Что такое — это непонятное, поглощающее сознание чувство, которое заставляет сердце ненормально биться, а привычно холодные ладони — потеть?
Карин вряд ли познала любовь. Всё, что она ощущала, было «недо…». С Саске, конечно, «пере…», но эти неадекватные чувства к нему больше не хотелось испытывать от слова совсем: слишком болезненными они были.
Наверное, поэтому Карин, лишь завидев розовую макушку, мысленно уже готовится к смерти — если, конечно, Саске не убьет её раньше.
Кажется, она ему не нужна. Да и когда он хвалил её последний раз?
«Карин, твои способности ценны для команды, но если предашь меня…» — не считается.
«Ну что за дура?!» — восклицает в сердцах она, стоит Харуно, прибежавшей впопыхах за своей первой любовью, повернуться спиной к непредсказуемому Учихе. Так и хочется хорошенько встряхнуть, приложить эту безмозглую обо что-нибудь каменное и острое несколько раз. Чтоб дошло наконец, что Учиха Саске совсем не тот, каким, возможно, был раньше. Что он
убийца. Хладнокровный и расчетливый убийца, который, даже не раздумывая, легко уничтожит и её, Карин, и эту дурашку-Сакуру, и Суйгецу…
может, даже Наруто.
Она не понимает, когда начинает злиться. Всерьез, до невозможного скрежета зубов, до невыносимой боли в висках.
Харуно Сакура — полная идиотка! Ну зачем,
зачем вообще надо приходить, да еще и безоружной (кунаи, напичканные какой-то медицинской херней, не считаются)? Да она ведь убивает себя — причем, даже без помощи Саске!
Розоволосая, Сакура очень, по-настоящему красива. Карин аж замирает о удивления, когда Харуно с серьезным, волевым лицом подходит к ней ближе, вытягивая руку… Сейчас более чем очевидно: эта девчонка исполнит любой, даже самый бесчеловечный и жестокий приказ своего ненаглядного
Саске-куна.
Больная. Как, впрочем, и сама Карин.
Узумаки даже не напрягается. А зачем, если совсем скоро она наконец освободится от сердечного плена? А Сакура Харуно собственноручно добьет её, не обращая внимания на покорность жертвы.
Однако Карин жестоко ошибается, уверяя себя, что Сакуре плевать на живого человека. Харуно Сакура прежде всего медик, ученица Пятой, а еще она ненавидит смерть. Да она даже Саске убьет, только бы защитить как можно больше людей. Вот только…
Вот только Саске ухмыляется злорадно, накапливая в руке необходимую чакру — та электрическими искрами обволакивает его пальцы, и Карин зажмуривается, боясь не столько за себя, — боже, почему она вообще об этом беспокоится?! — сколько за не заметившую подвоха Сакуру. Нападать со спины — это каким же моральным ублюдком надо быть?
Карин не плачет. Давить из себя какие-то жуткие всхлипы она не хочет, не может и не собирается. Как ни странно, ради этой розовой дурехи, искренне уверенной в своей силе. И ведь даже не смешно: Сакура действительно надеется победить — точнее, бесконечно долго и всё так же безрезультатно пытается переубедить, «настроить» нукенина на «правильный» путь.
Святая наивность.
Харуно даже не успевает обернуться — Карин в ужасе распахивает глаза, силясь произнести хоть что-нибудь, — как твердая рука Учихи Саске резко рассекает воздух, а уже плохо контролируемая чакра так и норовит задеть бедную куноичи побольнее, желая оставить на бледной, помертвелой коже страшные отпечатки.
К громадному облегчению Карин, уже заранее похоронившей эту безрассудную дурочку, в процесс вмешивается разъяренный, злющий Хатаке Какаши, и рука Саске невольно дрогает под грозным тоном бывшего сенсея.
Харуно вообще отстраняют от «битвы», поручая ей залечить её, Карин, раны. Сакура, мягко говоря, раздражена до крайности: Карин чувствует эту обиду на себе, когда Харуно зыркает на нее, а потом… вдруг пускается в нескончаемый рев.
— Саске уже не тот, кем был раньше, — Карин правда пытается успокоить её.
Ей и самой хреново. Но на то она и Узумаки, чтобы только сердито сопеть, предоставив розовой сопливой девчонке лечить свою израненную грудь. Кровь на губах, к счастью, уже засохла, образовав чуть неприятную стягивающую корочку, которая хоть как-то еще возвращала Карин в жестокую реальность.
— Тебе пока нельзя разговаривать! — видно, что Харуно старается взять себя в руки. Но те дрожат, да и сама она заметно нервничает, но всё же говорит с непоколебимым видом:
— Я почти закончила.
А Карин — не выдерживает. Щурит глаза из-под запачканных очков и — отпечатывает, убеждая скорее саму себя в том, что ей не следует вообще сочувствовать этой мелкой засранке, которая — Карин знала — питала к Учихе Саске отнюдь не дружеские чувства:
— Ты враг, я не хочу ничего знать о твоих мыслях и чувствах… Пожалуйста, не плачь, не… не грусти.
Но слезы, соленые и грязные капли продолжают усыпать запачканное лицо девушки, и Карин громко, смачно ругается, впрочем, не стремясь отвернуться от нависшей над ней Харуно Сакуры:
— Черт побери!
Она и сама не понимает, как начинает перенимать некоторые обороты речи этой чеканутой. И вообще, Карин уже хочет отцепить эти заботливые руки от своего тела, когда Харуно, встрепенувшись, сама отшатывается от нее, с сумасшедшими глазами устремляясь туда, где сражались сейчас владельцы Шарингана.
— Я не позволю вам нести это бремя, Какаши-сенсей!
«Точно больная», — неутешительно заключает Узумаки, качая головой, а потом и вовсе отрубаясь. Надолго.
***
Карин не знает, что такое — любовь. А мельтешащая туда-сюда Харуно Сакура, бурчащая себе под нос что-то совсем непонятное, и вообще отвлекала всё её внимание на себя. Еще и буравила взглядом Хатаке, что нес полудохлую Карин на спине, будто хотела сжарить обоих до углей на сковородке. А уж Узумаки знала, что Сакура умеет готовить только помидоры, и то — ради её очаровательного малыша Саске.
Однако Сакура ни за что не смогла бы сейчас уговорить Какаши бросить тяжеленный груз прямо здесь — во-он хотя бы на том одиноком пенечке. А всё потому, что провинилась: нехрен было тащиться за объявленным в розыск преступником. Головой-то надо думать!
Харуно Сакура, несомненно, её конкурентка. По крайней мере, Карин считала так до определенного дня — до того, как их общая любовь чуть не прибила молнией их обеих.
Сакура кажется ей такой непосредственной, и ведь эта дуреха продолжает дуться, несмотря на всё случившееся. Обижаться, понимаете ли, хочет.
Карин помнила, как они прошли мимо друг друга в первый раз, совершенно не заметив. А ведь Харуно тогда наверняка искала команду Така! Нашла — и даже «захватила в заложники» одного члена. И Карин надеялась, что очень нужного: что она, зря, что ли, лечила всех подряд, используя свои заживляющие способности?
Благо, уже в Конохе Харуно как-то отмякает, видимо настраиваясь на продолжительную работу, потому что заговаривает с Карин первой, поворачиваясь к ней с самым что ни на есть пафосным видом:
— Явишься в Госпиталь завтра. А пока… — Карин, обрадованная, что можно валить спать, тут же напрягается: Сакура, кажется, решила быстренько передумать и принять пациента сразу ночью. И ведь действительно! Узумаки и шаг-то сделать не успевает, как на её плечи хлопаются сильнющие ладони Харуно:
— …нет, тебе нужен полноценный осмотр!
Какой-какой осмотр?! Ночь на дворе! Спать, спать пора! Карин, негодуя, пытается вырваться — правда, безуспешно, потому что Харуно Сакура, не обращая внимания на эти её вывертывания, тащит бедную девушку прямо по курсу — и в больницу. На второй этаж, в досконально продезинфицированный кабинет.
— Раздевайся давай, — кидает незамысловато Харуно, стаскивая с себя пропыленный дорожный плащ.
Карин дрожит. Эту больницу, кажется, руководство деревни считает ненужным отапливать — особенно в два часа ночи. Или сколько там? Она просто не помнит за своими размышлениями о природе человеческих чувств.
Узумаки избавляется от одежды очень быстро. Побыстрее бы закончить и, не прощаясь, раствориться во тьме ночи, а не стоять на холодном, морозящем голые пятки полу перед ухмыляющейся Харуно Сакурой. Что она, зверинец какой?
Сакура отворачивается зачем-то, тащась к шкафу. Открывает дверцы, вытаскивая… бутылки из-под коньяка?!
Спаивать, кажется, будут.
— Ты меня осматривать собираешься, нет? — Карин так зла, так зла, что хочет вцепиться этой бухающей стерве в её прекрасные розовые волосы.
Харуно же вообще плевать на её боевую закалку:
— Они пустые — нужно выкинуть.
То есть они на пару с Пятой Хокаге уже всё выжучили? Молодцы, конечно. В Карин даже обида какая-то просыпается, и она, позабыв про холод и наглость Харуно, громко орет:
— Тогда другой ящик тащи!
***
Ох, и дура же она! Нужно было выпрыгивать из окна, пока не поздно. Невысоко, да и всяко лучше, чем сейчас нести какую-то туфту.
— Нахуй Саске! — Карин, шатаясь, все-таки падает на розоволосую и тоже явно перебравшую спиртного Сакуру — только Харуно пока держалась намного увереннее из-за тех постоянных «тренировок» с Цунаде-шишо.
— Нахуй! — поддерживает новоиспеченную подругу Сакура, чокаясь коньячными бокалами и приникая своими губами к её — потрескавшимся и с поплывшей помадой.
Поцелуй напоминает то странно приятное ощущение целебной чакры по всему телу. Карин аж зажмуривается от удовольствия, перехватывая инициативу: теперь уже Сакура так по-женски хныкает, раскрывая красный рот, впуская вертлявый, не слушающийся хозяйки язык, которым Карин старается как можно нежнее обвести чужое влажное нёбо. Или… уже по-своему родное?..
Харуно тоже времени не теряет: ёрзает нетерпеливо, перелезая на открытые коленки улыбающейся Узумаки. Мнется пару секунд, а затем, имитируя движения во время полового акта, вновь отвечает на поцелуй, только уже более остро, свежо. Соблазнительнее.
Только один раз Сакура замирает, расширенными полусумасшедшими зрачками глядя, как Карин Узумаки облизывает свою нижнюю губу, прикусывая до крови. Она знает, чувствует: эта занятная девчонка слижет всё до капли, вылечит все её мозоли.
— Ты… придешь завтра? — а Сакура шепчет взволнованно, растрепанными волосами касаясь набухших сосков девушки, и Карин довольно скалится, подаваясь вперед, задевая торчащую грудь своей:
— Только халат приготовь. И спички: будем сжигать фотки нашего ненаглядного.
