Дела сердечные

Он стоял на коленях. Грубые веревки, врезавшиеся в запястья и щиколотки, раньше причиняли боль, но теперь приносили спасительное онемение затекшим конечностям. Полумрак, царивший вокруг, освещался лишь всполохами чадящих факелов. «Красная комната боли», — так она назвала свое укромное пристанище, украшенное страшными трофеями. «Скорее, кровавый алтарь, на который ты приносишь любовь тех наивных глупцов, которые тебе доверились!» — бросил он ей в лицо ужасное обвинение, когда понял, что она пойдет до конца. Вырезанные сердца несчастных, бережно уложенные в драгоценные ларцы, раскрыли ему свои тайны. «Пусть так, — рассмеялась она. — Но здесь вы принадлежите только мне! Разве Анастейша будет любить тебя так, как я?» Она приблизила к нему свое прекрасное лицо и прошептала, приоткрывая идеально очерченный кроваво-красной помадой рот: — Поцелуй смерти сладок, Охотник! Посмотри на меня! Разве твое сердце не бьется сильнее, когда ты вспоминаешь о наших ночах? Bring back those nights when I held you beside me... Он хотел бы отвернуться с отвращением, но ее запах пьянил, несмотря ни на что. Та боль, которую дарила эта невероятная женщина, не шла ни в какое сравнение с его жалкими потугами доминировать над неопытной девственницей, в которой он старался пробудить чувственность. Анастейша подчинялась ему как механическая игрушка, покорная кукловоду, как искусный механизм с винтиками и шестеренками, заведенный умелой рукой часовщика. Отголоски эмоций, жалкие крохи по сравнению с пиршеством плоти, которое давала ему Реджина. Come and kiss this pain away... Ее мягкие губы коснулись уголка его рта в мимолетном поцелуе, и он мотнул головой из последних сил, силясь сделать их слияние полным, передать всю силу и глубину собственной страсти, восхищения, подчинения. Она резко отстранилась, и в ее руках сверкнуло полированное лезвие, жадное до чужих страданий. Острие кинжала прочертило крест на его обнаженной груди, оставляя за собой рассеченную кожу, сочащуюся каплями крови. Воздух сразу насытился запахом железа, стал плотнее, словно и его можно было взрезать как масло. Сколько раз он убивал в лесу косуль и другую живность? Сколько компаний обанкротил, играя чужими судьбами? Сейчас прошлые жизни казались чем-то нереальным, покрытым дымкой забвения. Былые связи, увлечения — все выходило из него капля за каплей, оставляя лишь чистую квинтэссенцию настоящего чувства. — Я, твоя госпожа, забираю принадлежащие мне сердце и душу по праву Ночи и во имя любви. Ее пышная грудь в тесном корсете вздымалась и опадала в такт произносимым словам. Он помнил, какова она на ощупь, на вкус, даже на звук исторгаемой страсти. Его ласки заставили трепетать ледяную королеву. И она отдалась влечению с таким же пылом, как и он! Она любила его! Нет! Она любит его и сейчас! Разве бы проделывала она все это с ним, если бы он был ей безразличен?! — Сердце, мое сердце… Unbreak my heart Say you'll love me again Undo this hurt you caused... * * * — Мистер Дорнан, мы приземляемся в аэропорту Кеннеди, пристегнитесь, пожалуйста. В ушах заложило, звук доносился словно сквозь вату. Он открыл глаза и с недоумением уставился на девушку в форменной одежде авиакомпании. — Что, простите? — Мисс просит пристегнуться, — сосед справа продемонстрировал ремень безопасности. Кажется, при взлете он представлялся бизнесменом из Пасадены. В его сброшенных на колени наушниках едва слышно играла мелодия: Un-break my heart My heart… — Простите, — проследив за чужим взглядом, смутился мужчина. — Я немного волнуюсь при взлете и посадке, а Тоня Брекстон меня успокаивает. С такой фигурой… В общем, поет проникновенно, ну, вы понимаете... Он осекся и оглянулся по сторонам, а потом наклонился ближе, нарушая и так едва различимое личное пространство. — Нынче и слова нельзя сказать, чтобы тебе не вчинили иск или не вышвырнули вон. А ведь я только в хорошем смысле — ценю женскую красоту. Вам там, в Голливуде, хорошо: цветочек на цветочке, а мы простые парни, реверансам не обучены и женским вниманием не избалованы. Не дождавшись хоть какой-то реакции на свою тираду, он поерзал в кресле, подергал ремень и зачем-то добавил изменившимся голосом с механическими нотками: — Мы жертвуем в фонд освобождения протестующих в Миннесоте — Black Lives Matter и все такое. — Да, — согласился Джейми. — Жизнь имеет значение. Дома его ждали контракты, трое дочерей и жена. А еще вечная внутренняя борьба со своими демонами и бег наперегонки с подсознанием. Time is so unkind And life is so cruel without you here beside me...