Тело так и не нашли

Живому с Погребальных Холмов выбраться невероятно трудно, мёртвому — невозможно. Это прописная истина, известная всем заклинателям. Старейшина Илина изменил это — сделал так, что вэньские недобитки смогли жить на проклятой земле, а его мёртвый пёс получил возможность свободно шастать с Холмов и обратно. Цзян Ваньинь никогда не задумывался, чего это стоило Вэй Усяню. Подобное ведь так в его духе, он же достигал невозможного, как дышал. Что тут ещё может быть? В пещере Усмирения Демона он оказывается еще до того, как остальные заклинатели заканчивают резать мертвецов и ещё живых Вэней. Один. А потому край лиловых одежд, в неверном свете огненного талисмана мелькнувший в тёмном углу пещеры, поначалу кажется иллюзией — никто из его ордена ещё не доходил сюда. Когда Цзян Ваньинь подходит ближе, удивление и неверие и вовсе мешаются с чем-то неприятным. Одежды не взрослого заклинателя — ученика. Таких он в принципе сегодня с собой не вёл. Неужели Вэй Усянь посмел ранее поднять руку на кого-то из своих? «Лучше бы и правда кого из ордена убил», — мелькает в голове предательская мысль при более внимательном взгляде. Потому что серебряный колокольчик на поясе мёртвого ученика Юньмэн Цзян ему знаком прекрасно. В спутанных, грязных от крови волосах видна алая лента, а черты лица, несмотря на всё те же грязь и кровь, а также проломленную скулу, чьи осколки белеют среди рваной кожи и мышц — всё ещё узнаваемы. Невозможно не узнать того, с кем прожил вместе большую часть сознательной жизни, — пусть он и лежит перед тобой в таком виде. Впрочем, если не считать жутких травм — даже под плотно запахнутым ханьфу видна искривлённая грудная клетка и изломанные руки и ноги, что уж говорить про лицо, — тело в отличном состоянии. Совершенно не тронуто тлением, несмотря на прошедшие пять лет. Будто Вэнь Чао скинул Вэй Усяня на эти проклятые скалы всего пару дней назад. Дыхание перехватывает, как при прыжке в ледяную воду. Было бы ложью сказать, что Цзян Ваньинь вовсе ничего такого не подозревал — падение на Погребальные Холмы сильно изменило его шисюна. Но так просто было списывать эти изменения на Тёмный Путь. Холодную кожу. Необычайную жестокость к врагам. Презрение к союзникам. Неумение менять точку зрения. Предпочтение человеческому обществу — мертвячек. И десятки, сотни мелочей, от которых он просто отмахивался, замечая и тут же забывая. Не до того было: война, потом восстановление резиденции, обучение новых адептов... Так легко было отмахнуться от такого страшного факта, что один из всего двоих его оставшихся в живых родных людей — больше не был человеком. А его тело — мертвое, изломанное, с навсегда застывшей на лице гримасой боли, — все эти годы лежало здесь, сохранённое от разложения тёмной энергией. Даже после смерти выбраться с проклятых Погребальных Холмов, да ещё желая не одной лишь мести — стремясь и вернуть долги, и защитить дорогих людей. Вернуться тварью, какой ещё не знал мир; тварью, которую и опытные заклинатели не смогли отличить от живого человека. Как это в духе Вэй Усяня. Это объясняло всё — даже гуевых спасённых Вэней. Человек может забыть тех, кому он задолжал в этой жизни, нежить — никогда. И больше уже не получается обвинять в предательстве того, кто всего лишь действовал согласно своей природе. — Вот, значит, как, — жестокие, горькие слова срываются с губ Цзян Ваньиня. — Ты нарушил нашу клятву ещё раньше.