Кончили за упокой

Тяжёлый аромат благовоний удушливо-сладким дымом оседает в лёгких, но даже он не способен перебить пропитавший покои запах болезни, приближающейся смерти. Юные и красивые цветочные девы в этой обстановке смотрелись бы чуждо, но два десятка пожелтевших жемчужин на удивление гармонично дополняют тягостную картину. Не разврат, но пытка — и для охваченных страхом женщин, и для умирающего на шёлковых простынях некогда сильного заклинателя. И развлечение для двоих наблюдателей. Они двое так похожи, но так различны: на изящном лице старшего из них, молодого мужчины, спокойствие с ноткой брезгливости, и лишь на дне глаз можно найти отблески хищного удовлетворения; младший же, ещё совсем юноша, открыто скалится, демонстрируя острые клычки, и даже не скрывает напрягшегося от омерзительной картины янского корня. И пусть из последних сил мужчина на кровати пытается выбраться из-под оседлавшей его женщины — никто ему этого, конечно не позволит. Ни он, ни эти продажные цветы не переживут сегодняшнего вечера. Когда тело уже мёртвого заклинателя затихает, а последняя из дев весеннего ветра с ужасом принимает в себя начинающее холодеть достоинство; когда капли крови обагряют золотой шелк, а пряный металл добавляет последнюю недостающую ноту в композицию этого страшного аромата, — юноша, отбросив испачканный алым клинок, резко сжимает собственный янский корень прямо через ткань одежд. — Ты так нетерпелив, Чэнмэй, — с ленивым смешком замечает второй мужчина, чьего ханьфу кровь не коснулась. — И так небрежен: совершенно не думаешь о том, как за тобой будут убирать. — Как будто мне должно быть до этого дело, Яо-гэ, — весело огрызается Сюэ Чэнмэй — Сюэ Ян. Цзинь Гуанъяо картинно печально вздыхает, словно ему и правда есть дело до того, какие проблемы может доставить любовь Сюэ Яна разводить грязь. С выражением почти искренней печали он подходит к лежащему на кровати мужчине и вглядывается в лицо, что никак не может принадлежать вечно юному заклинателю. Цзинь Гуаншань, глава великого ордена Ланьлин Цзинь. Жил в разврате, в нём же и умер — по крайней мере, именно так будут думать о нём люди. Болезнь же обнажила его истинный возраст, сделав смерть ещё более жалкой. Отвлёкшись на размышления о том, мечтал ли когда-нибудь его отец уйти из жизни в окружении дев весеннего ветра — наверняка мечтал, но явно девы в тех мечтах были свежи и прекрасны, — Цзинь Гуанъяо не замечает подкравшегося к нему Сюэ Яна. Миг — и он падает спиной на постель, рядом с мёртвыми телами; золотой шелк правого рукава намокает от крови. Мерзость. Сюэ Ян же ухмыляется, устраиваясь на бёдрах старшего товарища, притираясь к нему вставшей плотью. — Что, можно поздравить вас с окончательной победой, Глава Цзинь? — почти развратно шепчет он, склонившись к самому уху Цзинь Гуанъяо; запускает руки под чужое золотое ханьфу, оглаживая слегка напрягшийся от слов корень ян. Густым воздухом с ароматом смерти почти невозможно дышать, а голову кружит пьянящее чувство вседозволенности. Победил. Вопреки всему пробился на самый верх, оставив всех врагов и соперников далеко позади. Золотые одежды распахнуты, плоть прижимается к плоти; четырёхпалая рука сжимает оба янских корня, двигаясь быстро и грубо — именно то, что им обоим сейчас надо. Идеальное завершение сегодняшнего вечера. Сияющий пик такой же тягучий, как воздух в этих покоях; такой же пьянящий, как кровь и смерть.