Девочки, хватайте своих женщин. Парни, хватайте своих мужчин! Люби кого, блять, хочешь. Просто потому, что ты можешь.
Он старается не думать о переводе. Юджи с текстом согласен, правда, но это смущало. Он неосознанно отводит взгляд от толпы людей в сторону, надеясь избавиться от ощущения того, что на него смотрят, но натыкается на... Луну. Вернее, нет, не луну, это глаза. Почти такие же, такого же цвета, как луна. Офигенно красивые. Он только сейчас понимает, что сцена расположена рядом с баром, только сейчас осознаёт, что эти глаза принадлежат тому бармену, которого он впервые увидел сегодня. Итадори чуть не запнулся прямо на сцене, но вовремя отвернулся, возвращаясь мыслями к песне. Сердце судорожно билось, грозясь сломать рёбра. Юджи безумно любил луну, и увидеть глаза, так её напоминающие, было неожиданностью. Ему, должно быть, показалось. Такого не может быть.***
Может. Теперь он уверен, что может. Разве что осознаёт, что там не только луна. Там море, небо, льды Антарктики, утренняя роса, лунный свет и миллионы звёзд, грёбаный Нептун. Возможно, он слегка романтизирует. Но с этими мыслями Юджи ничего поделать не в силах. Эти глаза – самое красивое, что он когда-либо видел, если не считать сам спутник их матушки-земли. Он убедился в этом, когда, упрямо ходя в бар каждый день, снова столкнулся с Годжо. Ему даже не стыдно за то, что он тогда сделал. Итадори вообще был не из наглых людей, но в ту ночь он просто подошёл к бару и попросил снять его очки. Вообще-то, Годжо мог его проигнорировать. Но почему-то не стал. Только улыбнулся, без колебаний выполнив просьбу. И Юджи залип. Он, кажется, даже рот приоткрыл в немом удивлении. Ляпнул что-то вроде «грёбаный ты боже, охренеть», и попросил себе блоу-джоб, чтобы успокоиться. Среди любимых шотов был ещё один, но Итадори как-то не решился попросить «невинный секс», ну просто потому что нет. Ему показалось, что прозвучало бы это слишком извращённо. Ему двадцать два года, но он не смог заказать себе шот из-за чёртового названия. В смысле, у других барменов он без затруднений это делал, даже не запинаясь, но в тот момент что-то пошло не так. Итадори не девственник. У него был секс, очевидно, он давно не ребёнок, ему не по возрасту смущаться перед барменом! Таким, чёрт возьми, красивым с этими своими неописуемо выразительными глазами. Он будто специально, издеваясь, на протяжении всего вечера снимал их перед ним. Только перед ним. Юджи на всю жизнь запомнит. К тому же, Фушигуро был прав. Нереально сильно прав. Годжо – натуральное хамло, не лезущее за словом в карман. Не имеет чувства стыда и совести. А, может, и имеет, но не в том смысле, в котором надо. Он направо и налево раздаёт нелепые прозвища, чем выводит из себя. Возможно, только ему так повезло, конечно, но всё же... Булочка, золотце, детка? Ему что, пять лет? И нет, никогда в жизни Юджи не признается, что смутился ещё и от этого. Ни за что. Он не в детском саду, чтобы... Чёрт возьми. — Пошёл ты, Годжо, — бубнит Итадори, уткнувшись лицом в подушку. Ему ж только этого не хватало. Залипнуть на чужих глазах. Немыслимо. Это какая-то шутка. У людей не может быть таких глаз. И почему именно такой оттенок? Его любимой, сияющей по ночам луны и всего звёздного неба. — Так нечестно...***
Но он смирился. На самом деле, их общение было... Забавным? Юджи узнал, в какие дни работает Годжо, и стал приходить именно в его смену. Раньше они не пересекались, потому что, как выяснилось, он успешно игнорировал именно эти дни недели. То ли это удача была, то ли наоборот, Итадори не совсем уверен. Так или иначе, было весело. Они нашли общий язык. Годжо не перестал бросаться идиотскими прозвищами, а Юджи не перестал делать вид, что ему всё равно. Ему удалось выяснить, что, вообще-то, Годжо исполнилось двадцать восемь позавчера, что он любитель сладкого, что его зовут Сатору, что его мать – норвежка, и это от неё ему достался такой цвет волос и глаз, что у Годжо есть младшая любимая сестра. На этом познания закончились. О себе он рассказал не слишком много. Надо сказать, только о том, что его брат живёт в Германии, о том, что у него шикарные друзья, и о том, что Юджи увлекается музыкой. Потому что любое упоминание какой-то другой его части жизни вызывало лишь тоску. Нагонять грусть в месте, где все вокруг веселились, не хотелось. Делиться чем-то сокровенным с посторонним человеком – тоже. А Годжо был посторонним. Он ему никто. Абсолютно чужой человек. Вываливать проблемы на лучших друзей тоже не хотелось. Позвонить брату? Сукуна живёт в этом своём Мюнхене, счастливый и беззаботный, незачем портить ему настроение. И что в итоге? Пустота. Пропитанная холодом квартира, в которой живёт только он, совершенно один. И вряд ли что-то изменится. Итадори усаживается на подоконник, открывает настежь окно и задирает голову к небу. Серые, хмурые тучи заволокли собой луну, не пропуская её холодного сияния. Ему почему-то захотелось снова увидеть глаза Годжо. Они были бы прекрасной альтернативой луне.***
Двадцать шестое декабря, суббота. Юджи закрыл сессию. Он сидел на остановке и смотрел в никуда. Он вымотан до предела, как морально, так и физически. Бессонные ночи за учебниками, нервотрёпка на экзаменах, огромные кучи снега и собачий холод. Он едва ли как следует поздравил Мегуми с днём рождения. Проигнорировал смс от брата, в котором тот спрашивал, всё ли у него в порядке. И всё ли в порядке у Фушигуро. Итадори ощутил раздражение. Не надо было сваливать, не пришлось бы сейчас задавать такие вопросы. Юджи опускает голову, крепко жмурясь. Вроде не грустно и даже не больно, но очень бешено пусто. У него бывают такие периоды, когда в глазах слёз совсем нет, но в сердце – целое море. Ему надо выпить. На этом логическая цепочка оборвалась. Он даже не заметил, как оказался у нужного бара. Дороги к нему совсем не помнит, плёлся словно в тумане. Зато сейчас, усевшись на барный стул и уткнувшись лбом в поверхность столешницы, а затем попросив-таки любимый шот – тот самый треклятый «невинный секс», в мозгу моментально прояснилось, стоило услышать ответ. — Ну это придётся подождать окончания моей смены, детка. Он моментально поднимает голову, натыкаясь взглядом сначала на издевательскую ухмылку, а следом – на стёкла солнцезащитных очков. Юджи почти разочарованно фыркает. — Придурок, — более чем лаконично и глубокомысленно изрекает Итадори, вздыхая, — Шот мне сделай. Нет, сразу два. Или даже три. А можно просто сётю*. Уголки губ у Сатору моментально сползли вниз, и он склонил голову вбок, приспуская со своего лица очки. Ну, да, раньше Юджи приходил сюда не с целью напиться и в относительно хорошем настроении. Но сейчас... Ему бы нажраться в хлам, да заснуть беспробудным сном. Иначе просто позорно разрыдается. — Что-то случилось, золотце? — почти заботливо спрашивает Годжо, уже выполняя заказ, — Может, хочешь поговорить? Он отрицательно качает головой, с нажимом проводит ладонями по лицу и тяжело вздыхает. Снова. О чём ему рассказывать? О том, что надоело уже всё? О том, что он боится одиночества? Юджи даже Мегуми и Нобаре об этом не говорил. Потому что это глупо и по-детски. Ну и что, что он один? Какая разница. Его боль – это только его боль, и больше она никого касаться не должна. Не. Долж-на. Перед ним ставят напиток, а затем Юджи слышит размеренный, тихий, успокаивающий голос: — Нужно иногда выплëскивать чувства наружу. Хуже, если этого не делать. Иначе они будут накапливаться и затвердевать внутри. А потом – медленно умирать. Поделись больным, станет легче. Юджи поднимает голову, чтобы посмотреть Годжо в глаза. Они пропитаны заботой и искренней нежностью. Он не совсем понимает, почему. Они общаются не так уж и долго, всего-то около месяца. Но стоит признать, что одни только эти глаза дарят ему спокойствие и привычное умиротворение. Итадори протягивает руку к шоту, делает первый глоток. И открывает рот. Он говорил долго и много. Жаловался, скулил о том, что скучает по семье, ныл об одиночестве и рассказывал о том, как порой чувствует себя совершенно пустым. После пятого или шестого напитка Юджи совсем перестал следить за тем, что вылетает из его рта. Время давно перевалило за полночь, а он всё сидел и сидел там, продолжая пить и говорить, когда Сатору возвращался к нему после выполнения очередного заказа для других посетителей. Он вывалил на него всё, что его тяготило, и к собственному удивлению почувствовал себя настолько легко, что даже словами описать трудно. Возможно, пятьдесят процентов лёгкости обеспечивал алкоголь, но это перестало волновать его от слова совсем. Потому что Годжо непостижимым образом умел находить нужные слова. Потому что его лёгкая, сочувствующая улыбка вызывала странное тепло. Итадори кое-как вытащил из кармана телефон, чтобы взглянуть на время. Почти три часа ночи. Бар скоро закроется. Уходить совсем не хочется. Время пролетело слишком быстро. Юджи со вздохом оставляет несколько крупных купюр на столе и пытается встать на ноги, но его хватают за запястье и не позволяют этого сделать. — Ну и куда ты собрался? — Нахрен, — моментально отвечает парень, предпринимая попытку выдернуть руку из чужой хватки, но сил совсем не осталось, и в итоге он только сильнее облокачивается на барную стойку, чуть ли не ложась на неё. — Сиди уже, я тебя провожу. Ты в таком состоянии даже до дверей бара добраться сам не сможешь, булочка. Юджи бормочет что-то о наглых и хамоватых барменах, но больше не дёргается и послушно сидит на стуле, закрыв глаза. Он не знает, сколько прошло времени, но в какой-то момент чувствует, как его осторожно подхватывают под локоть, заставляя встать на ноги. Годжо был прав – самостоятельно он бы не дошёл. Потому что, едва почувствовал под собой твёрдый пол, Юджи пошатнулся и завалился прямо на Сатору. Не будь его здесь, Итадори бы крепко подружился с полом. Возможно, крепко настолько, что не захотел бы от него отлепляться и вставать. От Годжо пахло каким-то явно дорогим одеколоном и фруктами, до безумия приятно. Юджи сам не заметил, как уткнулся носом в его шею и сделал глубокий вдох, надеясь запомнить этот аромат до мельчайших подробностей. Отстранили его мягко, и только для того, чтобы помочь надеть куртку и застегнуться. Было не совсем удобно идти при помощи Сатору, если честно, потому что разница в росте у них была примерно в сантиметров пятнадцать, и рука, закинутая на плечо Годжо, затекла. Юджи непременно об этом сообщил, не забыв спросить о том, чем этот тип питался, чтобы так вымахать. — Кровью младенцев на завтрак, пыльцой фей на ужин, — со смехом бросает Сатору. — Даже не знаю, шутишь ты или нет, — иронично произносит Юджи, а потом снимает руку с чужого плеча, — Я, вроде как, чутка протрезвел. Могу и сам идти. Свежий воздух, все дела. Годжо без вопросов отпускает, убирает руку с его талии и делает шаг в сторону, с любопытством и смешинками в глазах наблюдая за тем, как он, слегка пошатнувшись, останавливается, упираясь руками в перила моста, на котором они сейчас находились. Но Юджи был бы не Юджи, если бы так легко сдался. Просто... Ему просто нужно несколько минут, чтобы прийти в себя и продолжить идти. Он в надежде поднимает голову к небу, но сразу же недовольно хмурится: луны не видно, а звёзды слишком тускло сияют из-за множества фонарей. И тогда в голову приходит гениальная, как кажется нетрезвому мозгу, идея. Он отталкивается от перил, нетвёрдой походкой подходя к Сатору, и без спросу задирает его очки, оставляя их на макушке, подтверждая возникшие когда-то мысли. Действительно, прекрасная альтернатива луны. Можно смотреть в его глаза и видеть любимый пейзаж. Всё-таки, Сатору явно не человек. Не может быть у человека таких глаз. Может, он бог или что-то вроде этого. — Не могу поверить, что они такие красивые, — с придыханием выдаёт Итадори, не сводя взгляда; проводит большим пальцем по холодной щеке, не замечая, как дрожат собственные руки и чувствует внезапное стеснение в груди, горько-сладкое, — Ужасно... Так несправедливо. — Ты совсем пьян, — полушёпотом высказывается Годжо, наклоняясь к его лицу. — А ты – совсем скотина. Мы что, так и будем стоять и констатировать факты? — Ты хочешь меня поцеловать? — Хочу. Юджи тихо охает, когда губы Сатору внезапно, без предупреждения сминают его собственные, а руки крепко прижимают к себе за талию. Язык раздвинул губы и нырнул в его рот. Глаза Годжо ожидаемо не закрывал, что только добавляло острых ощущений, запуская безвозвратный механизм в сердце, заставив выплеснуться фейерверк различного оттенка эмоций, подняться от груди к ключицам и расползтись приятным теплом. Вцепившись в его плечи ладонями, несильно сжимая, Итадори сдавленно простонал ему в рот, прижимаясь ближе. Откуда столько смелости – он без понятия, но Юджи в самом прямом смысле утянул мужчину на себя, одной рукой сжимая восхитительно мягкие локоны, а второй обхватил шею. Это был самый лучший поцелуй в его жизни. Самый горячий, чувственный и крышесносный. И алкоголь здесь не при чём. Совсем. Причём поразительные глаза, умопомрачительно нежные, но настойчивые губы и горячий язык, вылизывающий его рот. А ещё руки, тесно-тесно прижимающие к себе. Он очнулся только тогда, когда упёрся задницей в мостовое ограждение, почувствовав жгучий холод. Резко отстранился, жадно хватая ртом воздух, и осознал одну вещь: они целовались прямо под фонарём, на местности настолько открытой, что их чуть ли не за километр можно было увидеть. И без того красные щёки обдало жаром. Боже, он совсем умом тронулся. И Годжо тоже, раз всё ещё обнимал его. Но... Волновало ли его это? Нет. Совсем. Хотелось просто целоваться и чувствовать этот приятный аромат. И не только, пожалуй. — Знаешь, у тебя ведь смена закончилась, ну и где мой заказ? — Юджи приподнимается на носочках и тянется к носу Сатору, оставляя на нём лёгкий поцелуй. — Ты пьян, — в очередной раз повторяет Годжо, и Итадори кажется, что это уже почти мантра. — И что? А если завтра апокалипсис, а мы сегодня не переспим? — Справедливо, — Сатору фыркает и снова наклоняется к нему, целует сначала в лоб, потом в веки, заставляя прикрыть глаза, прикусывает кончик носа и наконец-то доходит до губ, но в миллиметре от них застывает, — Не пожалеешь, булочка? — Убью, — Юджи давит ему на затылок, прижимается всем телом и целует, в отместку кусая за губу. Годжо сдавленно выдыхает ему в рот, запускает пальцы в короткие персиковые пряди и сильнее вжимает в ограждение, очевидно, принимая поражение. И плевать уже было, что кто-то мог увидеть. — До меня... Ещё километров пять, — озвучивает Юджи между поцелуями, прекращать которые не хочется совсем, но сделать это необходимо. — Такси, — коротко и ясно отвечает Сатору, кладёт ладони ему на плечи и отодвигается, запрокидывая голову вверх, — Детка, ну что ты за человек, я хотел побыть джентльменом и просто проводить тебя домой. — Хорош уже, эти прозвища дебильные, — Юджи по-детски дуется, что совсем не сочетается с краснеющим лицом и диким возбуждением, — Мне, может, плохие парни нравятся. — Я рисую в книгах. — Я сказал плохие парни, а не отморозки. Годжо хрипло смеётся и легко целует его в краешек губ, вытаскивая телефон из кармана своего пальто. Вызывает такси, предварительно спросив о нужном адресе. Юджи посмотрел наверх. Туч больше нет. На небе сияет прекрасная полная луна.***
Как доехали – он без понятия. Всё, что Итадори помнит – едва заметные поцелуи на своей шее и горячее дыхание, вызывающее колкие мурашки. Трезвая часть мозга не позволяла притянуть к себе Сатору и поцеловать, потому что заниматься таким в такси он готов не был. Даже пьяным. Но алкоголь, текущий в крови, ослаблял чувство стыда, и Юджи-таки умудрялся иногда проводить ладонью по бедру Годжо, останавливаясь в миллиметрах от ширинки, заслужив тем самым несколько ощутимых укусов за кромку уха. Дверь в квартиру открывал дрожащей рукой, попутно цепляясь за Годжо, впервые радуясь тому, что живёт на первом этаже. В коридоре они и застряли, не слишком далеко уйдя от двери, которую захлопнуть-то за собой получилось с трудом. Стянуть с Сатору пальто оказалось ещё сложнее, чем открыть грёбаную дверь. Отлипать от него не хотелось совсем, разрывать поцелуй – тем более, но эти тридцать три сраных пуговицы! Под конец у Юджи нервы всё-таки сдали: одна из пуговиц отлетела куда-то в сторону, а чёрное пальто упало в ноги. С его курткой Годжо справился намного быстрее, потому что она была на обычной молнии, а сам Сатору – трезвым. С обувью разобрались также оперативно, – каждый со своей. Итадори, дурея всё сильнее с каждой прошедшей минутой, потащил мужчину за собой к спальне, но в который раз за день не преуспел с задачей, сбившись с нужной мысли, когда прохладные пальцы скользнули под свитер, проводя по пояснице. Юджи проскулил, прижав Годжо к стене. С его ростом не очень удобно, но откровенно плевать. Сатору легко позволил, и даже через поцелуй парень почувствовал, как тот улыбается. Скотина. Ладони у Годжо были мозолистыми и чуть грубоватыми, в отличие от всей остальной кожи. Когда он с силой проводил ими Юджи по бокам и животу, у того даже дыхание перехватывало – настолько эти прикосновения были дико-волнительными, уверенными и настоящими. Точно такими, каким был и весь Сатору целиком. Итадори оторвался от его губ – самых прекрасных из всех, которые когда-либо целовал, – и опустился к шее, оставляя дорожку лёгких поцелуев прямо до ключиц – дальше мешала рубашка. Его до трясучки бесила самодовольная ухмылка, так и не сходящая с этого несправедливо слишком красивого лица. Юджи закусил губу, грозно – как он думал – посмотрел в нахальные, блестящие глаза-луны и улыбнулся в ответ, опускаясь на колени. Пьяный мозг – лучшее подспорье для по-идиотски смелых поступков. Потому что, может, он и гей, и секс у него тоже был, но чтоб кому-то отсосать? Да ни в жизнь. Так Юджи думал, очевидно, до сегодняшней ночи. Нет, конечно, он пару статей об этом читал – просто на всякий случай и интереса ради, однако даже не думал, что сам захочет это сделать. Но раз он начал, то тупить и идти на попятную не станет. Не в его принципах. Хотя какие вообще принципы в минете?.. Выдохнув, Итадори зубами подцепил собачку на ширинке, а руки полезли к ремню. Юджи с довольной улыбкой поднял глаза к лицу Сатору, который только выгнул бровь, всё также улыбаясь. Но его дёрнувшийся кадык все эмоции выдал. Итадори был доволен. Расстраивало только одно – в коридоре царил полумрак, и видно всё было не так хорошо, как хотелось бы. Он провёл языком по своим губам, увлажняя их, и услышал сверху вздох, подстегнувший к более уверенному продолжению. Справившись с ремнём, Итадори взволнованно тянет край джинсов вместе с боксëрами вниз – чем дольше будет церемониться, тем быстрее окончательно протрезвеет, а ему этого не надо. Крупный ствол буквально вываливается из плотной ткани, так несправедливо сжимавшей его, и с тихим шлепком ударяется о низ живота. Тот плотный, упругий и покрасневший. Он красиво контрастирует со светлой кожей живота, и Юджи поражается тому, что парень вообще может быть настолько эстетичным. И тому, что он на полном серьёзе сейчас считает чужой член эстетичным, но опустим. Итадори сильно кусает губу, стараясь унять некстати появившуюся дрожь. Он осторожно лижет головку и дрожит от довольного вздоха сверху. Нежно скользит влажными губами и смыкает их сразу же под головкой. Годжо сосредоточенно следит за ним и расслабленно заводит руку ему за голову, проводя пальцами по персиковым локонам, как только Юджи начинает пробовать насаживаться хотя бы до середины. Из-за терпкого привкуса смазки рот наполняется слюной, и Юджи старается абстрагироваться от собственного возбуждения. Он выглядит совсем грязно, впервые давясь слюной, но не сглатывает её, а сцеживает на ствол и вновь сосет верхушку. Вбирая горячую плоть, лаская языком и губами, надрачивая влажными от слюны пальцами и посасывая головку, Итадори громко застонал, сжимая себя сквозь джинсы: было очень жарко и до смешного возбуждающе. Вибрация от стона прошлась по члену, который парень попытался взять чуть глубже, шумно вдыхая носом. Годжо очень сильно жалел о том, что в этом коридоре не включена люстра или хотя бы какой-нибудь светильник, ведь безумно хотелось увидеть слезящиеся глаза и растянутые вокруг члена мягкие губы, до этого покрывающие поцелуями его шею. Сатору шумно выдохнул, когда Юджи набрал побольше воздуха в лёгкие и начал осторожно насаживаться глубже, пытаясь взять чуть больше, чем позволяла ему ноющая челюсть и саднящие уголки растянутых губ. Ничего не вышло, рвотный рефлекс нагрянул неожиданно, и Итадори чуть отстранился, кашляя и вытирая тыльной стороной ладони влажные губы. Годжо не слишком хорошо видел выражение его лица, но почему-то захотелось дать понять, что всё хорошо и что никаких проблем с этим нет. Сглотнув, Годжо сжимает волосы на его затылке и тянет вверх, к себе, склоняясь навстречу. Он завладел мягким, нежным ртом с солёным – из-за его же смазки – привкусом, целуя нежно и влажно, то посасывая, то покусывая губы, с каждым мгновением становясь всё более настойчивым и требовательным. Накрывало так, что лишних мыслей не оставалось. Юджи жадно отвечал, сплетая языки, цеплялся за плечи и не мог насытиться. Впервые за всё время. Чужие ладони жадно скользили по спине, сильнее задирая свитер, гладили поясницу и сжимали бока до красных отметин. Итадори шумно выдохнул и откинул голову назад, когда ладонь опустилась ниже, сжимая ягодицу сквозь ткань джинсов. Годжо моментально провёл языком по пульсирующей венке и оставил укус у самого верха шеи. — Спальня, ох, бля, пож-жалуйста, Годжо, хотя бы до кровати, — он не против и коридора, честно, но всё-таки мягкая кровать выглядит приоритетнее. — Где? — на выдохе спрашивает Сатору, но вместо ответа Юджи прижимается губами к его и тянет на себя, находя дорогу и ничего не сбив по пути только чудом. Перед тем, как упасть на кровать, он резко разворачивается и толкает Годжо на мягкий матрас, а сам, расставив ноги по обе стороны от бёдер Годжо, садится сверху, стягивая с себя свитер и с огромной долей ненависти смотрит на очередную партию пуговиц на рубашке Сатору. Но долго думать об этом не приходится; он слышит едва различимый смешок, после которого его кусают за ключицу, следом ведя носом по шее вверх. Юджи не чувствует на себе рук какое-то время, отчего становится прохладно, но Годжо сам снимает с себя рубашку и возвращает ладони на его тело, с нажимом проводя по пояснице, прижимая к себе, кожа к коже, и становится почти жарко. Животом он чувствует чужое возбуждение и сдавленно выдыхает, проводя руками по рельефному торсу вниз. — Пора тебя раздеть, а? — выдыхает ему на ухо Годжо, вызывая неконтролируемые мурашки, и Юджи молится всем богам, которых знает, лишь бы не завыть в голос. На нём всё ещё были джинсы, в отличие от Сатору, оставшегося в одних приспущенных боксёрах, и это трение об одежду сильно било в голову, причиняя боль и удовольствие одновременно. Горячее дыхание на ухо и грубые прикосновения только усугубляли ситуацию. Поэтому он более чем рад раздеться. Юджи послушно приподнимается, обхватывая одной рукой плечо Годжо, а второй помогает ему стянуть с себя эти блядские джинсы. Неудобно, но это совершенно никого не волнует: губы от его шеи Сатору не отрывает. От этих укусов уже почти больно, но ему нравится. Прохлада комнаты обдаёт моментально, стоит только стянуть с себя эту раздражающую тряпку. Итадори непроизвольно ёжится, прижимаясь к Годжо теснее в надежде быстрее согреться. Сатору сжимает его в своих объятиях, жадно целует, кусает губы и рычит, потому что Итадори ёрзает и еле слышно поскуливает. Послушно открывает рот и позволяет языку Годжо проникнуть туда и хозяйничать от души. Они целуются очень страстно, мокро, пошло и развратно, так, что слюна стекает по подбородку. Сатору спускает руки вниз, сжимая задницу младшего сквозь боксëры и удовлетворëнно выдыхает ему в рот. Стоны Юджи колкими мурашками рассыпаются вдоль позвоночника. Годжо хотел слушать его голос ещё и ещё, поэтому не скупился на ласки и откровенные кусачие поцелуи. Собственные губы горели, а чужая шея уже была разукрашена ярко-красными отметинами, которые к обеду обещают превратиться в ярко-фиолетовые гематомы. — Тебе идёт, детка, — с ухмылкой произносит Сатору и оттягивает зубами кожу в месте укуса, наслаждаясь сладкими вздохами. — Го-о-од-джо, я же говорил, эти пр-розвища... Дурацкие, — Итадори хмурится, что в добавок к сбившемуся дыханию выглядит весьма забавно, зарывается пальцами в торчащие в беспорядке белоснежные пряди и тянет, заламывая голову назад. Открывшуюся шею Годжо обожгли губами, сбитым алкогольным дыханием и сильно царапнули зубами, оставляя след. — М-м-м, котёнок с зубками? — хрипло смеётся Сатору. — Бля, ты- — Тебе же нравится, — насмешливо перебил мужчина, для большей убедительности скользнув ладонью на пах Юджи; боксёры ощутимо испачканы предэякулятом, — Ну, малыш? Итадори дёргается, как от удара током, от чужой руки на собственном члене и забывает, о чём они вообще говорили: в голове резко опустело. Он сжимает бёдрами бёдра Годжо и прогибается в спине, притираясь ближе. Шумно дышит в бледную шею и мстительно кусает туда же, где уже красуется отпечаток его зубов. Сатору на пару мгновений прикрывает глаза, чтобы в полной мере насладиться движениями Юджи, что невыносимо приятно отирался о него. Жарко выдохнув, Годжо не сдержал короткого стона, откровенно наслаждаясь скольжением языка по шее и впивающимися в неё зубами. В один момент, рвано выдохнув, Сатору крепко обнял парня поперёк спины и резко перекатился на кровати, роняя Юджи на спину. Впившись в его рот горячим, кусачим поцелуем, он жадно смял его ягодицы и прижал к себе, двинув бёдрами. Имитируя фрикции, он из раза в раз притирался членом к члену, что было почти болезненно, но чертовски приятно. Тело Итадори непроизвольно выгнулось, стремясь прильнуть ещё ближе, ещё теснее. Он обхватил ногами поясницу Сатору, а ладони надавили на чужие плечи, заставляя Годжо чуть ли не лечь на себя. Юджи вообще безумно льстило то, что мужчина позволяет ему так вольничать и делать всё, как Итадори хочет. Потому что выглядит Сатору скорее как единоличник и эгоист в сексе. Эти мысли заставляют чувствовать какое-то особое извращëнное удовольствие. Юджи плохо. Это даже не секс, но толчки так возбуждают, прикосновения к своему телу ужасно заводят, что он, не стесняясь, скулит в голос и двигается на встречу, впиваясь короткими ногтями в гладкую кожу на плечах Сатору. Мужчина довольно ухмыляется в поцелуй, до синяков впиваясь в чужие бёдра. Юджи извивается под ним, сгорает от нетерпения и закатывает глаза от удовольствия. Он такой прекрасный сейчас, открытый, желанный и желающий, что просто пиздецки едет крыша. «Красивый», – вспыхивает в голове. Эту красоту хочется покорять и исследовать, но сейчас у него самого руки трясутся как у зелёного школьника, сходящего с ума от спермотоксикоза. Сатору отрывается от мягких, красных из-за укусов губ и спускается ниже, обхватывает губами твёрдый сосок, дразнит его языком, но срывается, и, наклонившись, быстрыми, влажными поцелуями ласкает напряжённый живот. Годжо опускается всё ниже и ниже, поддевает пальцами испачканные боксëры и тянет их вниз, заставляя Юджи приподняться и согнуть ноги, чтобы отбросить мешающийся клочок ткани куда-то на пол. А потом он смыкает пальцы на члене младшего и начинает надрачивать ему, попутно целуя выпирающие тазовые косточки, выбивая из Итадори сдавленное хныканье, заставляя его выгнуть спину ещё сильнее. Он обхватывает свой член ладонью в тот самый момент, когда прикасается кончиком языка к покрасневшей головке, слизывая терпкую каплю смазки, когда Юджи без стеснения громко стонет и зарывается пальцами в его волосы – грубо и волнительно. Смущëнный, пьяный и донельзя возбуждëнный Итадори, который давит ладонью ему на затылок и толкается ему в рот, сжимая губы, – Сатору, честно, готов кончить уже только от этого. От того, что так легко получилось сорвать у Юджи тормоза. Годжо облизывает языком головку и вбирает в свой горячий рот орган сразу до основания. Итадори давится воздухом, хрипит севшим голосом, потому что стонать уже нет сил, а Сатору не прекращает своих издевательств, которые доводят до исступления: берёт член за щеку, втягивает щёки и отсасывает с характерным хлюпающим звуком так, что Юджи кончается как личность, напрочь забывая обо всём на свете. Низ живота скручивало в сладком предвкушении. Было темно и душно. И пьяно. Ровно настолько, чтобы послать всё нахер и наслаждаться моментом. — А-ах, Годжо, т-твою мать, я-я не могу больше, — руки дрожат вместе с голосом, и Юджи с силой кусает нижнюю губу, — Пожалуйста... Сатору прикусывает чувствительную кожу на головке, заставляя Итадори вздрогнуть и промычать что-то нечленораздельное, и только после этого отстраняется, заискивающе улыбаясь. Он заурчал, утыкаясь носом в тазовую косточку: — Что? — по-блядски невинно спрашивает, проводя ладонью по внутренней стороне бедра и закидывает ногу Итадори себе на плечо, оставляя лёгкий поцелуй на гладкой и нежной коже. — Не издевайся, — Юджи опустил вскинутую голову, судорожно сглатывая. — М-м-м, я? Издеваюсь? Ни за что, — хрипло и до того пошло тянет Годжо, что Итадори почти готов забить на абсурдность этой провокации и просто сдаться, — Расскажи о том, что ты сейчас чувствуешь, малыш. Он не знает, можно ли было покраснеть ещё сильнее, чем есть, но, кажется, Юджи это сделал. Идиотские прозвища и идиотский Годжо. Ему хочется провалиться под землю. Но перед этим всё-таки кончить. Желательно пару раз. — Мне нравится... — сквозь зубы произносит парень, грубее сжимая пальцами белоснежные пряди. — Грязнее, детка. Итадори сдавленно прохрипел. Что ж, он почти не удивлён тому, что у Сатору имеется именно такой фетиш. Юджи, правда, не из тех, кто привык к подобному, но подыграть... Можно. — Я хочу, чтобы ты, блять, наконец-то трахнул меня, — задыхаясь, то ли от смущения, то ли от губ мужчины, оставляющих поцелуи на внутренней стороне бедра, Итадори полушëпотом продолжил, решив, что пожалеть успеет потом, — Хочу, чтобы ты кончил внутрь. Годжо, блять, я умоляю, пожалуйста. Сатору дёрнулся, переводя на полыхающее красным лицо совсем поплывший взгляд. — Вау, котёнок, как это- — Заткнись нахрен, — возмущëнно шипит парень, кое-как приподнимаясь на локтях, и тянется к тумбе рядом с кроватью, трясущимися руками выуживая из ящика смазку, которую кидает чётко в грудь Годжо, — И займись делом, детка. Мужчина только весело фыркает, проводит языком по коже бедра и впивается в неё зубами, оставляя чёткий след. Ухватив Итадори за подколенную ямку, Сатору согнул его ногу, отводя её в сторону, а вторую оставил на своём плече. Наклонился, впиваясь в подчистую искусанные губы, и довольно простонал ему в рот, находя пальцами брошенную смазку. Он оторвался от сладких губ, которые хотелось целовать снова и снова, проложил дорожку из торопливых поцелуев от подбородка к ключице, покусывая кожу, и порхнул ниже, обхватывая сосок. Ладонь хозяйкой скользнула к паху, и в следующую секунду Итадори гортанно простонал, сразу же сжимая зубы. Годжо перехватил его руку, целуя запястье, и почти просяще произнёс: — Хочу слышать тебя, малыш. Парень заскулил и задёргался, изгибаясь. Его бросало в дрожь только от того, что Сатору провёл пальцем по кольцу сжатых мышц. Юджи почувствовал, как внутрь проникает палец, и сильнее захныкал, нетерпеливо ёрзая. Казалось, что его тело – одна сплошная эрогенная зона, а мозг был способен лишь на мысль о том, что ему внутри необходим уже не палец, а член, который трахнет, желательно, грубо и быстро. Вторая рука обжигала кожу живота и бëдер, властно утверждая своё право на обладание. И Итадори полностью признавал это право, покорно раскрываясь, изгибаясь и предлагая себя, подавался навстречу. Стоны, больше похожие на хрипы, протяжно рвались из груди. Сатору растягивал, нежно поглаживая мышцы внутри, умопомрачительными ласками разбивая вдребезги мысли, здравый смысл и сознание. Хотелось глубже, грубее и быстрее. Сил терпеть не было от слова совсем. — Годжо-о-о… Пожалуйста! — Будет больно, малыш. Я сдержаться уже не смогу, — мужчина лизнул искусанную шею, гортанно рыча. Юджи дëрнулся, ощутив второй палец, но и этого теперь издевательски не хватало. Сатору хмыкнул, вдалбливаясь уже тремя пальцами в податливое отверстие. Наконец, он задел простату, что заставило Итадори резко дëрнуться, тихо выругавшись. Накатившего удовольствия было слишком много, Юджи опустил чуть влажные от пота и слёз ресницы, кусая губы, ничтожно захныкал, не в силах терпеть импульсов, взрывающихся у поясницы. Схватив мужчину за шею, он притянул его к себе ближе и заскулил: — Трахни меня, нахуй сдерживаться, я сейчас сдохну. Просящее лицо всколыхнуло какую-то животную похоть. Вгрызаясь в чужие губы поцелуем, заставившим Юджи поджать пальцы ног и прижаться к слетевшему с тормозов Сатору теснее, он вытащил пальцы. Было очень-очень жарко. Юджи всхлипнул, когда почувствовал, как его ноги сгибаются сильнее, а в сфинктер упирается головка, и податливо выгнулся, отворачивая голову. Бархатный язык прошёлся от основания шеи до самого подбородка, заставив разгорячëнное тело поëжиться от нежной прохлады. — Не прячься, котёнок, побудь хорошим мальчиком. Итадори судорожно сглотнул, чувствуя, как горит не только лицо, но и всё тело, и послушно повернулся, встречаясь взглядом с охренеть насколько невозможно красивыми глазами, которые сейчас кажутся ещё прекраснее, поддëрнутые пеленой желания. — Вот так, детка, молодец, — довольно выдыхает Годжо, оставляя на его лбу лëгкий поцелуй и подаётся бёдрами вперёд, сжимая зубы. Сатору вошёл только на одну треть, следя за реакцией парня, а затем толкнулся глубже, временно остановившись, боясь сделать излишне больно, и уткнулся носом в основание шеи, шумно дыша. Контролировать себя было невыносимо сложно, его вело от близости и от потрясающей тесноты и плотного обхвата мышц на члене. В голову било так, словно это он тут выпил с десяток шотов в одиночку. Но Юджи не переставал удивлять: парень сам толкается и насаживается на ствол полностью, хрипя что-то наподобии: «давай без этих телячьих нежностей», выбивая весь воздух из лёгких. У Годжо в какой уже раз за эти сутки сорвало всевозможные ограничители, и он с тихим рыком резко входит, безошибочно попадая по простате и получая в ответ ласкающий уши громкий стон Итадори. Юджи почти выламывается в спине, изгибаясь, как больной, тело которого ломит в лихорадке, и скулит, прижимаясь ближе, царапая чужую спину. Тонкие пальцы с каждым толчком сильнее впиваются в кожу, и сам он с похожим на мяуканье стоном подаётся навстречу глубоким, сводящим с ума толчкам. Боль перемешивалась с наслаждением, а оставшийся в крови алкоголь был своеобразной вишенкой на торте. Внутри всё горит огнем, собственное возбуждение начинает сочиться прозрачной смазкой, требуя к себе внимания и немедленных прикосновений. Годжо подаётся вперёд, вбиваясь до упора, беспорядочно покрывает влажную кожу шеи поцелуями и еле слышно шипит от жжения на лопатках, остающегося из-за ногтей мальчишки. — Блять, боже, какой же ты тугой, малыш. Итадори закатывает глаза, когда пальцы Сатору скользят по его груди и ложатся на шею, чуть сжимая, и он почти теряет сознание, запрокидывая голову назад. В спальне жарко, как в адском пекле, и дышать совсем нечем. Болезненный стояк держится непозволительно долго, и кончить хочется также сильно, как того, чтобы всё это вообще никогда не заканчивалось. Сатору ласково прикусывает мочку покрасневшего уха, пока его член вбивается внутрь до упора. — Вот так, детка. Какой хороший мальчик. Такой послушный, такой мокрый для меня. Ты хочешь кончить, малыш? — Мх, да, пожалуйста, да-а-а, Годжо- Когда, толкнувшись особенно сильно, Сатору с силой вгоняет в плечо парня зубы, мир взрывается яркими пятнами где-то под веками. Он всхлипывает, чувствуя крепкую хватку на члене, горячую сперму, заполняющую, кажется, всё внутри, слышит мурчание под ухом и испытывает самый восхитительный оргазм в своей жизни. — Ты лучший, котёнок, — шепчут ему на ухо, мазнув губами по кромке, — Восхитительный, — Годжо зарылся носом в его персиковые пряди у виска. — Ты хоть когда-нибудь затыкаешься? — хрипло бормочет Юджи, часто дыша, пытаясь немного отойти от оглушительного оргазма. Годжо довольно улыбается, медленно выходит из его тела и падает рядом, проводя пальцами по его руке. Парень глухо мычит, чувствуя, как вязкая жидкость вытекает из задницы, и морщится, но сил пошевелиться не находит. Плевать. Завтра... Вернее, уже сегодня он об этом пожалеет, но действительно плевать. В душ... Потом. — Конечно, — мужчина приподнимается на локтях, нависая над ним, и облизывается, внезапно накрывая его губы своими, целуя с придыханием, случайно сталкиваясь зубами, переплетает языки и спустя пару мгновений отстраняется, обрывая пальцами образовавшуюся ниточку слюны, — Когда рот занят более приятными делами. — Ты монстр, — Юджи демонстративно отворачивается, закрывая глаза, — Отодвинься. — Но я не хочу, — Сатору опасно приближается, выдыхая струю горячего воздуха прямо на чужой висок. Рука старшего касается коленки Итадори, медленно скользя вверх, к бедру. Он ощущает, как чувствительная кожа под его ладонью покрывается мелкими мурашками, и самодовольно усмехается, довольный полученной реакцией. Юджи шипит и резко дёргает руками вверх, предпринимая попытку вырваться, но она заранее обречена на провал из-за разницы в комплекции и силе. Сатору не может сдержать хитрой улыбки, наблюдая за меняющимися эмоциями на лице парня. Закрыв глаза, Юджи не оставляет в покое свои губы, покусывая их. Годжо легонько пробегается кончиками пальцев по выпирающим рёбрам, словно по клавишам пианино, наконец срывая с искусанных губ тихий вздох. Итадори всё-таки поднимает на него раздражённый взгляд, не слишком правдоподобно хмурясь. Сатору смотрит в бездонные золотистые глаза напротив и смеётся хрипло, а затем тянет с лёгкими нотками похоти в голосе: — Я снова хочу тебя. С ума сойти. И у Юджи от этих слов пульс учащается, потому что он моментально осознаёт, что заключил сделку с грёбаным дьяволом. С охуенно трахающимся дьяволом. — Ты не- — Уверен? — Годжо... — Не уверен.***
Всё тело болит, голос он явно сорвал и пошевелиться совершенно точно не может. Но, по крайней мере, его заботливо дотащили что в душ, что обратно в постель. И сейчас, когда во всём теле чувствуется лёгкая истома, и шевелить конечностями совсем не хочется, а алкоголь выветрился окончательно, Юджи в полной мере осознал масштаб катастрофы, которую начал сам. Он мало того, что самостоятельно предложил переспать, так ещё и домой к себе Годжо притащил, и секс действительно был, да ещё и... Со всеми этими дурацкими разговорами. — Надо же, а не поздно краснеть? — чужой палец утыкается в его щёку, и Итадори скрипит зубами. Наглость и потерянное чувство стыда – отличительные черты Сатору, всё-таки. — Заткнись, Годжо, просто заткнись. — Дважды повторил! Не помогло, а? Но я правда не ожидал. Ты выглядишь как... Милый, приличный мальчик, такой прям няшка, знаешь? А в итоге сам мне- — Умолкни! — он дёргает головой, впиваясь пальцами в подушку, — Я впервые делал... Бля-я-я, всё, заглохни. — Стой-стой-стой, чего? В смысле? Серьёзно? — Блядь, Годжо! — Не блядь, а вполне себе приличная куртизанка. Так во-о-от. Я что, удостоился чести первого отсоса? — Ты заткнёшься хоть ненадолго?! Я вышвырну тебя на улицу. Закрой свой рот и спи, — он натурально шипит, слабо пихая мужчину куда-то в грудь. — Как мило. Я у тебя первый в минете... Юджи пытается задушить его подушкой.