соцветие

украдкой, но всё же уверенно хиджиката сплетает ночные улицы эдо в собственный маршрут, путая кошек, увязавшихся за ним с любопытством, управляя темнотой как осенним пальто, проходя мимо звёзд так равнодушно-нахально, что они становятся немножечко рассерженными и влюблёнными. вселенная белыми отсветами умоляет — люби меня, мы в этой ночи одни — но тоши её игнорирует. (я люблю тебя больше, чем сожительство света и темноты.) на плече хиджикаты засыпает лунный свет, свернувшийся в мягкий холодный комочек. от этого человека он может согреться, это знает любое небесное тело, и потом, когда солнце начнёт замерзать, когда небеса покроются ледяной корочкой, словно лужи по утру поздней осенью, — они бросятся к ногам тоши звездопадом и метеоритным дождём, чтобы тот их согрел — достаточно лишь чуть приподнять уголок губ или своими уставшими глазами, на дне которых всегда какая-то отчаянная весёлость, наконец-то посмотрел прямо на них. но и мёрзнуть вселенная, должно быть, тоже будет от взгляда хиджикаты — такого тёмного и тоскливого, когда у него иногда отбирают самое важное — пусть и на несколько часов раздельных смен. (я люблю тебя больше, чем катастрофы.) ночь провожает тоши до дома и обещает не подглядывать, даже если ей очень хочется. хиджиката чуть ухмыляется её, и она, краснеющая закатами не по расписанию, прячется в подворотне, чтобы потом плакаться в золотые косы утра, чтобы та успокаивала её поцелуями и, завидев проснувшегося тоширо, чуть растрёпанного после сна и немного беспокойного от того, что он во снах видел, понимающе краснела рассветом. (я люблю тебя больше, чем возвращаться домой, чем вообще — ощущение дома.) хиджиката прячется от вселенной в своей комнате, словно это вакуум, мир, принадлежащей одному ему. не одному — конечно, нет, этот мир, как и всё иное, послушно и перманентно делится на двоих, и сого в этом мире — залог его существования, тот неведомый закон, по которому существуют орбиты и притяжение, по которому строится жизнь — и по которому возможна смерть. сого смотрит своим сонно-любопытным. он ведь лентяюшка такой, сонюшка — а ждёт до последнего, когда там тоши придёт из своих ночных вылазок. (я люблю тебя больше, чем ждать твоего возвращения.) тоши добродушно разрешает смотреть на него и намеренно ничего не рассказывает. сого недовольно ёрзает: ему хочется подробностей о внешнем мире и совсем не хочется с ним сталкиваться. и хотя завтра этот мир придётся чинить — должность у них такая — сегодня, как и каждую ночь, необходимо забыть, что он вообще существует. но окита перенимает правила игры — они всегда во что-то играют, и из всего окружения, пожалуй, только гинтоки может разглядеть, когда они становятся серьёзными (но гинтоки предпочёл ничего бы не видеть) — и молчит тоже. тоши беззаботно сдаётся — и этим словно выигрывает — и говорит как-то совсем буднично, почти скучно: — я купил кактус. и достаёт его: маленький кактусёнок в горшочке, уже как будто уставший от жизни. — мне сесть на него? — ляпает сого первое, что приходит в голову. тоши фыркает, но что-то мелькает в глазах почти осуждающее, и он помещает кактус на подоконник. благо, утро заглядывает именно в эти окна, и солнечные лучи задерживаются подольше — а кактусу такое и надо. — тебе бы всё вот к такому свести, — ворчит тоши. — я и к тебе могу сесть, — кокетничает сого. — да ну? — тоши оборачивается и как-то так ухмыляется, что сого готов взять все свои слова обратно, вообще все — и молчать всю жизнь, и остаться в лесу, и срастись там с немыми деревьями. потому что сого — такой вот мальчик, который любит похабно пошутить, а потом смотреть зачарованно, как тоши расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки, и краснеть ему в плечо, и говорить, что, пожалуй, ничего ему уже не надо, ему достаточно, и поспешно расстёгивать остальные пуговицы. — я всегда открыт экспериментам, хиджиката-сенсей, — сого отдаёт ему честь и сам фыркает с того, как это двусмысленно звучит в их-то ситуации. (я люблю тебя больше, чем смеяться с ножом в руке.) тоши лохматит волосы сого — не подзатыльник, но не то чтобы нежное поглаживание. злиться на его шальное не может — такое же у самого в глазах, особенно когда ночи вот такие — осенне-пьянящие (даже если на календаре совсем не осень). сого льнёт ближе — давай валяться всю ночь рядом и болтать о ерунде и конце света — и ему даже умилительно, что тоши принёс в дом что-то в целом бесполезное, но очаровательное. это напоминает обустраивание гнезда. они были бы какими-нибудь стервятниками, которые кидаются на трупы, но пытаются заклевать не их, а жнецов смерти. или были бы смешными попугаями-неразлучниками — героями абстрактных мемов. или были бы смеющимися совами — из-за названия, разумеется, и из-за неразрывной связи с ночью — опасными, весёлыми — и вымершими. потому что они с тоши правда какие-то вымершие — ну не бывает больше никого, кто так бы вот до скулежа был связан с другим человеком. (я люблю тебя больше, чем утерянную человеком способность летать.) — зачем ты вообще его купил? — интересуется сого. — тоска по ферме? — ну да, поросёнок у меня вот под боком, осталось только грядочку на подоконнике. — будем устанавливать фиолетовые лампы? ну, чтобы прохожие думали, что у нас бордель и наркопритон. — они и так это думают. — а как тебе больше нравится, чтобы я был немножко развязным или немножко долбанутым? сколько процентов преступных организаций во мне должно быть? — в тебе сто процентов моей могилы, — ворчит тоши. сого восхищается и гордится собой. — а вообще я просто шёл, проходил мимо цветочного, а там сидела такая печальная девочка за прилавком… в общем, это дитя моей жалости, — он кивает на кактус. сого чуть-чуть хмурится — не ревность же, нет? — просто дурацкое желание, чтобы тоши был добрым только с ним. — настолько печальная, что мне казалось, что она выйдет из магазина и утопится, — поясняет тоши. — думаешь, то, что ты купил какой-то кактус, спасло ей жизнь? — сого, ты сам знаешь, что наша жизнь такая тупая, что покупка кактуса реально может спасти чью-то жизнь. окита вздыхает и больше не спорит: по себе знает, что из петли, которую он уже себе мысленно пририсовал, могло спасти случайно найденное смешное шоу, новый вкус чипс или неосознанное прикосновение от тоши. (я люблю тебя больше, чем смерть.) — а вообще я смотрел на неё и думал, что она совсем не похожа на тебя, и поэтому я думал о тебе. просто вдумайся: в ней ничего, то есть прям вообще ни-че-го не напоминало о тебе, и я всё равно стал думать о тебе. жутко. сого мурашит, и он запоминает это чувство, потому что на этом и держится их мир. — так ты любишь меня, да? — шепчет он и упирается лбом в его плечо. — ну что-то подсказывает, что да, — усмехается тоши и целует сого в макушку. оките вдруг становится противно от себя — тоши вон какой, с романтикой сегодня пришёл, а у сого рот не затыкается, лишь бы тупые шутки скорее сказать. — прости, — торопливо говорит он, — разрушил тебе всю романтику. что мне сделать в качестве искупления вины? — поухаживай за кактусом, — предлагает тоши. и целует его уже в губы — напоминает, что выражать свои чувства они могут как угодно — и шутками, и признаниями, и словами, и действиями — и сого отдаёт ему всё своё большое чувство — и наполняется им снова. (я люблю тебя больше, чем прощение.) за кактусом сого сначала послушно ухаживает, потом всё больше и больше отвлекается и почти забывает, сведя уход к минимуму. как ни странно, растение себя чувствует лучше всего именно тогда, когда за ним перестают ухаживать так пристально: наслаждается достаточным количеством воды — а нужно ему мало — и солнцем, которого в окне хиджикаты действительно много. на изломе сезонов он вдруг расцветает влюблённо-розовым. — ого, смотри, это как будто мы друг другу подарили цветы, — замечает сого. — и наконец-то у нас живое существо, которое мы воспитали, а оно не погибло, — мрачно замечает тоши. сого делает кучу фотографий этого цветка и, видимо, выкладывает в сеть все, потому что лайки сменяются завидующим ворчанием. гинтоки, например, целую минуту в голосовом сообщении нудит о том, что такой кактус цветёт раз в пятьдесят лет и что они получили маленькие бутоны, а большой и настоящей красоты не увидят, потому что не проживут так долго или уйдут на пенсию с ужасно испортившимся зрением. (я люблю тебя больше, чем жизнь.) сого не всегда может объяснить свои поступки, поэтому однажды тянется пальцами к лепесткам, но кактус, воспитанный монстрами, умеет защищаться, а потому ранит окиту шипом. сого смотрит на каплю крови зачарованно, пока тоши не хватает его за руку и не слизывает кровь — как-то всё без раздумий, на чувствах. от этого щемит — от того, как они во всём связаны и как они ходят рядом с одной бездной, смеются на её краю, но не дают друг другу упасть. — я люблю тебя больше, чем мы можем с тобой осознать, — говорит вдруг сого. тоши смотрит на него с удивлением и нескрываемой радостью — это сравнимо с событием, которое случается раз в несколько десятилетий, и хиджиката проживает каждый его миг так, чтобы хватило на вечность воспоминаний. на изломе тех же сезонов через год кактус цветёт снова. и через год — опять. и сого своё признание повторяет тоже — мы любим друг друга больше, чем человек вообще может любить другого человека. и это чувство создано только для нас.