Accident

Сынён бродит по пустым еле освещенным аллеям несколько часов. Он пьян. Опьянен этой любовь, что съедает его последние полгода. С головой в нее погружен, только вот не нужен никому. Даже ему. Вот уже полгода как они расстались. Но Сынёну кажется, что парень все еще зовет его. Холодными ночами пока тот гуляет между пустующих лавочек и потухших фонарей, в очередной раз, выискивая неприятностей на свою задницу. Он знает причину и знает инициатора, но каждый раз идет снова и снова. Твой голос разносится, между выключенными фонарями Сынён идёт на знакомый голос, в надежде не поймать очередную галлюцинацию в виде когда-то милых черт лица незнакомого баристы в новой кафешке рядом с домом. Он все еще знает кто инициатор, но он здесь. Как всегда видит Сыну на привычном месте в толпе ребят, за бутылкой соджу что-то весело обсуждающих. Сынёну места здесь нет, но Сыну замечает, как и всегда. Каждый раз, когда тот приходит, а другой игнорирует. Потому что больно, противно от сложившейся ситуации. Сыну знает, кто инициатор и чья ошибка была фатальной. Сынёну кажется, что ему не жаль, а последнему, что никто из них не скучает. Когда в очередную ночь на протяжении года сворачивает от боли внутри на пустующей кровати, в некогда теплой квартире. Что за это время стала ненавистной, настолько, что Чо в ней не появляется больше, предпочитая гулять по пустынным улицам, наживая проблем не без помощи Сыну, конечно. Последний никогда близко не подходит, смысла не видит. — Ты снова пришел. — У меня был выбор? — Просто прекрати это! Мы давно расстались Сынён. Проваливай. Сыну устало выдыхает, демонстративно разворачиваясь, направляясь к своим друзьям. У него есть дела поважнее. К примеру, напиться, как и предыдущие ночи, пытаясь вот уже полгода забыть эти губы, высокий голос, что на выдохе стонал его имя. Он был рядом всегда, до одури, до тошноты и Сыну, наконец, надоело. Сынён бродит по пустынным улицам, который час. Ищет потерянное, то что по своей вине отпустил, упустил. Фонари давно перегорели, только редкие, встречающиеся жалобно трещат, извещая, что их конец так же близок. Все, конечно. Быстротечно. Сынён это понимает. Понимает, когда сталкивается взглядом с чужими тёмными. Тёплыми. До боли знакомыми и родными, но больше не его. Чувствует эфемерное прикосновение чужих длинных пальцев. До одури приятно. В очередную ночь. Когда пустынная улица встречает холодом, выламывающим ребра. Видит чужие губы, чувствует их на своих, но Сыну другого целует. Хрупкое тельце ближе к себе притягивает, в чужие глаза смотрит по ту сторону улицы, после губы в ухмылке кривит. Когда чужие губы в поисках кислорода отстраняются. Сынёну кажется, будто он сам задыхается. За горло хватается, взгляд отводит, лишь бы не видеть. Больше. Никогда. Но возвращается каждый раз. Как побитый котенок. Тепла ищет. Находит лишь пару новых ссадин. Когда широко раскинув руки, валится на холодный асфальт, где-то рядом с собой кровь сплевывая, и улыбается как дурак. Сыну всегда замечает. Каждую новую ссадину, каждый новый синяк. Морщится, будто сам получил. Глаза его блестят гневом вперемешку с болью. Ему бы прекратить все эти попытки, но разве он послушает. Сынён никогда не слушает. Каждый раз по- своему делает. Когда бутылку из рук кого-то из толпы вырывает, глоток делает. Морщится сразу, не зная от горячей жидкости, что противно горло обжигает или удара одного из дружков Сыну. Пока тот свою новую пассию оставляет, дабы разобраться, в чем причина. Чужую руку перехватывает, сам на грани удара, но держится. Даже когда Сынён на всю улицу кричит, как ошалелый. В истерике бьется. Ему больно, Сыну тоже, но уже поздно что-то менять. Все знают, кто был инициатором и чья в итоге ошибка сыграла злую шутку. Когда Сыну чужую руку отпускает, давая свободу действий, видя чужое недоумение в глазах. Словно мольбы в попытке остановить. Вот только кого. Себя от неминуемой гибели или… Боль прошибает словно током, заставляя ноги предательски подкашиваться, противно встречаясь с асфальтом, пока один из друзей Сыну сверху нависает, добивая уже ногами. Его никто не останавливает, да и надо ли? — Ты сам этого хотел, Сынён-а, — спокойно проговаривает Сыну, возвращаясь к хрупкому пареньку в углу толпы, что мнется, желая беспредел прекратить, но тут же тает в чужих сильных руках. Сынён хочет, что бы остатки мозгов вместе с дурью вышибли. Вот уже полгода как жить не дает. Не только себе, но отпустить не может. Выше его сил, которые на исходе. Наверно не хватит даже для того чтобы тело свое поднять, когда компания Сыну под громкий смех уходит, наконец оставляя парня одного. Перегорает последний живший фонарь, точно жизнь Сынёна, который решился на такой шаг полгода назад. Сам все разрушил, сам же и плачет. По тому чему не суждено случится, осколки души, собирая вместе с где-то раненым смертельно сердцем. Не только своим. Я знаю, что произошедшее случайность, а не твоя ошибка… Он всем сердцем хочет верить в это и верит, как невинное дитя, но далеко не. Сынён не такой, каким кажется на первый взгляд. Все это выглядит будто наваждение, ошибка. Парень теряется, не осознавая реальности, теряет самого себя в очередной раз. Словно в первый. Словно как полгода назад. Когда после ссоры пошел дождь, а Сыну ушел, даже не захватив зонта. Сынён искал тогда, пол Сеула оббегал, промок до нитки, но так и не нашел. Упустил. В очередной раз, сквозь пальцы как песок. Всю жизнь. Напрасно. Подарил человеку жизнь, которая была не нужна. Я больше не вижу тебя… Сынён падает после жалкой попытки встать, он все еще слышит где-то позади голос, что на подкорке, на периферии и впервые ему не больно. Он словно зависим. Словно уже привык ко всему и к темноте вокруг себя и к давно охладевшему Сыну. Все знают, чья это была ошибка. Они расплачиваются по праву. Сынёна накрывает тьма. Впервые он просыпается не на холодном асфальте, а в больничной палате. Собственная рука покалывает иголкой от капельницы, а где-то у ног мирно покоится чужая макушка, мило посапывая. Сынён моргает пару раз, стараясь согнать наваждение, ведь перед ним Сыну собственной персоной, но на деле далеко не. Мальчишка просыпается резко от прикосновения чужой руки, что ласково волосы треплет. Сынён прогнил, но не настолько. Он смотрит непонимающе, ровно, как и парень, напротив, что руку протягивает, улыбаясь уголком губ, но Сынён видеть этого не хочет. Похоже, что и вправду прогнил. Он помнит этого паренька, что мялся в ту ночь, последнюю ночь с Сыну, который к слову так и не пришел. На задворках сознания красным слишком глупый вопрос сейчас «Что же мне делать?». Пока с чужих губ имя слетает, совсем непринуждённо, оттого парень и не сразу этого замечает — Субин, — невинно, слишком тихо, — я так боялся, что ты не очнешься. Мне жаль. Правда, жаль, — Субин взгляд куда-то в пол опускает, ему правда жаль, но больше себя, чем Сынёна, что как раненый зверь и каждый раз в одну ловушку. — Он знает? — голос Чо хриплый, чуть севший, а взгляд совершенно пустой, когда видит кивок со стороны собеседника, что желает скорейшего выздоровления, в очередной раз просит прощения, так же тихо выходя из палаты. Сынён понимает, что он не единственный кому Сыну крылья сломал, подарив их однажды, но ведь за все приходится платить и Сынён платит. В который раз платит. Он не жалеет. Никогда не жалел. Даже когда просыпался на холодном асфальте, после очередной выходки Сыну. Чо держат в больнице долгую неделю. Неделю, за которую у парня начинается агония, ломка. Ему срочно нужно лекарство, но этому лекарству плевать, а Сынён ждет. Как последний дурак ждет, подавляя очередную ломку своего организма, хороня мертвых бабочек где-то у себя под сердцем. Я знаю, что произошедшее случайность, а не твоя ошибка… Мое глупое сердце было слишком нежным. И мне неизвестно, в порядке ли ты…. Он возвращается спустя неделю, на те же холодные улицы, что совершенно парня не ждут. Все с той же бутылкой терпкого, что горло обжигает. Сынёну бы избавится от чужого голоса, что вечно мерещится в темноте улиц, что за эту неделю несколько не изменились. Все так же, встречая случайных прохожих темнотой. Ему бы в принципе избавится от этой зависимости, но он не может, не хочет. Словно встречи с этой зависимостью ищет, наконец, находит. Когда в чью-то грудь вписывается, не удосужившись даже извинений прошептать, двигаясь дальше, но его за все еще больное запястье перехватывают. — Проблем ищешь? — Уже нашел, — вторит Сынён, взгляда не отводит. Сыну сегодня на удивление один и на удивление спокоен. Он дает Чо шанс, не отпуская из рук чужое пошатывающееся тело. Он всю эту неделю ждал, но прийти так и не решился, хотя никогда в этом не признается. Потому что делает вид, что все равно. А у самого десятки мертвых бабочек под сердцем, грузом лежат. Их не вымыть алкоголем, не выдолбить наркотиками. Единственный его наркотик Чо Сынён, что 24 на 7 по венам и никуда от этого не деться вот уже полгода. — Я не знаю, возможно ли вернуть все назад, — шепчет Сынён, пока Сыну губы в улыбке кривит. Ему нравится этот парень. Нравится то, как он убивается, заодно убивая и Сыну разом. — Хочешь вернуть все? Сынён вздрагивает, слишком отвык от некогда родного пробирающего до костей голоса. — Видишь тех парней? У меня с ними проблемы и если ты поможешь решить их… Сынёну не нужно повторять дважды. Он руку из чужой вырывает, направляясь прямиком на соседнюю улицу, ведь готов на что угодно ради Сыну. Не задумываясь, замахивается, нанося дар незнакомцу, что прийти в себя от наглости Чо не может, но последний удар за ударом наносит. После пропуская пару ответных, о чем тут же жалеет. Ты видишь, как я падаю в ночи Я снова готов умереть за тебя… Это то, чего ты хотел… Сынёна бьют долго, пока сам Сыну не останавливает этот цирк, молча забирая парня из чужих рук. Рычит предупреждающе и этого оказывается достаточно. Он итак насмотрелся на этот цирк сегодня, в который раз убеждаясь, что младший до сих пор не перегорел, даже после стольких поступков Сыну. Тот до сих пор любит, не смотря на то, что послужил катализатором их разрыва, но причиной всему был Сыну. Что безжалостно играл каждый раз, когда ему надоедало и на этот раз в ловушке оказались двое. Невинный Субин, что каждый раз раскрывал свои объятья и не менее невинный… Нет, наивный Сынён, что принимал его каждый раз назад. После каждой чертовой ссоры и измены, что следовала после. И в отличие от Сынёна и Сыну, Субин отлично все понимал. Решив все для себя еще тогда в больнице, после бросая Сыну. Он, безусловно, любит старшего, но это не для него. Это не его история. Когда Сынён на заплетающихся ногах подходит к некогда знакомому дому. Их дому. Он так давно здесь не был и оттого скучает безумно, ровно, так же как и по чужим губам напротив. Да, это не случайность, это твоя ошибка… Ты знаешь это. Знаешь… Знает, но ни за что себе не признается, даже когда чужие глаза в самую душу смотрят. — Малыш, я не хочу, чтобы ты подводил меня, — на выдохе произносит Сынён — Но каждый раз возвращаешься… На чужих губах остается поцелуй….