик, да только к горлу так быстро подступает икота, что не успеваю сдержать ее и… Да! Я икаю радугой! Маленькой, но вполне полноценной. Подступает опять. Приходится прикрыть лапой рот и выбежать на улицу, где уже полноценно за углом стошнить радугой и бабочками. Ну а чего еще можно было ожидать от такого удара по моему прекрасному, не обделенному умом темечку? Сотрясения моего радужного мозга, не иначе! Разумеется, что каждая уважающая себя лама будет блевать радугой, если она радужная. А после сотрясения так вдвойне, еще и с бабочками... Это не очень-то приятно, надо сказать! Я икаю, выпускаю еще пару ярких бабочек на волю. Делаю глубокий вдох. Выдох. Фух! Благодаря Тиму, что поддерживает меня под локоть, я даже уже не так и шатаюсь. Потому... Кажется, можно идти. — Ты говорил про радугу... Давай, я жажду туда. Домой, обратно! Там мой Ал… Он, знаешь, какой красивый? Нет? Почти как ты, только фиолетовая лама, — мечтательно мычу, снова икаю и в последний раз выпускаю из себя радугу. Прекрасную, средних размеров, с блестками. Тим вздергивает брови и ведет меня по тротуару, бережно поглаживая по копытцу. Приятно... — … Боже! Як енто мило! Дево`чка мо`я, это то самое, шо нам нужно! Я был бы не Милко Ёлко`вич, если бы не пригласил этого ламо` к нам в студию! — мало нам приключений, но не успели мы пройти и десяток метров, как на нас налетает странный молодой человек, весь в облипончике, обтягончике, с макияжем. Но! Ему идет, да, лама-Эван умеет разбираться в модных тенденциях. Мы ничего не успеваем сказать, как этот самый Милко Ёлко`вич оббегает нас с Тимом, рассматривая будто экспонаты: шерсть мою взлохмачивает, копыта рассматривает. А когда я еще одну радугу произвожу на белый свет, тянется за ней, пытается поймать ладонями, даже осторожно повертеть ее успевает, пока та не растворяется. Да, такая вот радуга, ее трогать нежелательно, исчезает она. — Дети мо`и, а ну, пошли! — вот так вот, совсем бесцеремонно нас тянут, а потом и толкают в один из магазинов, что находится буквально в паре метров от того места, где мы попались. Вы бы видели этого счастливого эмбриона дизайнера, как он лопотал, пока тянул нас за собой, радостно сообщая какой-то Натусе, что нашел ценный кадр. Помещение оказывается вполне себе приличным румом-шумом или как они там называются, все как полагается розовое и милое, но чего-то не хватает и… Не хватает, как оказывается, моей радуги и бабочек. Ну и милой модели. Вы бы видели, какой куколкой становится Тим, когда его переодевают в заниженные штанишки и коротенькую маечку, открывая всем напоказ пузцо! Честно, даже я засматриваюсь и сильнее начинаю желать забрать его с собой на радугу. Ах да, я не сказал, что становлюсь его ручной ламой на поводочке? Так вот, говорю. Часа три нас точно с ним держат в этой обители красоты, порока и божественного шампанского, потом вручают с собой шмоток дизайнерских, Тиму визитку дают, говоря чтобы не терялся. Но он все же теряется, вместе со мной, ибо, как бы там ни было здорово, на радугу нашу дорогу никто не отменял, потому он меня и утаскивает через черный ход. Мне кажется, что я схожу с ума с каждой минутой все больше... — Нам нужно в метро, так мы скорее доберемся до «Радуги», — Тим быстро, что я едва успеваю перебирать копытцами, тянет меня в самый эпицентр скопления людей. Их так много, что даже тесно становится, но всем по-прежнему плевать на то, что ведут радужную ламу. Наверное, я уже начинаю мириться с тем, что здесь это — норма. Или... Неважно. — Кто такая эта метра и зачем нам туда? Ты меня явно хочешь заволочь куда-то далеко, чтобы я не выбрался и не попал домой, к Алу! — смотрю на Тима нахмурено, а он только улыбается и продолжает тянуть меня за собой. Через стеклянные двери проходим, которые дают мне под зад, но! Я же лама-Эван, потому даю им сдачи, ударяя задним копытом. Однако, это, оказывается, больнее, чем я предполагал, потому что стекло бронированное… — Етижу-кочерыжу! Красавчик, ты меня в бойцовский клуб тянешь? — снова без ответа остаётся мой вопрос, а мы уже подходим к машине большой металлической. Тим карточку достаёт из кармана, нажимает на экране кнопки. — По-до-рож-ник… — читаю что мелькает на экране и вновь возмущённо трясу чёлкой. — Ты мне к ноге приложить хочешь? Так я сразу скажу: не поможет! Аппарат издаёт урчащий звук и плюёт в меня бумажкой, я, пытаясь её ухватить, падаю на пол, стуча копытами друг о друга. Нет, я не криволапый и даже не криволамый, но... — Вставай давай! Зачем ты за ним подорвался, это же всего лишь чек, — Тим поднимает с пола бумажку, а после и меня и подаёт в лапы ту самую карточку. — Вот что нужно, чтобы пройти в метро, идём, я покажу, — у него самого такая же, и парень ловко прижимает карточку к металлическому забору, который, показав зелёный цвет, открывает перед ним свои двери. Разумеется, я спешу сделать то же самое, только вот карточка слишком плоская для моих копыт, потому я роняю её на пол почти у самого заборчика: — Етижу-ламатижу! — наклоняюсь — и мне прилетает поджопник, ну как поджопник, меня толкают, от чего я прям макушкой вписываюсь в железный забор. — Ах ты ламий жоп! — ругаюсь, потому что: а — мне больно, б — мне очень больно! Мне удается поймать взглядом обидчика, но увы, он уже пересек забор и мне его не догнать. Жаль. А ведь так хотелось… Дать ему копытом! Снова в лапы пытаюсь взять карточку, что так и норовит вылететь обратно на пол, не без красивых ругательств, конечно же, но поднимаю зеленую красотку. — Так, еще разок! — уверен, что сейчас получится. Я же уже насмотрелся, как это делают, но! Мне снова не везет. Знаете, есть такая фраза, кажется, когда не везет и как с этим надо бороться? Так вот, я ее теперь тоже знаю. В общем, и во второй раз эта красотка от меня упорхнула, потому пришлось ее ловить еще раз и брать в зубы, чтобы наверняка. Вы когда-нибудь прикладывали подорожник зубами? Нет? Попробуйте, вам понравится. Уверяю. — Я говорил, что я не люблю ваше метро? Нет? Так вот — говорю! — у меня таки получается пройти, получив в очередной раз под зад, а точнее — за хвост. Да, этот дикий забор поймал меня за хвост, когда я начал проходить, и дернул! Теперь на моем прекрасном хвосте-пумпочке останется голый след, а в злом и коварном метро на заборе-покушенце моя радужная шерстка! — Нет… Не говорил, — Тим смеется, а потом его лицо становится до безумия серьезным. — Мы не на ту станцию зашли, кстати… Вы знаете, как кричит лама? А вот все, кто был в метро в тот момент, теперь знают... — Мне кажется, что ты слишком громко кричишь, — Тим тянет меня дальше, к движущейся лестнице, что уходит в подземелье. Я слышал о том, что люди катаются под землей, но никогда бы не подумал, что это так жутко. — А мне кажется, ты тянешь меня прямиком к Люциферу, а я еще слишком молод для этого! — копыта стучат по мраморному полу, а звук звонко отдается от стен, когда я встаю на металлическую лестницу. Вы видели ламу на эскалаторе? Лучше и не видеть, я в тот момент был безумно ужасен! Точнее, мой взгляд источал ужас, а копыта стучали по поручню. — Смотри, мой ужас и страх на твоей совести! — выговариваю Тиму, но он лишь снова смеется и обнимает меня за ламо-талию. — Не переживай, я тебя держу, чудное ты создание, — говорит спокойно, настолько спокойно, будто каждый день лам в метро возит. А может и возит? Может у него картель ламий? По сбыту радужных лам, и тогда мне звиздец... — Ты же меня не на продажу везешь? — спрашиваю настороженно, а он головой качает и помогает мне не запутаться в копытах, когда я схожу с этой чудо-лестницы. Отдаленно шум слышу, пока мы продолжаем идти по коридору. Грохот такой, что уши к макушке сами жмутся, но я не сдаюсь! Я знаю, что меня ждет мой Ал на радуге, явно смотрит на меня и смеется еще. Вот вернусь — устрою ему! Десяток ступеней, и вот мы на большой площади под землей. Четыре тоннеля, что расходятся в разные стороны от этой площади, и рельсы. — Тут поезда ходят? — спрашиваю осторожно, но понимаю, что что-то не то. Голос стал тоньше, моргать стало чуть сложнее, будто ресниц больше стало. Странное чувство в груди появилось, а еще на талии будто поясок надет. Взгляд медленно опускаю... и понимаю, что на мне пачка надета, как в балете, на копытцах повязки... Спутник мой только глаза широко раскрывает, рот зажимает рукой. Кажется, я не ошибся, но как?!. Копыто одно вниз опускаю, проверить же надо, вдруг это только внешние признаки... — Твою же ламу об панаму! Я что, девчонка?! — я не успеваю как следует возмутиться, а Тим снова отхватывает порцию очевидного и невероятного, когда меня на его глазах просто разрывает. Миллионы частиц, радужных, блестящих, они точно фейерверк хлопают на всю подземку, осыпая площадь дождем из радужных блесток. В них все: скамейки, люди, поезда, что подъезжают к станции. Под потолком радуга появляется, а часть частиц превращается в мелкие капли дождя, смывая с людей их озабоченность какими-то проблемами и делами, заставляя их вылезти из телефона и посмотреть на окружающий их мир. Время будто замирает здесь и сейчас, как замирает и Тим... Он только что нашел себе друга, странного, необычного, и тут... Тут такое! Бам и... Тим падает на колени и принимается собирать с пола блестки и частички радуги в найденный в рюкзаке пакетик, обливаясь слезами. Для него это слишком — найти и тут же потерять, словно часть его погибла в этом взрыве, я бы даже сказал через-лама-чур слишком, но увы, я не могу никак его утешить. Он сгребает все, что может, с пола... И двигается решительно к подъезжающему поезду. С пересадкой, но мой герой едет к радуге. Он пообещал, что обязательно доставит меня туда! Буквально через минут тридцать он поднимается на поверхность из подземелья и бредет через парк к торговому центру, что так и называется — «Радуга». На глазах снова слезы появляются, потому что все мысли Тима крутятся вокруг меня и этого нелепого инцидента, что случился. Ну кто же знал, что мое возмущение будет настолько велико, что меня как дома прям «бомбанет» от этого? Никто... Если честно, мне жалко Тима, а еще... Еще, мне кажется, я привязался к нему, и его слезы обращаются легким моросящем дождем на практически чистом небе моего любимого города. — Я доставлю тебя до радуги, радужное чудо, — настроен Тим решительно. Он бодро шагает к своей цели, над которой от дождя начала проявляться большая и четкая обычная радуга, а значит, думается ему, все еще не совсем потеряно... Несколько сотен метров Тим преодолевает достаточно быстро и вскоре оказывается у той самой радуги, которую так хотел увидеть я, лама-Эван, что сейчас лежит блестками в дорого хранимом теплыми руками молодого парня пакетике. У торгового центра малолюдно, парковка практически не заполнена. Да и на детской площадке никого не наблюдается. Тим проходит к одной из скамеек, садится на нее, наплевав совсем на то, что дерево чертовски мокрое. Небесная радуга касается всей этой территории, растворяясь в лужах. Нужно развязать пакет, прежде чем развеять блестки под радугой у «Радуги». Пальцы совсем не слушаются парня, от дождя они, влажные и холодные, дрожат. Ногти отчаянно не хотят цепляться за скользящий пластик, и Тим сопит недовольно и ворчит шепотом: — Давай же... Да что такое? — с губ срываются не только слова возмущения, но и добротный мат. Почему? Да потому что все вокруг не хочет прощаться с этим забавным и веселым ламой-Эваном: ни сознание, ни руки, ни даже слезы, что продолжают стекать по щекам. — Да что я такой неудачник-то? Даже пакет развязать нормально не могу! — порвать его был не вариант, потому что тогда все оказалось бы в грязной луже у скамейки, что с каждой минутой становится все больше. Сил, как и нервов уже слишком мало. Но пакет так и не желает подчиниться тонким пальцам. Тремор в руках становится все сильнее, а внутри все горячее жжет от чувства безысходности, а еще больше — от потери. Правда, все рано или поздно заканчивается, как и сила ненавистного пластика. Узел развязывается, открывая Тиму доступ к тому, что осталось от его нового друга, а точнее — от меня. Он высыпает содержимое на ладошку... — И пусть я знал тебя всего ничего, но ты стал ярким светом в моих серых буднях. Надеюсь, что ты вернешься на радугу, к своему Алу... Ну и про меня не забывай... — он дует на руку, и остатки моего негодования разлетаются в разные стороны. Ветер подхватывает их, чтобы унести выше и разнести по миру кусочки ярких моментов. Скрасить серые будни, заключенных в свои мысли и переживания людей. — Я и не собирался тебя забывать! Ты с чего это взял? — возмущенно ворчу я, подходя к Тиму, и, обняв его за плечи копыточками, разворачиваю к себе. Не плачь, мой дорогой, не такой, как все, а потому достойный чего-то большего. — Эван? Ты... Ты жив? И... Ал? Это твой Ал? — приятно наблюдать, как на лице Тима горе сменяется удивлением, потом неверием и наконец радостью и счастьем. Тим обхватывает меня в ответ, бормочет что-то в шерсть на шее. Потом к Алу — да, я уже не один на площадке, — тянется и крепко обнимает и его. — Я думал, что никогда больше тебя не увижу... Этот взрыв в метро и куча блесток, а еще радуга, — бормочет несвязно, но я понимаю его. Мы обнимаемся все втроем, правда мы с Алом стараемся не сдавить парнишку между собой, все же мы две ламы, хоть и радужные... — Мы тут подумали и решили, что нам стоит остаться здесь, с тобой, и попробовать изменить людей и мир. Знаешь, он слишком серый и мрачный, что даже радуги давненько не было, — говорю я, когда мы устраиваемся рядом на скамейке. Тим кивает: — Это было бы здорово. Но если вы здесь останетесь, то костюмы придется снять... Я улыбаюсь, глядя ему в глаза. Не понял еще глупенький, что мы настоящие ламы с радуги, которые умеют творить чудеса. Он замирает, открыв рот: — Или... Стойте. Вы ламы? С радуги? С этой? — переводит взгляд на ту, что все еще на небе. Лоб трет. Забавный малый. — Да! Мы с нее. А если будешь много задавать вопросов, то мы тебя на нее не сводим, ты же явно хочешь посмотреть, как там? — мы с Алом подхватываем его под руки и дружной компанией движемся к выходу с детского городка. Пока Тим не понял и главное — не передумал, надо его сводить на радугу, показать наш мир, только туда можно ламами с земли подняться... Вы видели когда-нибудь радужную ламу, что вместе с фиолетовой ведет под копыточки золотистую с длинной шевелюрой альпаку, которая, между прочим, очень аппетитно виляет своим альпачьим задом? Нет? Значит, вы все еще пялитесь в свой телефон и просто не смотрите по сторонам.***
Так вот, с чего я начал-то? Я лама-Эван. У меня, моего ламы Ала и нашего нового друга Тима все отлично. Да и как может быть иначе, не зря же я спускался с радуги в этот мрачный и серый мир! Я приходил его изменить, и у меня это получилось, по крайней мере, я изменил в нем одного парнишку. Теперь он общается с нами, живет между двумя мирами, занимается своим любимым делом и приносит в мир много радости и яркости. Того, что запрещают люди сами себе. Да-да, люди запрещают сами себе. Они запрещают себе выглядеть не как все, запрещают себе думать не как все, запрещают плыть против течения, да даже банально оторвать взгляд от экрана телефона не могут. Вы запрещаете. Я не говорил, что если посмотреть на все с высоты ламьего полета, то люди похожи на поток реки, серой и обыденной, которая спешит, спотыкаясь о яркие пороги и скалы. Не так много этих порогов и скал, что идут против течения в чем-то ярком, пританцовывают, стоя на остановке, красят волосы в те цвета, что нравятся им, а не являются нормой или простой банальной модой. Спотыкаются о пороги открытости, о тех, кто говорит свободно о запретном, не считая этого запретом. Запрет он где? Он в голове, в которую с детства закладывали что-то входящее в рамки. Но в какие рамки? Они есть? Это я к чему все? Правильный ответ вы найдете только у себя внутри. Где-то под ребрами кольнет, у кого-то слезы из глаз пойдут, а кто-то, у кого эти рамки просто из свинца уже сварены, скажет «чушь» и пойдет дальше. Но может, стоит все же подумать о том, что существуют радужные ламы. Может, стоит в это поверить и все изменить? Верь! Меняйся. Меняй. Разгреби серые будни и тучи руками. Радуйся мелочам. А главное, будь собой! А мы будем рядом. На облаках над твоей головой. Вот, наверное, на этом и все. Всем радуги на чистом небе и, как говорится, всем кискам писс, всем пискам — кисс. Всегда ваш, лама-Эван и его радужная компания.