***
Театр — штука серьезная, хоть многие и не верят в это. Актёр, конечно, не врач, но тоже много работает. Костюмы, не костюмы, постановки. Блин, да тебя могут даже невзлюбить по какому-то из ведомых им самим признаков. Ванечка, например, не думал, что ему придется так много вкалывать — надеялся учить и выразительно рассказывать стишки, текста и прочее. Ванечка и шёл в театральный, чтобы получить образование и свалить делать то, что нравится. Ставить пьесы и представления ему не сильно нравилось, как и множество информации, которой была забита его голова с момента поступления. А тут его Евстигнеев, видимо, полюбил слишком сильно, чтобы отстать. Иван тот был очень даже противным молодым человеком, который не упускал возможности, если она есть, кого-нибудь не пропустить или заставить переделывать. Евстигнеев был старше и учился на режиссера, поэтому командовал много и всеми. То костюм не тот, то дыхание не там задержал, то взгляд не туда отвел. В общем, противный человек он был, этот Евстигнеев. Светло искренне не хотел верить, что в его очередной ошибке, которую увидел Иван, была его вина. Он всегда играл красиво, чувственно, а этого не впечатлил. Ну нет у Ванечки ошибок, нет у него их. Он превосходно читает с листка, научился этому за три-то года. К выводу, что Евстигнеев профессионально докапывается и доебывается до всех, как археолог-некрофил, пришел не один только Ванечка и это немного порадовало. Значит, что не его валят и это не просто ощущение. Говорить об этом с Иваном никто, конечно же, не будет. Никому не хочется слететь с представления, потому что преподаватели его вовсю хвалят и вообще любят. – Пидорас, – тихо и устало шипит Ванечка, смотря прямо на Евстигнеева. Взглядом еще не убивает, но неприятный холод есть. – Ты про себя? – Иван смотрит в ответ на Светло также устало, но удивленно поднимает брови, – Если про себя, то я очень даже согласен с этим. Ты тот ещё пидорас. – Вот сука нашлась, – отзывается Ваня. – Светло, тебя записать к психотерапевту? Твоя самооценка на самом дне. Не знал, что ты так себя не любишь. Это был разговор, который внезапно начался и также внезапно закончился. Зато оставил приятный осадок, который позволил пойти дальше в своих действиях. Также это был диалог, который произошел в середине работы над общим проектом, представлением, и позволил им пойти на сближение. Тот вид диалога, который непонятен другим, но ты-то понимаешь, что человек-то твой. Мягче Евстигнеев не стал. Но зато они стали друг к другу липнуть, будто всю жизнь были лучшими друзьями. Ваня и Ваня — это, конечно, лучшая пара, которая может ходить рядом друг с другом везде. Они максимально вместе на учёбе, максимально много общаются, чтобы не надоедать один другому, максимально вместе ходят на пьянки. Пьянки, к слову, им нравятся больше, чем вместе зависать за представлением. Потому что на пьянках можно пообжиматься и тебе за это кто пиво даст, кто пачку сигарет. Примерно так оба Вани познакомились с донатами. Только это были не денежные донаты, хоть и очень приятные. Обжиматься на публику чем-то плохим для них не являлось. Они и целоваться могли, и всё прочее, как *лучшие друзья*. А пьяными все чувства удваиваются, хочется быть тактильным, хочется подарить свою любовь. Быть рядом друг с другом в такие моменты особенно приятно, не левому человеку эта любовь будет подарена. Но не все рады за таким наблюдать. Агрессивный Ванечка любил только поощрение и терпеть не мог критику. А спокойный Ваня любил Ванечку и терпеть не мог, когда на того пялились во все глаза. Казалось бы, любовь не взаимна, но в сердце Светло может поселиться ещё много что, кроме тщеславия и любви к себе, здоровая она или нет.***
— Ты переоделся уже? — взволнованно и крайне обеспокоенно спрашивает Ваня, когда заходит в гримерную, чтобы удостовериться и подтвердить догадки. Времени на подготовку было достаточно, вроде как. — Ну конечно. Господи, я так странно выгляжу. Это смешно, да? — Ванечка хитро улыбается, напрашивается на комплимент. Знает же, что ему редко в этом отказывают. Что-то в нём есть такое всегда, что достойно комплимента. Когда игра, когда внешность, а когда какая-то ерунда. — Выглядишь замечательно. Это же первая главная? — Ваня улыбается в ответ и приобнимает за плечи, чтобы не повредить чужую причёску и макияж. Для выступления всё замазано и выглядит неестественно чисто, никаких прыщей и мелких синяков под глазами от недосыпа. — А ты даже не знаешь, — недовольно цокает, но долго обиженку играть не может. Улыбаться продолжает. Это, кажется, уже нервное. Во время волнения смеяться, шутить и издеваться, чтобы поднять своё настроение и приободриться. — Ты всё помнишь и справишься, да? Буду тихо тебя поддерживать. — Евстигнеев свои чувства скрывать не думает. От него аура беспокойства идёт, будто бедовый совсем. — Конечно, я же лучший. Справлюсь и без твоей поддержки, можешь отдыхать. Ага? — Выходи уже, дурачок мой. Самый лучший, — короткий поцелуй в лоб, как пожелание победы, сопровождает последние два слова. Ещё одна попытка подбодрить, порадовать. Или, может, утешить. Ванечка много работал, чтобы добиться этого. Вани смеются, тычут друг друга пальцами в живот и бока и Светло, показав язык, выходит ближе к сцене. Сбегает от их игр. Ваня гордится, радуется и наслаждается выступлением всей душой. Сильнее невозможно. Перед самим выходом к зрителям, Ванечка показывает ему два пальца в знаке мира с улыбкой на лице.