Безумные боги

Аид любуется своей прелестной дочуркой в нежно-сиреневом свадебном платье. Её ближайшая подруга постаралась с нарядом на славу – помимо красоты, сохранила в образе и характер Мэл. Молодожёны сияют, принимая трогательные поздравления от друзей, приближенных и народа. Аиду даже немножечко жаль, что эта идиллия скоро лопнет, как мыльный пузырь. Бог царства мёртвых знает, что тлеет в глубине глаз его дочери, когда она в очередной раз бросает взгляд на отца. Он видит это каждый день в зеркале. Видел в глазах олимпийцев. Проклятая кровь древних богов несёт с собой безумие. И эта кровь пробудилась в Мэл, с каждым днем усиливая свою власть. Пройдёт ещё немного времени, и она не сможет ей сопротивляться. Аид всю жизнь пытался избежать этой участи. Оттого и жил в отдалении от других богов. Долгое время одиночество было его спасением, но стоило поддаться слабости... и он сам же и породил своё проклятье. Забылся, заигрался в обычного злодея. И теперь повязан с собственной дочерью – лишившись последних крох здравомыслия. Как только он взял на руки новорожденную дочь, его кровь вскипела, а её – откликнулась. Аид потому и сбежал подальше от Мэл, чтобы не влиять на неё. Но видно мойры постарались на славу, переплетая нити их судеб. Кровь всё равно в ней проснулась, а владение угольком ускорило процесс. Очень скоро Мэл не сможет ей сопротивляться – и ни магия, ни даже истинная любовь не помогут побороть тягу к отцу. Нет проклятия сильнее, чем безумие божественной крови. Аиду недолго осталось ждать. Он ждал тысячи лет, подождёт ещё год-другой. Мэл сама придёт к нему. Единственное, что чуть успокаивает его отчаянье – она подросла и сможет осознанно принять уготованную им участь. Богов всегда тянуло к родной крови. Гера до умопомрачения любила брата. Зевс с Посейдоном никак не могли поделить другую их сестру – Деметру. Тётушка понесла от племянника, и подарила громовержцу девять муз. Впрочем, не только Зевс был падким на родню. Их потомки сами путались, кто кому приходится, из-за бесконечного кровосмешения. Наконец поток поздравлений иссякает, и новоиспеченные молодожены начинают свой свадебный танец. Взгляд Аида скользит по счастливой парочке, по фигурке, скрытой пышным платьем, и с трудом подавляет в себе желание убить из ревности. Этот щенок!.. Успокаивает лишь то, что взгляд Мэл с каждым днем всё больше задерживается на нём, а сынок Чудовища этого и не замечает. Она ещё не осознала всей «прелести» грядущей катастрофы – ничего не знает о настоящей причине падения Олимпа. Что богов сгубили не бесконечные войны, меж собой и людьми, а беспощадная, всепоглощающая страсть друг к другу. К родне. Она – его. И этого не изменить, покуда кровь течёт в их жилах. И нет способа избежать порочного притяжения – будущее предрешено. Пройдёт максимум два года, и дочурка отвернется от своего благочестивого мужа, даже не представляющего себе такой любви между родственниками. Щенок не ровня его девочке. И хоть Мэл потеряла себя в этом мире принцев и принцесс, но «пороки» всё ещё при ней. Слишком порывистая и свободолюбивая душа, страдающая в рамках убогого этикета и правил. Несдержанные, обидчивые, эмоциональные и ранимые – всё это роднит отца с дочерью. Мэл похожа на него, но гораздо лучше его и Малефисенты. Она умеет говорить о своих чувствах и привязанностях. Это непривычно, Аид уже забыл, как это – зачем говорить, если тебя даже не слушают? Братцы вообще никого не желали слушать, кроме самих себя. А его дочка так легко говорит «скучаю» человеку, которого и не знает толком. Она научилась «добру», пробудила в себе лучшие стороны, достигла столь многого, а теперь всё полетит в Тартар. Жизнь несправедлива по отношению к ней. Мэл не заслужила такого наследства. Аид испытывает новое для себя чувство – он сожалеет. Она очень многое изменила в себе, чтобы соответствовать этому благонравному миру. Ей приходится сдерживать мысли и порывы, чтобы не потерять признание этих жалких лицемеров. Жаль, что все эти невероятные усилия пойдут прахом. И пусть Мэл ещё не поняла, Аид знает, что скорее она заставит мир принять её выбор, чем сможет отказаться от желания. Эта жажда в их крови уже пела в ней. И с каждым прожитым днём её взгляд всё больше тяжелеет от безумия. Бесконечно длинный и чинный танец заканчивается. Скучно и пресно. В этом теперь вся официальная жизнь Мэл, но стоит ей увидеть отца, и она преображается, становясь похожей на себя настоящую. К нему идёт не милая принцесска, а уверенная в себе богиня, привыкшая ловить восхищенные взгляды. Опасная и соблазнительная, раздевающая глазами, не особо изменившему себе в стиле, Аида. – Здравствуй, папуля, – очаровывает улыбкой Мэл. – Если уж ты обошёлся без поздравлений, то подари мне хоть танец! – Она изображает, что задета таким невниманием, став до ужаса похожей на мать, но через мгновение выражение лица меняется на заговорщическое. – На свадьбах отцы танцуют с дочерями. Аид учтиво подает руку и насмешливо ухмыляется, всем своим видом демонстрируя, как ему плевать на манеры и условности. – Хоть весь мир, дорогая, – в его касаниях нет робости Бена, с которой принято обращаться с принцессами. Мэл испорчена островом, в её глазах подобная нерешительность выглядит, как слабость. Аид крепко сжимает руку дочери, словно опасается, что она исчезнет, как воздушная нимфа. И он имеет ввиду именно это. Забытый бог готов весь мир положить к ногам дочери. Ему ничего не стоит завоевать его снова, если она пожелает. Особенно, когда она якобы смущённо улыбается, не отрывая голодного взгляда, пылающего запретными желаниями, и льнёт к нему всем телом. Мэл сильна. Аид это почувствовал в тот миг, когда она забрала уголёк. Но эта же мощь и толкает её к краю пропасти. А ждущий на дне отец считает дни до грандиозного падения. Безумные, безумные боги Греции. В полной мере унаследовавшие подарок титанов. Щенок Чудовища недолго продержится – не сможет соперничать с древним проклятьем. Сначала будет душить подарками, а после станет требовать от свободолюбивой полубогини такой же отдачи. Не замечая, как её тяготит золотая клетка. Слишком правильный, чтобы поддерживать легенду о счастливой супружеской жизни и закрывать глаза на измены жены. Не поймёт, осудит, отвергнет такую «родительскую любовь». И если к тому моменту их идеальный мир не осыплется осколками, может попытаться привязать её к себе отпрыском. При условии, что Мэл по глупости согласится с этим предложением… Аид знает, что понесёт дитя она не от Бена. А после сделает так же, как все боги до неё. Оставит отпрыска на чужие руки, а сама сбежит на свободу с папочкой. Боги – отвратительные родители. Если ребёнок не вырастал за одну ночь, то они подкидывали его на воспитание другим. Так что Аид был ещё не самым плохим папашей. Да, может он не участвовал должным образом в воспитании но: во-первых – таким образом, он защищал дочь от своего влияния, а во-вторых – присматривал за ней. Может издалека, но он всегда знал, где она, и что вытворяет. А не как некоторые – съел залетевшую от тебя женщину и самолично родил. Хотя, наверно, необычные ощущения, когда вынашиваешь дитё сам. Даже немножечко жаль, что Аид тогда не слушал брата. Да, и самого Аида отец сожрал. Так что бог подземного царства не так уж и плох. В рейтинге хороших отцов первые места не займёт, но и последним в списке не будет. Но это всё проблемы будущего, а пока на них пялится народ, молчаливо осуждая за неподобающий танец. Слишком близко, слишком страстно, слишком далеко от родственного. Аиду приходится вспоминать о нравственности и брать дело в свои руки, потому что Мэл даже не замечает того, что делает. – Моя королева, – говорит он с придыханием, – в этом танце полагается соблюдать дистанцию. – В голосе нет ничего, кроме тонкой иронии. – Я ничего не имею против, но на нас странно смотрят твой муж и подданные. Мэл отодвигается, с ужасом осознавая происходящее. Бедная девочка даже не понимала, что ведёт себя как-то неподобающе, не чувствовала как подсознательные желания толкают в объятья отца. Дочка страшится проявившейся правды, отстраняясь как можно дальше. Аид с огромным трудом позволяет это, даёт время и пространство на принятие её чувств. Он двадцать лет терпел, научился сдерживаться, может и ещё подождать. Хотя бог никогда не обладал уравновешенным характером и прежде не оказывал себе ни в чём, но ради Мэл научился. Теперь они держат положенную дистанцию в танце, но мужчине этого мало. Поэтому он наклоняется и шепчет в порозовевшее ухо: – Если захочешь, мы ещё потанцуем, как тебе нравится, – переводит пылающий взгляд на бездонные глаза дочери. – Только наедине, чтобы никто не подумал ничего лишнего. По его тону, ухмылке и глазам Мэл понимает природу его желаний. Её пугает открывшееся знание, но она всё равно мужественно, одними губами, спрашивает: – Почему? – только одно слово, но бог чувствует в нём горечь и тоску. У Аида нет ничего кроме правды. Болезненной, горькой, больной и уродливой истины. Он просто пытается сказать об этом мягче: – Проклятие нашего рода, – Аид чувствует, как на Мэл наваливается немыслимая тяжесть с каждым произнесённым словом. – Так у всех олимпийских богов. Я пытался убежать от этого всю свою жизнь, но потом родилась ты и... Мужчина резко выдыхает, позволяя ей закончить мысль самой. Пауза выходит недолгой, и она удивлённо распахивает глаза: – Так ты поэтому ушёл? – голос дрожит и к концу падает до шёпота. Значит, это больше всего её волнует? Не взаимная порочная страсть, а причина ухода из семьи? Неужели изменения так сильно её затронули? – Да, – на этом заканчиваются и диалог, и танец. Задумчивая Мэл возвращается к жениху, и весь оставшийся вечер пытается вести себя соответственно счастливой невесте. Но Аид чувствует, что количество взглядов в его сторону всё только увеличивается. Празднество подходит к концу. Закончилась не только торжественная, но и... Семейная часть. Аид держится в стороне от этого буйства счастья – скрываясь в тёмном углу, чтобы не омрачать другим настроение. Но Мэл всё равно его находит. Как Аид всегда знал, где его дочурка, так теперь и она, после осознания природы их связи, обладает этим умением – знать, где находится второй. Она мнется и уже не выглядит такой счастливой, как на публике. Аид корит себя за то, что испортил ей праздник. И жизнь. – Я тут подумала... – со стороны может показаться, что Мэл не может решиться, но бог знает, что она просто пытается подобрать верные слова. – Мы же как-нибудь потанцуем ещё? Аид вопросительно вскидывает брови. Неужели она готова сделать шаг вперёд? Так быстро приняла неприглядную сторону божественного родства? Мужчина не думал, что это произойдёт так рано. Поэтому он уточняет: – Наедине? – с подначкой спрашивает он, и спустя мгновение, демонстративно раздевает её глазами. Мэл розовеет от смущения, но не отступает: – Да. Покажешь как раньше танцевали в Древней Греции? – она пытается сказать это с былой дерзостью, будто ничего существенного в этом вопросе нет. Мужчина улыбается так, будто заполучил мировое господство и обожание людей в придачу. – С превеликим удовольствием, дорогая, – Аид наклоняется к её лицу и низким голосом шепчет прямо в губы. – В любое время, лапуля. В любое время. Дочурка вспыхивает, но все равно тянется поцеловать его в щеку. Богу с трудом хватает выдержки остаться неподвижным, хотя желание превратить поцелуй в настоящий опаляет огнём. Но он в очередной раз сдерживается. Не стоит торопить события. Он знает, что его терпение скоро окупится. – Иди, – глухо роняет Аид, с трудом отстраняясь от дочери. – Твой женишок, небось, уже заждался. Мэл легко смеется и возвращается в зал, на публику. Но уходя, она бросает на отца страстный взгляд и Аид понимает, что танцевать они будут уже очень скоро. И двух лет не придётся ждать.