Новый день

Если бы у Даби спросили, кому принадлежит его жизнь, то он без сомнения назвал бы имя Шигараки Томуры. Если бы ему не поверили, сказали, что это бред, чушь какая-то, то он предоставил бы наглядные доказательства в виде свежевысеченых линий на своих багровых ожогах. Шигараки сказал, что они уродливы, однажды? Чтож, Даби честно пытался исправить себя, но очевидно, у него не получилось. Потому что перед тем, как менять что-то во внешности, нужно изменить что-то внутри. Саму суть. Маятник, бросающий из крайности в крайность от чего-то не горит даже при двухста тысячах градусов. Даби не спит. Пытаясь вспомнить, когда поломался его режим, он только больше теряется. Конечно, он никогда не был идеальным, но и настолько хреновым тоже. По крайней мере, у Даби есть причина, не только для бессонницы, для всего в мире, и он считает ее достаточно веской. Сна ни в одном глазу. Он устал. Кто научил его не спать долгими ночами, гробя и без того полуживое тело? В таком состоянии мыслить рационально невозможно. Даби не тревожный, нет. Он просто связался с плохой компанией. С плохим парнем. И неслабо так влюбился. И впитал в себя большую половину деструктивных привычек. Блядские остатки героики, текущие под кожей. Он это ненавидит. Хочется выйти на улицу и проораться. И спалить нахрен что-нибудь. Жаль только, никто не оценит. Этому он, кстати, тоже научился не у лучших людей. Ощущение такое, будто находишься в смирительной рубахе. Отвратительно. Выхода нет. Но это для твоего же блага. Губы накрывают горлышко бутылки. А могли бы накрыть что-нибудь другое. Даби рад пострадать еще пару часов. Или лет. Так проще. Проще, чем пытаться что-то поменять. Да и поздно уже, наверное. По времени суток вот точно поздно. Но никто ничего и не обещал. На стенах висят порванные постеры рок-групп. Значит, они были важны. Когда Даби вводит в вену нестерильную иглу, он не думает о собственной безопасности. Он только подмечает, что с уходом Томуры красного вокруг почти не осталось. Все истерики и экзистенциальные кризисы уже пройдены. Он теперь полулежит, прислонившись к стене и равнодушно выжимает из шприца жидкость. Просто на автомате. Спроси сейчас «А зачем?» — ответа не найдется. Когда-то Даби хотел играть на пианино. Когда-то он хотел стать героем. Ни к чему этому он не подошел. Всего-то родился с бракованным генотипом. Чтож, по крайней мере стабильно. Складывается определенное клише. Можно подставить любую ситуацию и узнать исход. Удобно. Но Даби не пользуется. Ему не интересно. Ему все равно. «Даби» — лишь одна из стадий сгорающего человека. Предпоследняя. Туше. Когда транквилизатор разливается под кожей, становится немного легче и прохладней. Даби не знает, что он вкалывает себе. Он бы повторил еще раз. Ему все равно. Если он умрет, то какая уже разница? Даби делает глубокий вдох. Бронхи саднят. Грудина полу разбита. Бинты неприятно стягивают. Он бы улыбнулся. Ему нельзя улыбаться. В первую очередь — из-за причуды. Во вторую — из-за самой жизни. Будет глупо. Даби медленно испепеляет себя изнутри. Голова запрокидывается. Нервы отключаются. Кожа натягивается. Музыка, раздающаяся из динамиков компьютера, ни капли не трогает. Ничего уже не трогает. Закрыл ли он замок, когда заходил в квартиру? Дверь скрипит — штукатурка опадает на ковер. Если он проведет острием шприца по ладони. Будет ли больше красного? Обожженная кожа на ощупь загрубевшая. Даби поднимается. Для. Этого. Нужно лезвие. В ванной, напротив зеркала, он стоит, опустив голову. Даби не любит зеркала. У него с ними личные счеты. Они его расстраивают. Он предпочитает избегать вещей, которые его расстраивают. Ну. Кроме одной. И когда острое приближается к запястью, пульс ускоряется. Вау. Инстинкты самосохранения. Простите, вы еще живы? Атрофия не наступила? Пошли на хуй, инстинкты самосохранения, вы уже проебались по всем фронтам. Раньше Даби спивался в баре с Томурой. Чтож. — Что ты делаешь? — скрипуче тянет Шигараки. Вот как будто ему интересно, честное слово. Что за притворство. Даби просил не притворяться. — Хуйней страдаю. — Не удивительно. А в следующую секунду Даби уже откидывается назад. Все-таки маятник имеет иммунитет к высоким температурам. Иронично. Зато упирается в матрас, ладони ложатся на бедра. Томура сидит сверху. Сквозь отросшие голубые пряди видна растянувшаяся на пол лица сумасшедшая улыбка. Губы потрескались. Шигараки презирает любые помадки еще с тех пор, как Даби подъебал его на эту тему. Ну. И. Что. — Ты вкурсе, что я хотел вскрыться? Не как в покере. Шигараки закатывает глаза. Господибоже. Так даже лучше. Даби не делает ничего, он не сопротивляется и не пытается выбраться, просто лежит на своем месте. Он заинтересован. Ему хочется развития событий. Томура непредсказуемый, когда у него приступы, но это происходит не так часто , не так часто, как хотелось бы Даби. Шигараки не волнуется, он не трогает свою шею в кои-то веки, но может это потому, что его ладони увлеченно водят по чужой груди. — Ты меня достааал. С Шигараки приходит ветер. Пепел разлетается в разные стороны. Рай какой. Томура неприятно морщится. Даби хочет спросить где он был, но давится еще на моменте зарождения звука. Раньше он бы спросил, что у Томуры случилось. Он бы объяснял, что все нормально, что нужно всего-то пояснее изъяснять свои эмоциональные потребности, а не блеваться пассивной агрессией на все, что видит. Ну не сложно же. Для Шигараки сложно. Почти невыполнимо. Даби заебался. Односторонняя поддержка доконала. Вкладываешь в человека весь ресурс, и у самого не остается ничего. — Ну да. Однажды в старой съемной квартире спецслужбы найдут сгоревший труп. Томура убедится, что Даби не врал, когда говорил, что сгорает изнутри. Интересно, как у него с психосоматикой? Шигараки перестает водить пальцами по заштопанной груди. А потом сильно надавливает на ребра. Ай. Томура медленно проводит неровными ногтями вниз, и ему невдомек, что Даби больше не кричит риторично, а вопрос «Ты, блять, нормальный?» считается слишком смехотворным, чтобы быть заданным. Даби выдыхает, а когда вдыхает, чувствует себя птицей, которую поместили в слишком маленькую клетку. Шигараки отводит ладони, и на их месте остаются следы. Хоть бы коснулся всей кистью. Хотяб стоило свеч. — Тенко, где ты был? Томуру перекашивает от имени. Обкусанные губы поджимаются. Три пальца накрывают горло. — Не смей. Даби откидывает голову назад, ластится к руке. Шигараки презрительно фыркает. — Ну давай. Пожалуйста. Жалкий. Сравнимый с псиной, готовой на все уже. Томура ломает свое лицо в корявой улыбке. Заходится в приступе смеха. И сдавливает чужое горло рукой. Тело Даби автоматически воспламеняется. Шигараки плевать, даже если он сгорит.