Инстинкт самосохранения

Бедствие остаётся на истерзанных кистях Нагисы кровавыми дорожками. Он начинает смеяться, не отдавая себе в этом отчёт, и делает новый порез, замечая, что бордовые линии двоятся и маячат перед глазами. Привкус тошноты стоит комком в горле, который никак не удается проглотить. Слюни и слёзы текут по лицу обжигают, словно, новая порция кислоты, что разъедает атомы кожи. Всё дребезжит и трясётся к чёртовой матери. Как этот блядский Синдзи. Весь такой правильный и невозмутимый, что хочется пробить ему голову, чем угодно, чтобы сейчас он оставил Каору в покое, а не кричал сверху вниз, как будто его мнение что-то значит для Нагисы сейчас. Его голос агонией проносится по венам и пробивает током лёгкие. Пачка сигарет лежит не тронутая, но плевра рвётся на части от каждого вздоха. Мурашки волнами расходятся по бледной коже, кусаче цепляя фиолетовые гематомы. Завтра Каору будет лежать полумертвым дельфином на голубых простынях, который не успел собрать кислород при прыжке из воды и извиняться, захлебываясь в своих никому ненужных словах, обещаниях, картонных и лживых фразах. Он словно в бреду перебирает пряди волос Икари, сдерживая себя, чтобы со всей дури не оттаскать этого придурка за них. Хочется этот день утопить в себе, как Нагиса недавно чуть не утопил уродских котят Синдзи, что он притащил к нему в квартиру. Пищащие твари, отбирающие у Каору воздух, которого ему так отчаянно не хватает. Его припадки стали для Синдзи лишь очередным числом в календаре, где обведены предположительные дни его срывов. Нагиса каждый раз выдирает листки с помеченными датами, рвёт на мелкие кусочки и заливается истерическим хохотом, пинает ублюдских шерстяных комков ногами под визг Икари, что бережно подбирает божьих созданий с пола к себе на руки. Смотрит на Каору из-под лба и что-то бормочет, как старый дед в кресле-качалке и ждёт, что Нагиса упадет на колени и скажет: — Прости. Кажется, это слово Икари не услышит никогда. Нагисе не за что извиняться. Он сам виноват, что выбрал его. Каору предупреждал. Давал шанс уйти от его кошмаров. Но Синдзи тогда такой смелый и отважный, решил, что сможет спасти Каору от всех напастей. Ха-ха. Упс. Икари провалился. Как и Нагиса. Игра закончена. Пора высвободиться из лап матрицы, где они живут и их жизни под контролем. Икари. Именно ты, Икари, виноват, что остался со страхами и дурацкими надеждами Каору. Когда Нагиса двигается в нём, то тёмноволосый мальчик под ним закатывает глаза в удовольствии, а Каору хочет зареветь прямо во время того, когда кончает на грудь, пачкает свой живот и недавно постиранное одеяло. Хочет, чтобы его слёзы капали Синдзи на лицо и прожигали насквозь, душили также, как и его самого, делая с каждой секундой мертвей. Ведь слёз почти не осталось, а Нагиса устал выполнять его прихоти и играть в игру, что он придумал. Единственная вещь, о которой они должны были беспокоится — это о их следующей минуте. А сейчас Икари заботится о том, какие бы клички раздать этим паршивцам, что гадят везде, где только могут. Маленькие рабы опустошающей энергии, что продолжают жить в безвоздушном пространстве, даже не осознавая, какая их участь ждет совсем скоро. А мысли все продолжают пребывать по накатанной. Каору устал падать и ждать приземления. Просто надеется, что умрёт за пару секунд до прикосновения с твердой поверхностью. Наверное, его череп очаровательно раскрошится и всё зальется фонтаном алой жидкости, что будет выливаться со скоростью света. Скорее в темноту. Свет слишком раздражает и доводит до исступления удушья. Тьма, что породила Нагису для хаоса, забирает каждый выдох, питаясь его эмоциями, и вытягивает все моменты счастья, где его улыбка была искренней, а не фальшиво натянутой. Маска Каору трескается и отваливается вместе с кожей раз за разом, когда он чувствует неожиданный поцелуй в висок, словно пуля прошла насквозь. Не пробивай стрелами купидона его черное сердце, он и так умирает от яда любви. Как давно Синдзи держал в своих объятиях Каору в последние дни? А, тёмноволосый? Всё говорил, что будет рядом, даже если Нагиса причинит ему колоссальное количество боли напряжением бешеного ритма своего сердца? Так какого черта Синдзи сопит возле уха Каору этой ночью и ноет, что устал? Считает, что Нагиса не устал? Что ему настолько, блять, хорошо, что мысли о суициде ему кажутся вполне хорошей шуткой, чтобы позабавиться и насладиться ею вдоволь за ланчем в школьном кафетерии. Икари набивает живот мёртвой телятиной или курятиной, что фаршем жареным лежит между булочками с кунжутом, а Каору лишь заливает свой желудок зеленым чаем и хочет бежать от любопытных глаз. — Никто не смотрит, — голос Синдзи рассекает тишину между нами. Все смотрят. Абсолютно все. На него. На его уродство. На его боль. Синдзи слепой мудак, если не видит, как Каору разрушается прямо перед ним, захлебываясь желчью и приступом боли. После сегодняшнего дня его пальцы вновь свободно покоятся в раскрытой ладони Каору, в которой он держал оружие, способное выбить из оболочки тела, выпотрошенную душу Нагисы. Как ни в чем не бывало целует в губы, где застыло презрение. Тихо шепчет в лопатку Каору, обнимая сзади: — Спи. Синдзи, знаешь, что сон — это близкий родственник смерти? Понимаешь, что стоит Каору закрыть глаза, как он думает, что захлебывается в блевотине от того, как его организм выводит горсть таблеток снотворного из желудка, из крови, из больного мозга без инстинкта самосохранения. Синдзи бережно промывает раны Нагисы на руках, ребрах, бедрах, наблюдая, как его тело подрагивает под прикосновениями. Говорит безучастно и холодно, что всё будет хорошо, не зная, как высосать всю ничтожность существования Каору. Будто моет свою дворовую псину, которую подобрал на улице. А может так и есть. Выброшенный, ненужный, прогнивший. Нежно проводит грубой поверхностью мочалки и, наверное, специально втягивает сильно воздух, когда обводит места виноградного падения лживого спасения Каору. Считает его ебнутым на всю голову, если вдруг он просит ставить засосы прямо на порезах. Нагисе хватает лишь пару секунд смотреть на лицо Синдзи и понять, что ему мерзко это делать, но ради него выполняет жуткую просьбу, слегка прикусывая кожицу. Кровь остается на губах тёмноволосого, и Каору больше не может сдерживаться. Губы Синдзи чуть солоноватые и с металлическим привкусом, а на языке вкус какао, что он бросил пить, когда Нагиса закричал и уронил пару флаконов с гелем для душа на пол из-за ослепляющей боли под ребрами. Вода кажется смертельнее, чем жалкие просьбы остановится причинять себе вред. Кашель от боли разрывает пересохшее горло Каору, оставляя на губах кровавые ошметки нёба, что он изрезал сегодня вилкой за завтраком. Омлет Икари встал поперёк глотки, что ему стало забавно от мысли утренней смерти. Как лучше это назвать? Смертельный завтрак? Омлет — угроза для жизни? Не спланированное самоубийство? По вечерам Нагиса больше не плачет, а лишь засыпает под собственный скулёж и мягкое дыхание Икари в область шеи, где хранятся его лиловые засосы, как взорвавшаяся Вселенная на звёзды, что превратились в пыль от космического удушения. Синдзи, посмотри насколько Каору жалок. Оцени его по десятибалльной шкале. Он будет рад увидеть твой рот раскрытый от изумления, который обычно делал глубокий минет после учебных занятий, когда найдёт Нагису. Не беспокойся о том, будет ли Каору хорошо там, на облаке, или будет он гореть в адовом огне ненависти к себе. Просто позаботься чёрт побери о себе и выкини нахуй этих мразей, что мяукают у Нагисы сейчас на подушке. Ведь ему так и хочется с хрустом свернуть эти шейки под твои выпученные глазки. Может тогда он увидет тот голубой блеск и огонь, который был для него маяком, когда распространялось чувство безысходности, что пора свести с жизнью счёты? Смотри, Икари ваши мечты слились в этот промозглый весенний день, когда ты притащил в дом ещё одного облезлого, полудохлого котенка, которого Каору утопил вместе со всеми. Они лежат у него под ногами и руками, их шерсть ласкает его загрубевшие порезы. Хоть на что-то пригодились эти отбросы. Не так одиноко, что ли. В этой ванне Каору лишь дополнительная фаза, которая завершит всю историю его смысла жизни. Но, кажется, один все-таки выжил, борется под его левой рукой, чтобы хлебнуть воздух, а он выпускает кислород из легких, чтобы сдохнуть. Две жизни, которые сделали выбор. К чёрту. К чёрту Синдзи, их жизни и планы, мечты и страдания, поцелуи и воспоминания, что впитывает кожа. Пусть всё горит, как сердце Каору с сотнями иголками торчащих из него. Его апогей чувств убьет тёмноволосого мальчика. Поэтому: — Пошёл ты нахуй, любовь всей моей жизни, Икари Синдзи.